Эринии и Эвмениды

Придя среди ночи, я едва успеваю закрыть глаза, как уже звенит будильник и разлучает меня со сном. Стиснув зубы, я насилу поднимаю себя с постели и принимаюсь за сборы. Еще один день в логове дракона, где я должна держаться достойно.

Ханна Дебики, проснувшаяся еще до будильника, носится по комнате как заведенная и не в пример мне бодра и весела. Выходя из умывальной комнаты с зубной щеткой во рту, она всматривается в меня и округляет глаза.

– Погоди, ты что?то сделала с волосами?

– Решила обновить стрижку, – бросаю я небрежно, укладывая учебники в наплечную сумку.

– Зачем, Би? – жалостливо тянет она, коверкая слова из-за пенящейся зубной пасты, брови ее взлетают на аккуратный лобик. – У тебя были такие роскошные локоны! И как ты…

– Кончики секлись, – бурчу я кратко и выхожу из комнаты. Еще не хватало на пару с Ханной скорбеть об отрезанных волосах и делиться контактами нового стилиста.

Романская галерея почти пуста в это время. В лекционной классической литературы я ожидаю быть первой, но, к своему разочарованию, вижу Даньел.

Зато Дэнни не сразу видит меня. Погрузившись в книгу, она словно отключилась от мира – только пальчик водит по строчкам, а губы чуть заметно подрагивают, шепотом ведя диалог с автором. Я прокашливаюсь, и читательское опьянение сходит с Дэнни мигом. Она резко задирает голову; кудрявый локон у лица подпрыгивает, точно пружинка. В темных глазах разливается любопытство.

– Тебе идет каре, – едко замечает она, прекрасно зная, что новая стрижка была вынужденным решением, а не моим выбором. – Сама постаралась или кто помог?

Вопрос явно риторический. Я демонстративно игнорирую ее ядовитые выпады, сажусь за свою парту и отправляюсь в приключение по страницам романа Джордж Элиот, готовясь к дотошным расспросам мистера Фишберна. Класс вскоре наполняется учениками, наводняется смесью приторных духов и пота, бьющей в ноздри и бодрящей не хуже крепкого кофе. Звонок – и все затихают на местах. Даже Дэнни отводит хитрый взгляд: меня более не существует, пока мистер Фишберн занимает ее пытливый ум.

Поговаривают, что Дэнни пару классов назад была влюблена в Терри Фишберна. В такое легко поверить: учитель литературы еще достаточно молод, а голос его способен очаровать самого невосприимчивого слушателя. И только я знаю правду: сердце Дэнни до сих пор отдано Гаспару Молине. Ни мистер Фишберн, ни Честер Филлипс не могут затмить Гаспара, которого я у нее украла. По крайней мере, так считает сама Даньел. Мне даже жаль, что на деле все не так просто.

Многим ученикам наверняка непонятно: что Беатрис Беккер забыла на одном курсе с Дэнни Лэнфорд, которая ее ненавидит? И правда, курс литературы не был для меня обязательным, его я выбрала как факультативный еще задолго до размолвки с Дэнни. Но после ссоры отказываться от него равносильно поднятию белого флага, а я не хотела представать в роли поверженного врага, вот уж дудки. Да и на что мне заменить лекции Терренса Фишберна – на театральное мастерство? Я ходила в драмкружок с восьмого класса, но уже год как бросила. Несмотря на сценические успехи, я поняла, что терпеть не могу актерское искусство, – в жизни и без того много притворства. К тому же вот так наблюдать за хищником, находясь в полуметре от него, по-своему притягательно.

Смотрю на Дэнни искоса – она ведет себя невозмутимо, как будто не она вчера истязала ученицу Уэст-Ривера. Такая примерная, такая способная… И такая жестокая. Жаль, мало кто может заглянуть к ней под маску. Никто, кроме меня, не увидит ее настоящую.

Звонок обрывает лекцию мистера Фишберна, забывшего о времени. Он даже в смятении сверяется с наручными часами, после чего пожимает плечами и отпускает нас, не дав домашнего задания. Когда собираю вещи, холеная ручка опускается на мою парту и оставляет на ней сложенный вдвое лист, после чего вспархивает и исчезает из поля зрения.

Мне снова выставили шах.

Нетерпеливо раскрываю лист и читаю, что же припасла для меня Дэнни на сей раз. Она, конечно, осталась верна своей любви к Эмили Дикинсон:

Когда внезапно пред тобой
Я появлюсь – блистая
Орлом – на Пряжке золотой —
И Мехом Горностая —
Скажи – узрев меня такой —
В моей Короне звездной —
Раскаешься – мой дорогой? —
Но будет слишком поздно.?[11 - Здесь и далее по тексту – стихотворения из сборника Э. Дикинсон «Я умерла за красоту…» (пер. Г.?М. Кружкова).]

Столько времени прошло, а она все еще ждет моего раскаяния. Что ж, Дэнни, пора бы уже признать: этого никогда не будет.

Я не крала у тебя Гаспара. Он был в меня влюблен.

– Чем могу вам помочь, мисс Беккер?

За окнами стеной валит снег, и кабинет Амалии Хартбрук погружается в таинственный полумрак. Хаусмистресс сидит, сцепив пальцы в замок над отчетными документами; настенные часы отмеряют счет ускользающему времени, заполняя тишину кабинета мерным «тик-так».

В полном молчании я протягиваю мисс Хартбрук многострадальное прошение. Хаусмистресс пробегается по листу глазами, хмурит гладкий лоб. Закончив, она снимает очки и серьезно спрашивает без каких?либо лирических отступлений, в которых я, к слову, и не нуждаюсь:

– Давно это происходит?

Даже не знаю, с чего начать. С инцидента в женском туалете? С избиения после отбоя? Начиналось все вполне невинно, даже по-детски: разгулявшиеся слухи, пофыркивания за спиной и опустевшее вокруг меня пространство в столовой, будто я была разносчицей чумы. А потом все превратилось в сущий кошмар, беспросветный тоннель, по которому я иду и все никак не нахожу выхода.

Слова сами льются из меня потоком вперемешку со слезами, а я даже не успеваю удивиться своей говорливости. Так долго держала в себе эту тайну, что счастлива наконец разделить с кем?то ее непомерную тяжесть.

Когда рассказ подходит к концу, я поднимаю глаза на мисс Хартбрук и ожидаю встретить понимание. Однако вижу лишь холодную замкнутость, через которую едва-едва пробивается профессиональный интерес, и только.

Передо мной словно хлопают дверью.

– Очень грустно слышать, что вам пришлось столкнуться с подобным, мисс Беккер, – говорит она, протирая очки батистовым платочком. – Вот уж не думала, что кто?то из почетных учеников Уэст-Ривера опустится до откровенного рукоприкладства.

Все сказанное просеиваю сквозь сито и перевожу как «спасибо, что поделились, мы обязательно вам перезвоним».

– Вы ведь мне поможете, правда?

Спрашиваю уже без особой надежды; сквозящее равнодушие убивает ее во мне, вытравливает напрочь. Амалия Хартбрук, слыша звенящие нотки бессилия в моем голосе, как?то смущается, водружает на нос очки и натянуто улыбается.

– Ну конечно, мисс Беккер. Вы поступили правильно, рассказав обо всем мне. Надеюсь, что получится разрешить эту… проблему наиболее щадящим способом.

Что бы ни крылось за ее словами, я ей не верю. Мисс Хартбрук все еще держит мое прошение в руках, когда я, вытирая потекший нос рукавом, выхожу вон. Дверь плотно не закрываю, оставляю узкую щелочку, чтобы увидеть подтверждение своим мрачным догадкам. Все случается согласно моим предсказаниям: хаусмистресс, выслушав мольбы о помощи и воздаянии по заслугам всем обидчикам, бросает последний взор на листок, после чего отправляет его в шредер. Тот сжирает прошение за считаные секунды, и мне кажется, что вместе с бумагой он кромсает и мое сердце.

Нет, Остину Хайтауэру не суждено получить моей жалобы. Никто не станет устраивать скандал и порочить имя престижной академии из-за какой?то Беатрис Беккер, да еще и накануне выпуска, и хаусмистресс дала мне это понять. Родители упомянутых лиц слишком важные персоны, а главное, ведущие спонсоры и благодетели Уэст-Ривера, чтобы нарываться на их немилость.

Благодаря мисс Хартбрук вывожу для себя новое правило, которое, если б могла, выгравировала на табличке у ворот академии: когда оказываешься на разных чашах весов с громким именем Уэст-Ривера, знай, что перевес обязательно случится не в твою пользу.

Меня предавали много раз. Раньше думалось, что, повзрослев, ты переместишься в совсем иной мир, где тебя окружат исключительно здравомыслящие и мудрые люди. Но я ошибалась. И подростки, и взрослые вращаются в одной вселенной, где чистота помыслов не зависит от возраста. Даже умудренные годами люди способны предать, и их предательство ранит во сто крат сильнее.

Перешагивая порог библиотеки, намереваюсь хоть ненадолго забыться в тишине и сдать давно залежавшиеся книги, но и тут меня не ждет ничего, кроме новых неприятностей.

Я сразу же замечаю троицу эриний за столом, за которым обычно люблю заниматься.

Мэй и Сэйдлин тихо переговариваются, сидя рядом друг с дружкой, а у стола стоят Дэнни и… Честер. Как только Даньел замечает меня в дверях, то спешит прервать разговор и поцеловать Честера на прощание. Так она показывает мне, что между ними все лучше не бывает, а то фото… Что ж, с кем же не случаются промашки, правда?

Проходя мимо, Филлипс одаривает меня взглядом, полным торжества. Двери звучно закрываются за ним, и только тогда я вспоминаю, как дышать.

Внутренне подобравшись, все же иду к своему месту и сажусь на свободный стул у зеленой лампы. Но как только я выкладываю учебники, Сэйди одним махом сбрасывает их на пол. Грохот от падения вещей кажется оглушительным не только мне, но и остальным ученикам, ищущим здесь покоя. Я чувствую, как на нас взирают с любопытством. Теперь они ждут представления, и Дэнни непременно утолит их жажду.

Я нагибаюсь, чтобы собрать опрокинутые вещи, и голос Даньел предупреждает меня:

– Не советую этого делать, Би.?Тебе тут не рады.

И что они только забыли здесь, эти гарпии? Неужели им не нужно обновлять тушь на ресницах, вертясь у туалетного зеркала, или наводить страх на первогодок?

Упрямо поднимаю побитые книги, сдуваю упавшую на глаза челку и почти нагло спрашиваю:

– С каких пор у Даньел Лэнфорд есть право распоряжаться собственностью Академии и указывать мне, где проводить время?