Дурная кровь

– Они – Анна с супругой – базируются в Фалмуте. Там и встретимся. Как-никак дорога до Фалмута короче.

– О’кей, в котором часу?

– К половине двенадцатого успеешь?

– Легко, – сказала Робин.

– Место встречи уточню. А сейчас отправляйся на поиски ночлега.

Поворачивая ключ зажигания, Робин отметила, что настроение у нее значительно улучшилось. И как будто перед лицом взыскательной коллегии присяжных, куда среди прочих входили Илса, Мэтью и Шарлотта Кэмпбелл, она сознательно погасила улыбку, прежде чем задним ходом выехать с парковки.

4

Одною матерью от двух отцов зачаты,
Они несхожи, точно воск и латы.

    Эдмунд Спенсер. Королева фей

Наутро Страйк проснулся незадолго до пяти. Через тонкие занавески в доме Джоан уже пробивался свет. Набитый конским волосом диван каждую ночь ухитрялся намять Страйку какую-нибудь часть тела, и сегодня ощущение было такое, словно ему двинули по почке. Он потянулся за телефоном, проверил время, но понял, что боль уже не даст ему заснуть, и сел.

Потянувшись и почесав под мышками, он дождался, чтобы глаза привыкли к полумраку гостиной Теда и Джоан, где со всех сторон вздымались непонятные силуэты, и взялся повторно гуглить Марго Бамборо; после беглого просмотра фотографии улыбающейся женщины-врача с волнистой укладкой и широко посаженными глазами результаты поиска привели его к сайту, посвященному серийным убийцам. Здесь был помещен длинный текст про Денниса Крида, перемежавшийся его портретами в разном возрасте, от снимка трогательно-кудрявого, светловолосого малыша до полицейских фото анфас и в профиль, на которых был изображен стройный мужчина с безвольным, чувственным ртом, в больших квадратных очках.

Затем Страйк перешел на сайт книжного магазина и отыскал биографию этого серийного убийцы, изданную в 1985 году и озаглавленную «Демон Райского парка». Ее автор, ныне покойный, славился своими журналистскими расследованиями. С яркой обложки смотрело невыразительное лицо Крида, по которому плыли призрачные черно-белые тени замученной и убитой им семерки женщин. Марго Бамборо среди них не было. Страйк заказал на адрес агентства подержанный экземпляр стоимостью в один фунт.

Он поставил телефон на подзарядку, пристегнул протез, взял сигареты и зажигалку, боком протиснулся мимо целого выводка шатких столиков с сухими букетами в вазах и, не сбив плечом ни одной декоративной тарелочки, прошел по коридору, спустился на три крутые ступени вниз и оказался в кухне. Линолеум, памятный ему с раннего детства, льдом холодил босую подошву единственной ноги.

Заварив себе большую кружку чая, он – как был, в трусах-боксерах и футболке, – вышел через дверь черного хода в приятную рассветную прохладу, прислонился к стене дома и, вдыхая между затяжками соленый морской воздух, погрузился в размышления о пропавших матерях. За истекшие десять дней ему не раз вспоминалась Леда, полная противоположность Джоан.

– Ты уже курить пробовал, Корми? – однажды как бы невзначай спросила она, выпуская изо рта голубоватый дымок. – Табак – это вред, но, видит бог, я без него жить не могу.

Окружающие порой недоумевали: почему органы опеки не обращают внимания на семью Леды Страйк? Ответ лежал на поверхности: Леда, которая никогда и нигде не задерживалась на длительный срок, просто не попадала в поле их зрения. Бывало, ее дети ходили в новую школу считаные недели, а после мать, поддавшись очередному увлечению, срывала их с места и перебиралась в другой город, в другой сквот, где подселялась на этаж к своим знакомцам или – куда реже – снимала угол. В органы опеки с полным правом могли бы обратиться Тед и Джоан, чей дом служил для детей единственным островком надежности, но Тед, как видно, не хотел полного разрыва со своей блудной сестрой, а Джоан считала, что дети ей этого не простят.

Среди самых отчетливых детских воспоминаний Страйка сохранился тот случай, когда Леда откуда ни возьмись появилась в Сент-Мозе после полутора месяцев его учебы в подготовительном классе. Пораженная и разгневанная тем, что такое важное решение было принято без нее, она тут же повела сына с дочкой на паромную переправу, заманивая их всевозможными соблазнами Лондона. Страйк упирался, пытаясь объяснить, что они с Дейвом Полвортом давно сговорились на ближайших выходных обследовать пещеры контрабандистов; пещеры эти, скорее всего, существовали только в воображении Дейва, но для Страйка были реальнее некуда.

– Пещеры никуда не денутся, – приговаривала Леда, закармливая его конфетами в лондонском поезде. – И этого, как там его, тоже скоро увидишь, обещаю.

– Дейв, – всхлипывал Страйк, – его зовут Д-дейв.

Гони прочь эти мысли, велел себе Страйк, прикуривая вторую сигарету от первой.

– Стик, застудишься и помрешь – надо же, в одних трусах вышел!

Он оглянулся. На пороге, кутаясь в шерстяной халат, стояла его сестра в тапках из овчины. Брат с сестрой были настолько непохожи, что многие отказывались верить в их родство. Люси, приземистая, светловолосая и румяная, была копией своего папаши-музыканта, который, уступая в известности отцу Страйка, по крайней мере не забывал родную кровиночку.

– С добрым утром, – отозвался Страйк, но Люси уже исчезла, чтобы тут же вернуться с его брюками, туфлями и носками.

– Люс, мне не холодно…

– Воспаление легких заработаешь. Одевайся!

Подобно Джоан, Люси свято верила в непогрешимость своих суждений о благе родных. Только близкий час отъезда заставил Страйка собрать в кулак всю свою выдержку, чтобы взять принесенные сестрой вещи и тут же их надеть, с трудом удерживая равновесие и рискуя свалиться на гравий. К тому времени, как он натянул носок и туфлю на уцелевшую ногу, Люси успела вынести и себе, и ему свежезаваренный чай.

– Мне тоже не спалось, – сообщила она, протянула ему кружку и уселась на каменную скамью.

Впервые за всю неделю они остались наедине. Люси буквально прилепилась к Джоан, не давая ей заняться ни стряпней, ни уборкой, а Джоан не понимала, как можно сидеть без дела, когда у нее полон дом гостей, всплескивала руками и все равно суетилась. В те редкие моменты, когда Джоан не оказывалось рядом, суета исходила от сыновей Люси: Джек жаждал общения со Страйком, а двое других клянчили что-нибудь у матери.

– Ужасная напасть, да? – говорила Люси, издалека наблюдая за Тедом, который любовно обихаживал цветочные клумбы.

– Не говори, – вздохнул Страйк. – Но постучим по дереву. Как-никак химиотера…

– Химия не лечит. А только продлева… про… – Тряхнув головой, Люси утерла глаза смятым клочком туалетной бумаги, который оторвала от рулона, извлеченного из недр халата. – Я чуть ли не двадцать лет звоню ей по два раза в неделю, Стик. Это место – второй дом для моих мальчишек. Она для меня – настоящая мать.

Страйк не хотел заглатывать наживку, однако не удержался и сказал:

– То есть помимо нашей родной матери.

– Леда не была мне матерью, – холодно возразила Люси; Страйк никогда не слышал от нее столь резких суждений, хотя в разговорах нередко подразумевалось именно это. – Я перестала считать ее мамой в четырнадцать лет. Если не раньше. Моя мама – Джоан!

И, не дождавшись ответа от Страйка, добавила:

– Ты выбрал Леду. Я знаю, ты любишь Джоан, но у тебя и у меня сложились с ней совершенно разные отношения.

– Ни за что бы не подумал, что здесь имеет место конкуренция, – сказал Страйк, закуривая следующую сигарету.

– Я просто объясняю тебе свои ощущения.

«А заодно и мои».

За неделю вынужденного соседства она не раз отпускала ядовитые комментарии в адрес Страйка, который слишком редко навещал родню. Он придерживал язык, чтобы не обострять ситуацию. Страйк поставил перед собой цель: уехать из этого дома, ни с кем не разругавшись.

– Мне были ненавистны те дни, когда Леда приезжала нас забирать, – не унималась Люси, – а ты всегда был готов сорваться с места.

В этом заявлении он расслышал голую констатацию факта при полном отсутствии вопросительного знака, совсем как у Джоан.

– Далеко не всегда, – возразил Страйк, вспоминая паром, Дейва Полворта и пещеры контрабандистов, но сестре, похоже, втемяшилось, что ее хотят чего-то лишить.

– Я просто хочу сказать, что ты потерял свою мать давным-давно. А нынче я… все к тому идет… теряю мою.

Она вновь утерла глаза отсыревшей туалетной бумагой.

Страйк молча стоял и курил; у него ломило поясницу, глаза щипало от недосыпа. Он догадывался, что Люси была бы рада навсегда вычеркнуть Леду из памяти, а припоминая, на что порой обрекала их Леда, не мог не посочувствовать сестре. Но сегодня утром вокруг него на облачке сигаретного дыма витал призрак Леды. Ему слышался ее голос: «Не сдерживайся, поплачь как следует, доченька, – сразу легче станет» и «Подай-ка старушке-матери сигаретку, Корми». У него в сердце не находилось места для ненависти.

– Это в голове не укладывается: ты вчера вечером отправился выпивать с Дейвом Полвортом. Накануне отъезда!

– Джоан буквально вытолкала меня из дому. – Страйка задел этот упрек. – Она в Дейве души не чает. И потом, я через пару недель опять приеду.

– Неужели? – Сестра захлопала мокрыми ресницами. – А вдруг погрязнешь в делах и попросту забудешь?