Дурная кровь

– В Кэмдене, – ответил Страйк и вновь показал стандартный машинописный вариант протокола. – Вот смотри: об этом говорится в его показаниях Лоусону. Совсем недалеко от Кларкенуэлла. Сетчуэлл объяснил Лоусону, что после восьмилетнего перерыва случайно встретил Марго на улице и решил, что им надо посидеть за бокалом вина и обменяться новостями. С Лоусоном он был откровенен – видимо, знал, что следователю уже все рассказали: не то Уна, не то Рой. Он даже признался, что был бы не прочь возобновить отношения с Марго, – уж такая угодливость, куда там, хотя, наверно, думал показать, что скрывать ему нечего. По его словам, у них с Марго был необременительный роман, тянувшийся года два, но Марго решительно разорвала эти отношения, встретив Роя. Алиби Сетчуэлла было проверено. Он сказал Лоусону, что одиннадцатого октября почти всю вторую половину дня провел в одиночестве у себя в мастерской – тоже, кстати, в Кэмдене – и около пяти часов ответил на телефонный звонок. Когда нужно подтвердить свое алиби, стационарные телефоны куда труднее использовать для всяких манипуляций, чем мобильные. В половине шестого Сетчуэлл вышел пообедать в ближайшем кафе, где его знали; свидетели подтвердили, что видели его в это самое время. После этого он пошел домой переодеться – на восемь часов у него была назначена встреча с приятелями в баре. Люди, которых он назвал поименно, подтвердили его показания, и Лоусон сделал вывод о невиновности Сетчуэлла. Что подводит нас к третьему и, должен сказать, самому перспективному подозреваемому, не считая, как всегда, Денниса Крида. И зовут его, – Страйк сдвинул протокол допроса Сетчуэлла с верха значительно похудевшей стопки, – Стив Даутвейт.

Если какой-нибудь ленивый кастинг-директор, увидев Роя Фиппса, немедленно взял бы его на роль чувствительного поэта, а Пола Сетчуэлла счел бы идеальным типажом рок-звезды семидесятых, то Стив Даутвейт получил бы роль прощелыги, остряка-выскочки, самоуверенного хлыща. Его темные глазки-бусины, заразительная усмешка, длинная, закрывающая шею гривка напомнили Робин о старых пластинках группы Bay City Rollers, которые до сих пор бережно хранила ее мать, веселя этим своих детей. В одной руке Даутвейт держал пинту пива, а другой обнимал за плечи какого-то мужчину, чье лицо было вырезано из фотографии, но костюм из жатого блестящего материала, как и у Даутвейта, выдавал дешевый вкус. Даутвейт ослабил свой яркий галстук и расстегнул ворот рубашки, демонстрируя шейную цепочку.

Продавец-ловелас разыскиваетсяв связи с исчезновением врача

Полиция пытается установить местонахождение продавца двойных оконных рам Стива Даутвейта, который скрылся непосредственно после стандартной процедуры допроса по делу об исчезновении доктора Марго Бамборо, 29 лет.

Двадцативосьмилетний Даутвейт уволился и съехал с квартиры на Персиваль-стрит в Кларкенуэлле, не оставив адреса для пересылки почты.

Бывший пациент исчезнувшего врача, Даутвейт стал вызывать подозрения у персонала амбулатории, когда зачастил на прием к миловидной блондинке-терапевту. Знакомые продавца характеризуют его как «бабника» и отрицают, что у Даутвейта были какие-либо серьезные проблемы со здоровьем. Говорят, что Даутвейт регулярно отправлял подарки доктору Бамборо.

Воспитанный в опекунской семье, Даутвейт прекратил всякие контакты со своим окружением 7 февраля. По некоторым сведениям, на квартире у Даутвейта после его бегства был проведен обыск.

Трагический роман

– Он всем причинял одни неудобства, одни неприятности, – признался сотрудник фирмы «Даймонд дабл-глейзинг», пожелавший остаться неизвестным. – Только воду мутил. Завел роман с женой одного из служащих. В итоге та наглоталась таблеток и оставила детишек сиротами. Если честно, бегство Даутвейта никого не расстроило. Нам всем дышать стало легче. У него все мысли о выпивке и девушках, а на рабочем месте он был полный ноль.

Доктор – крепкий орешек

На вопрос, как он расценивал отношения Даутвейта с исчезнувшей женщиной-врачом, тот же сотрудник ответил:

– Для Стива таскаться за юбками – любимое занятие. Зная этого типа, могу предположить, что докторша показалась ему крепким орешком.

Следователям необходимо допросить Даутвейта повторно. Всех, кто располагает какими-либо сведениями о местонахождении Даутвейта, просят связаться с органами охраны правопорядка.

Когда Робин дочитала, Страйк, только что закончивший свою пинту, предложил:

– Повторим?

– Теперь моя очередь, – ответила Робин.

Подойдя к стойке, она терпеливо ждала под гирляндами из черепов и фальшивой паутины. Лицо у бармена было разрисовано под чудовище Франкенштейна. Робин заказывала напитки в рассеянности: мысли ее были поглощены этой заметкой о Даутвейте.

Вернувшись к столику с пинтой пива, бокалом вина и двумя пакетами чипсов, она сказала:

– А знаешь, этой заметке доверять нельзя.

– Объясни.

– Человек не обязан рассказывать сослуживцам о своих проблемах со здоровьем. Вполне допускаю, что и в глазах приятелей, с которыми Даутвейт ходил пить пиво, он выглядел здоровяком. Но это же ровным счетом ничего не значит. У него, например, могло быть психическое расстройство.

– Зришь в корень, – отметил Страйк, – уже в который раз.

Он порылся в немногочисленных оставшихся бумагах и нашел среди них еще одну ксерокопию рукописного документа, куда более аккуратного, чем писанина Тэлбота с закорючками и беспорядочными датами. Страйк еще не произнес ни слова, но Робин почему-то сразу догадалась, что этот плавный, округлый почерк принадлежит Марго Бамборо.

– Выписки из амбулаторной карты Даутвейта, – пояснил Страйк. – Полиция раскопала. «Мигрени, расстройства желудка, потеря веса, учащенное сердцебиение, тошнота, ночные кошмары, нарушения сна», – прочел он вслух. А вот и заключение Марго, сделанное во время его четвертого посещения… вот здесь, видишь? «Личное и деловое общение затруднено; стресс вызывает проявления тревоги».

– Его замужняя возлюбленная покончила с собой, – напомнила Робин. – Это кого хочешь выбьет из колеи, кроме законченного психопата, разве нет?

У Страйка в мозгу мелькнула тень Шарлотты.

– Да, пожалуй. И взгляни еще вот сюда. Незадолго до первого обращения к Марго на него было совершено нападение. «Ушибы, трещина ребра». Сдается мне, над парнем поработал разъяренный обманутый муж.

– Но заметка оставляет такое впечатление, будто Даутвейт обхаживал Марго.

– Видишь ли, – Страйк постукал пальцем по ксерокопии медицинской карты, – посещений тут уйма. Бывало, по три раза в неделю наведывался. Он взбудоражен, знает за собой вину, чувствует, что другие от него отвернулись, ну и, наверное, не ожидал, что интрижка закончится смертью любовницы. И тут он попадает на прием к миловидной женщине-терапевту, которая его не судит, а поддерживает и ободряет. Стоит ли удивляться, если у него зародились чувства? И вот еще что… – продолжал Страйк, откладывая в сторону медицинское заключение и показывая Робин последние машинописные протоколы. – Это показания Дороти и Глории: обе в один голос утверждают, что в последний раз Даутвейт вышел из кабинета Марго с таким видом… так, это у нас Дороти, – уточнил Страйк и зачитал вслух: – «У меня на глазах мистер Даутвейт вышел из кабинета доктора Бамборо как пришибленный. Мне также показалось, что он зол и расстроен. На выходе он споткнулся об игрушечный грузовичок ребенка, сидевшего в регистратуре, и вслух выругался. Создавалось впечатление, что он рассеян и ничего вокруг не замечает». А Глория, – Страйк перевернул лист, – сказала следующее: «Я потому запомнила, как уходил мистер Даутвейт, что он ругнулся на маленького мальчика. Как будто услышал дурную весть. Также мне показалось, что он чем-то напуган и сердится». Далее. Записи Марго насчет последнего визита Даутвейта не добавляют ничего нового, а только перечисляют прежние симптомы стресса. – Страйк вернулся к амбулаторной карте. – Определенно, пациенту не озвучили никакого диагноза, представляющего угрозу для жизни. Лоусон предположил, что Марго, чувствуя слишком сильную привязанность со стороны больного, попросила не отнимать у нее драгоценное время, которое можно уделить другим пациентам, и Даутвейту это не понравилось. Быть может, он внушил себе, что врач питает к нему ответные чувства. Все показания наводят на мысль, что в тот день у него было неустойчивое психическое состояние. Как бы то ни было, спустя четверо суток Марго исчезает. Тэлбот, узнав от медрегистраторов, что в амбулаторию без записи явился пациент, неравнодушный к Марго, вызвал его на допрос. Читаем дальше.

Страйк вновь нашел среди машинописных листов одну страницу, исписанную от руки и усыпанную звездочками.

– По привычке Тэлбот начинает с обращения к списку Крида. Но беда в том, что Даутвейт не может вспомнить, чем занимался хотя бы в один из тех дней.

– Если он уже был в стрессовом состоянии… – начала Робин.

– Ну еще бы, – подхватил Страйк. – Когда тебя вызывают на допрос и следователь подозревает в тебе Эссекского Мясника, это не особенно успокаивает нервы, правда? И посмотри заодно сюда: Тэлбот снова добавляет взятую с потолка дату: двадцать первое февраля. Но это еще не все. Ничего не замечаешь?

Робин взяла у него из рук страницу и вгляделась в три нижние строчки.

– Скоропись Питмана, – определила она.

– Ты и в этом разбираешься?

– Нет. Я владею только простейшей стенографией. А вот Пат действительно разбирается.

– Хочешь сказать, раз в жизни даже от нее может быть польза?

– Умолкни, Страйк! – рассердилась Робин. – Если тебе нравится чехарда временных секретарш – дело твое, но я люблю, когда сообщения передаются слово в слово и вся документация сортируется и регистрируется своевременно.

Она сделала фотографию на телефон и отправила ее Пат с просьбой о расшифровке. А Страйк между тем отметил, что прежде Робин не называла его по фамилии, когда злилась. Как ни парадоксально, это прозвучало теплее, чем обращение по имени. Ему понравилось.

– Извини, что наехал на Пат, – сказал он.

– Кому сказано: умолкни. – Она не сумела скрыть улыбку. – Что на Даутвейта накопал Лоусон?

– Когда Лоусон решил побеседовать с этим красавцем и выяснил, что тот съехал с квартиры, уволился и не оставил адреса для пересылки корреспонденции, это сразу его заинтересовало; оно и понятно. Кое-какие сведения он слил газетчикам. Все старались выманить его из укрытия.

– И как – сработало? – спросила Робин, хрустя чипсами.

– Сработало. Наутро после выхода статьи насчет «ловеласа» Даутвейт сам явился в полицейский участок в Уолтэм-Форесте – видимо, испугался, что скоро и Флит-стрит, и Скотленд-Ярд начнут ломиться к нему в дверь. Он рассказал, что в настоящее время сидит без работы и снимает комнату. Дежурный вызвал Лоусона, и тот немедленно примчался, чтобы допросить подозреваемого. Вот здесь полный отчет. – Он подтолкнул к Робин несколько страниц с самого низа стопки. – Все, что Лоусон добавляет от себя, сводится к следующему: «испуганный вид…», «уклончиво…», «нервозность…», «весь в поту», да и алиби было хлипкое. Даутвейт говорит, что вечером одиннадцатого октября он смотрел квартиры.

– То есть одновременно с ее исчезновением он уже подыскивал себе новое жилье?

– Совпадение? Допустим, но при ближайшем рассмотрении оказалось, что он не может назвать ни одного посещенного адреса и ни одного человека, способного его вспомнить. А под конец объясняет, как происходили поиски жилья: он сидел в ближайшем кафе и обводил кружками газетные объявления. Но опять же: в кафе никто не смог его вспомнить. По его словам, в Уолтэм-Форест он перебрался по той причине, что после допроса у Тэлбота одно название Кларкенуэлл вызывало у него депрессивные ассоциации, ведь его выставили главным подозреваемым, да к тому же на работе отношение к нему изменилось после самоубийства любовницы – жены сотрудника.

– Что ж, охотно верю, – сказала Робин.

– Лоусон вызывал его на допрос еще дважды, но вытянуть больше ничего не смог. На третий допрос Даутвейт явился с адвокатом. Тогда Лоусон поумерил свой пыл. В конце-то концов, на Даутвейта у них ничего не было, хотя он выделялся из всех подозреваемых. И даже то, что в кафе его никто не запомнил, легко объяснялось: это очень людное место.

В паб ввалилась развеселая подвыпившая компания, наряженная в хеллоуинские костюмы. Робин перехватила машинальный взгляд Страйка, брошенный на юную блондинку в облегающем костюме Резиновой Медсестры.