и всхлипнет «Слава небесам!»
седой старик.
Кто жрет французский антрекот,
от коего свинья сблюет,
иль фрикасе пихает в рот
отнюдь не с кашей,
не скроет отвращенья тот
от пищи нашей.
Несчастный! От гнилой жратвы
он не поднимет головы,
а ножки тощи и кривы
и слаб кулак,
не годный ни для булавы
и ни для драк.
А если хаггис парень ест,
земля дрожит под ним окрест:
рукой могучей схватит шест
или булат —
все головы с привычных мест
долой летят.
Прошу я, Господи, еды
не из отваренной воды —
шотландцы не едят бурды, —
но в наш оазис
подай – молю на все лады! —
любимый Хаггис!
Примечание. Едва ли не самое знаменитое стихотворение Бернса, регулярно читаемое шотландцами 25 января, в день рождения поэта, во время традиционных бернсовских ужинов.
Джон Ячмень
Три иноземных короля,
созвав честной народ,
великой клятвой поклялись,
что Джон Ячмень умрёт.
И в пашню бросили его,
засыпали землёй
и поклялись, что Джон Ячмень
навек обрёл покой.
Пришла веселая весна,
пролился дождь с небес,
и Джон Ячмень людей потряс,
когда опять воскрес.
Горячей летнею порой
окреп и вырос он
и копьями назло врагам
теперь вооружён.
Но, встретив свой осенний час,
он ослабел, поблёк,
главой поник – того и жди, —
повалится не в срок.
Когда ж он высох, поседел,
лишился прежних сил,
тогда и поквитаться с ним
коварный враг решил.
Был Джон подрезан поутру
отточенным серпом
и крепко связан, как злодей,
обворовавший дом.
Бросают наземь старика,
верша неправый суд,
пинают, вертят, теребят
и смертным боем бьют.
Нашли глубокую лохань,
водой залили всклень,
но как его ни окунай —
не тонет Джон Ячмень!
И вновь его, пока живой,
бьют об пол сгоряча,
потом таскают взад-вперёд,
ломая и топча.
И на костре его сожгли,
все кости расколов,
а сердце мельник в пыль растёр
меж парой жерновов.
Но пьёт святую кровь его
с тех пор весь белый свет,
и там, где пьют всего дружней,
конца веселью нет.
Лихим был парнем Джон Ячмень,
храбрейшего храбрей,
и пробуждает кровь его
кураж в сердцах людей.