Дурная кровь

Через полчаса, неспешно двигаясь по огромному парфюмерному отделу универмага «Селфриджес», Робин пыталась понять, чем ее так раздражает Моррис. В ее планы входило купить себе новые духи – старыми она неизменно пользовалась пять лет: Мэтью любил тот запах и всегда просил его не менять, но в последнем флаконе уже не осталось ни капли, и у нее возникло внезапное желание окутать себя таким ароматом, который Мэтью не сможет узнать, а тем более полюбить. Дешевый флакончик одеколона «4711», купленный по дороге в Фалмут, никак не мог претендовать на статус изысканного аромата, ее новой визитной карточки, а потому Робин бродила по нескончаемому лабиринту, среди тонированных стекол и золоченых светильников, между островками соблазнительных флаконов и ярко освещенных портретов знаменитостей, где царили одетые в черное сирены с модными тестерами и бумажными полосками наготове.

Не признак ли это раздутого самомнения, думала Робин, если она считает, что Моррис, наемный работник, не имеет права лезть с поцелуями к совладелице агентства? И будет ли она точно так же злиться, надумай всегда сдержанный Хатчинс чмокнуть ее в щеку? Нет, решила она, никаких возражений у нее не возникнет, потому что она знала Энди больше года и еще потому, что Хатчинс достаточно тактичен, чтобы просто приблизить к ней лицо, без всяких лобзаний.

А Барклай? Он не то что никогда не лез с поцелуями, но даже обозвал ее «руки-крюки» во время совместного наружного наблюдения, когда она от волнения опрокинула на него чашку горячего кофе, завидев их объекта, высокопоставленного чиновника, который в два часа ночи выходил из скандально известного борделя. Ну обозвал, ничего страшного. Действительно руки-крюки.

Свернув за очередной угол, Робин оказалась перед прилавком фирмы «Ив Сен-Лоран» и с неожиданным для себя интересом выхватила глазами сине-черно-серебристый цилиндр с названием «Рив Гош», любимые духи Марго Бамборо. Прежде Робин даже не обращала внимания на этот аромат.

– Это классика, – произнесла утомленного вида продавщица, наблюдая, как Робин брызгает «Рив Гош» на бумажную полоску и нюхает.

Для Робин критерием оценки парфюма всегда было сходство с каким-нибудь знакомым цветком или продуктом, но этот запах не напоминал о природе. В нем ощущалась призрачная роза, но вместе с тем и нечто странно-металлическое. Привыкшая к уютным конфетно-фруктовым ароматам, Робин с улыбкой опустила бумажную полоску, отрицательно покачала головой и пошла дальше.

Вот, значит, какой шлейф плыл за Марго Бамборо, подумалось ей. Куда более изощренный, чем тот, которым восхищался Мэтью, – свежий коктейль из природных ингредиентов: винной ягоды, молока и зелени.

За следующим поворотом Робин приметила граненый флакон с розовой жидкостью: «Цветочная бомба», визитная карточка Сары Шедлок. В ванной комнате у Сары и Тома всегда стоял такой флакон, когда Робин с Мэтью приходили к ним в гости. После расставания с Мэтью у нее было предостаточно времени, чтобы осмыслить причины, заставлявшие его среди недели менять постельное белье, которое он «залил чаем» или «решил прокрутить в машинке сегодня, чтобы тебе завтра было меньше хлопот», – он хотел замыть этот назойливый, сладкий запах, столь же предательский след, как и вытекший из аккуратно снятого кондома.

– Современная классика, – с надеждой сообщила продавщица, заметив, что Робин остановила взгляд на стеклянной ручной гранате.

С вежливой улыбкой Робин помотала головой и отвернулась. Теперь ее отражения в тонированном стекле сделались совсем печальными, а она по-прежнему брала со стеллажей и прилавков пробные флаконы и нюхала бумажные полоски в безрадостных поисках чего-нибудь такого, что могло бы скрасить этот постылый день. Ей вдруг нестерпимо захотелось поспешить домой, а не в бар.

– Что конкретно вы ищете? – спросила скуластая темнокожая девушка, вскоре оказавшаяся у нее на пути.

Через пять минут после краткого, делового обсуждения Робин уже шла по направлению к Оксфорд-стрит с прямоугольным черным флаконом в сумке. Продавщица, несомненно, обладала даром убеждения.

– …А если вам хочется чего-то совершенно необычного, – сказала она, предлагая ей пятый флакон и размахивая бумажной полоской, – попробуйте «Фрака».

У Робин до сих пор горели ноздри от разнообразных парфюм-атак последнего получаса.

– Сексуальный, взрослый аромат, вы согласны? Настоящая классика.

И в этот миг Робин, вдохнувшая пьянящий, обольстительный, густой аромат туберозы, поддалась желанию стать искушенной тридцатилетней женщиной, совсем не похожей на ту дуреху, которая своим куцым умишком не понимала, что дистанция между россказнями мужа о своих вкусах и его реальными постельными желаниями примерно такая же, как между винной ягодой и ручной гранатой.

13

Там холм служил подножием святыне,
Взметнув обрывистую высоту;
Часовенка виднелась на вершине,
А рядом старец обитал в скиту,
Житейскую отвергнув суету.

    Эдмунд Спенсер. Королева фей. Перевод В. Микушевича

Задним числом Страйк упрекал себя за тот первый подарок, который он преподнес Робин Эллакотт. В порыве безоглядного донкихотства он купил ей дорогое зеленое платье – только потому, что этот поступок не означал ничего личного: в ту пору она была помолвлена, и он убеждал себя, что больше они не увидятся. Она примерила это платье ради Страйка – чтобы развязать язык продавщице – и умело вытянула у той девушки показания, позволившие Страйку распутать самое первое дело, которое снискало ему известность и спасло агентство от финансового краха. Охваченный эйфорией и благодарностью, он вернулся в магазин и сделал эту покупку в качестве широкого прощального жеста. Только таким способом, как ему казалось, можно было выразить то, что он хотел ей сказать: «Видишь, чего мы достигли общими усилиями», «Без тебя, в одиночку, я бы не справился» и (если уж совсем честно) «В этом платье ты просто неотразима – знай: я сразу об этом подумал».

Впрочем, дело обернулось не совсем так, как ожидал Страйк, поскольку через час после вручения Робин зеленого платья он нанял ее на должность своей помощницы. Вне всякого сомнения, это платье сыграло свою роль, хотя бы отчасти, в том, что Мэтью, жених Робин, стал относиться к детективу с глубоким подозрением. Однако на взгляд Страйка, худшее заключалось в том, что таким подарком он задал непомерно высокую планку на будущее. Сознательно или нет, но с той поры он заметно снизил порог ожиданий, либо вовсе забывая об именинных и рождественских подарках для Робин, либо выбирая что-нибудь предельно обезличенное.

Приехав из Амершема, он зашел в первый попавшийся цветочный магазин и купил восточные лилии, которые принес в офис, чтобы Робин обнаружила их наутро. Они понравились ему размерами и запахом. После запоздалого прошлогоднего букета он чувствовал, что обязан выбрать что-нибудь подороже, а у этих был шикарный вид – не скажешь, что куплены из экономии. Розы вызывали нежелательные ассоциации с Днем святого Валентина, а вся остальная цветочная продукция – к половине шестого изрядно оскудевшая – имела задрипанный или слишком будничный вид. Эти лилии подходили по всем статьям: крупные, словно искусственные, в достаточной степени официальные, пахучие и, в силу своей показной эффектности, ни к чему не обязывающие. От них, выращенных в стерильной теплице, не веяло романтическим шепотом тихих лесов или тайных садов – цветы как цветы, о таких он мог с уверенностью сказать «вкусно пахнут» и никак больше не оправдывать свой выбор.

Страйку не дано было знать, что запах восточных лилий всегда будет напоминать Робин о Саре Шедлок, которая принесла в точности такой букет им с Мэтью на новоселье. Наутро после дня рождения, войдя в кабинет, Робин увидела эти цветы на сдвоенном конторском столе: засунутые прямо в целлофане в наполненную до краев вазу и перетянутые пурпурным бантом, они сопровождались крошечной карточкой с надписью: «С днем рождения. Корморан» (безо всяких сантиментов: Страйк никогда не пририсовывал ни сердечки, ни крестики-поцелуи), они произвели на нее почти такое же впечатление, как тот флакон-граната в парфюмерном отделе. Смотреть на букет было невмоготу: он разом напомнил ей и о невнимании Страйка, и об измене Мэтью; уж если втягивать в себя этот запах, то не дома, сразу решила она.

Так и получилось, что цветы остались в конторе: они упрямо отказывались умирать, а Пат настолько заботливо меняла воду и подрезала стебли, что букет простоял без малого две недели. Под конец даже сам Страйк уже лез на стену: долетавшие до него облака запаха напоминали духи его бывшей подруги Лорелеи – не самая приятная ассоциация.

К тому времени, когда бело-розовые лепестки начали скукоживаться и опадать, миновала тридцать девятая годовщина исчезновения Марго Бамборо, не замеченная, скорее всего, никем, кроме, быть может, ее родни, Страйка и Робин: детективы независимо друг от друга вспомнили эту роковую дату. В агентство, как обещал Джордж Лэйборн, были доставлены материалы дела – четыре картонные коробки, задвинутые под сдвоенный партнерский стол: другого места в офисе для них не нашлось. Страйк, который в данный момент был менее других загружен текущими заказами, поскольку его в любую минуту могли срочно вызвать в Корнуолл, взял за правило методично исследовать эти папки. В его планы входило переварить их содержимое, а затем отправиться вместе с Робин в Кларкенуэлл и повторить маршрут, которым уходила в неизвестность Марго Бамборо: от старой амбулатории «Сент-Джонс», где ее в последний раз видели живой, до паба, где ее напрасно дожидалась подруга.

Итак, в последний день октября Робин вышла из агентства в час дня и под грозовым небом, с зонтиком наготове поспешила к метро. Ее не покидало радостное волнение от предстоящей совместной со Страйком работы над делом Бамборо.

Когда Робин добралась до назначенного места, уже накрапывал дождь; Страйк курил, разглядывая фасад здания на полпути к Сент-Джонс-лейн. Заслышав стук каблучков по мокрому тротуару, он обернулся.

– Я опоздала? – подходя, спросила Робин.

– Нет, – ответил Страйк, – это я рано.

Остановившись рядом с ним и не убирая зонтика, она вгляделась в многоэтажное кирпичное здание с массивными металлическими оконными рамами. Похоже, его занимал бизнес-центр, но никаких вывесок у входа не было.

– Вот это место. – Страйк указал на входную дверь с номером 29. – Здесь в свое время располагалась амбулатория «Сент-Джонс». Фасад, судя по всему, ремонтировали. Раньше в этом доме был черный ход, – добавил он. – Сейчас обойдем кругом и глянем что да как.

Робин осмотрелась и пару раз окинула взглядом Сент-Джонс-лейн – длинный, узкий переулок с односторонним движением, стиснутый с обеих сторон высокими многоэтажными домами.

– Плохо просматривается, – отметила она.

– Угу, – сказал Страйк. – Ну что ж, давай-ка для начала вспомним, во что была одета Марго перед исчезновением.

– Я уже наизусть знаю, – ответила Робин. – Коричневая вельветовая юбка, красная блуза рубашечного покроя, трикотажная майка, бежевый плащ «Барбери», серебряные серьги и цепочка, золотое обручальное кольцо. При себе имела кожаную сумку на длинном ремне и черный зонт.

– Тебе бы всерьез заняться криминалистикой. – Страйк оценил такую осведомленность, но не стал на этом останавливаться. – Ты готова выслушать инфу из полицейского досье?

– Говори.

– В семнадцать сорок пять одиннадцатого октября тысяча девятьсот семьдесят четвертого года в помещении находились, как было установлено, трое: Марго в том самом прикиде, который ты описала, но пока без плаща, одна из двух регистраторш, та, что помоложе, – Глория Конти, а также пришедший с улицы экстренный пациент с жалобой на острый живот. Звали этого пациента, если верить каракулям Глории, «Тео знак вопроса». Глория ни разу не отступилась от своего утверждения, что «Тео», несмотря на мужское имя, – это женщина, хотя доктор Джозеф Бреннер показал, что пациент, по его мнению, все же походил на мужчину, да и Тэлбот изо всех сил склонял регистраторшу к мысли, что Тео – переодетый мужчина. Без четверти шесть больше никого из персонала в помещении не осталось, даже уборщицы Вильмы, которой в тот день не было на месте, – по пятницам она не работала. Но про Вильму позже. Процедурная сестра Дженис была в амбулатории до двенадцати дня, потом ходила по вызовам и на работу не вернулась. Медрегистратор Айрин в половине третьего отпросилась к зубному и после этого на работу не пришла. Согласно их показаниям, подтвержденным по меньшей мере еще одним из свидетелей, секретарь-машинистка Дороти ушла в семнадцать десять, доктор Гупта – в семнадцать тридцать и доктор Бреннер – в семнадцать сорок пять. Полиция проверила алиби этих троих: Дороти пошла домой, где ее ждал сын, и вместе с ним весь вечер смотрела телевизор. Доктор Гупта присутствовал на большом семейном сборе: вся родня праздновала день рождения его матери; доктор Бреннер провел вечер с незамужней сестрой – у них дом на двоих. Сосед, гулявший с собакой, видел их через окно гостиной. Наблюдавшиеся у Марго мамаша с ребенком – последние на этот день пациенты из приписанных к амбулатории – ушли незадолго до Бреннера. Пациенты подтвердили, что в их присутствии Марго чувствовала себя прекрасно. С этого момента единственной свидетельницей остается Глория. Если верить Глории, Тео прошел в кабинет Марго и задержался там дольше положенного. Ушел он в восемнадцать пятнадцать, и больше в амбулатории его не видели. Полиция обратилась за помощью к населению, но никто не откликнулся. У Марго никаких записей насчет приема Тео не осталось. По общему мнению, она собиралась наверстать упущенное на другой день, поскольку торопилась на встречу с подругой, которая и так просидела в пабе лишние четверть часа. Вскоре после ухода Тео она в спешке покинула кабинет, надела плащ, попросила Глорию запереть помещение ключом-вездеходом, вышла на дождь, раскрыла зонт и, свернув направо, исчезла из поля зрения Глории.

Страйк обернулся и указал на желтую, старинного вида каменную арку, нависающую над переулком:

– То есть двигалась она вот туда – в направлении «Трех королей».

Они вгляделись в старинную арку, словно там вдруг могла появиться тень Марго. Затоптав окурок, Страйк сказал:

– Иди за мной.

У номера двадцать восемь он остановился и махнул рукой в сторону темного, шириной с дверь проулка с табличкой «Сквозной проход».

– Неплохое укрытие, – сказала Робин, останавливаясь, чтобы повнимательнее осмотреть этот узкий сводчатый коридор, прорезавший здания.

– Это точно, – подтвердил Страйк. – Как по заказу, если кто надумал ее подкараулить. Застать врасплох, уволочь сюда… но дальше все становится проблематично.

Отшагав по этому короткому проулку от начала до конца, они оказались в утопленном скверике с кустарниками и асфальтированными дорожками, который соединял две параллельные улицы.

– Полицейские кинологи с собаками обшарили весь этот сквер. Ровно ноль. А если бы нападавший протащил ее вперед, вот сюда, – Страйк указал на ту улицу, которая шла параллельно Сент-Джонс-лейн, – по Сент-Джонс-стрит, он вряд ли сумел бы остаться незамеченным. Это куда более оживленная улица, чем Сент-Джонс-лейн. А кроме всего прочего, физически крепкая, рослая женщина двадцати девяти лет наверняка стала бы отбиваться и звать на помощь. – Он осмотрел черный ход. – Районная процедурная сестра иногда входила не через приемную с регистратурой, а через дверь черного хода. Ближе к торцу здания у нее была небольшой кабинетик, где она держала личные вещи, а иногда и выполняла процедуры. Через черный ход иногда уходила Вильма, уборщица. В остальное время эта дверь была заперта.

– Нас интересует тот факт, что у персонала была возможность входить и выходить через другую дверь? – спросила Робин.