Эринии и Эвмениды

– Би, это какая?то шутка?..

Не понимая, о чем речь, я тянусь к своему смартфону, тычу в уведомление из академического чата, после чего сердце пропускает удар.

– Скажи, что это розыгрыш!

В чате анонимное лицо закрепило фотографию, на которой перед всем честным народом предстают двое. Честер и я.

Нет, это не розыгрыш, не злая шутка. Это настоящий акт моего грехопадения, инсценированного против моей воли.

– Вот же срань…

Я лихорадочно пролистываю все-все сообщения, комментирующие картину из Аттического коридора. От каждого резкого словца вздрагиваю, словно меня тычут спицей под ребро.

«Я всегда знала, что Би шлюха».

«Что за?..»

«Филлипс, красавчик, ха-ха… Так держать!»

«Дэнни будет в бешенстве… Берегись, Би!»

– Не понимаю, вы что, всерьез…

– Нет! – вскрикиваю я, не выдерживая шквала вопросов Ханны. – Я не… Он сам пристал ко мне. Сказал, что хочет поговорить о Даньел, а потом полез мне под юбку.

Только после того, как произношу это вслух, я задумываюсь, а стоит ли говорить об этом с Ханной. Пусть Ханна Дебики и моя соседка, мы едва ли доверяем друг другу. Однако она обожает собирать сплетни, а в умелых руках даже слухи можно сделать мощным оружием. Я хватаюсь за эту мысль и надеюсь, что соседка быстро разблаговестит о моей – правдивой – версии событий, создав тем самым хоть какой?то щит от нападок и общественного порицания. Если, конечно, сама мне поверит.

– Вот же засранец! – выдыхает Ханна, подаваясь вперед. – Би, ты как?

– Он ничего не успел, к счастью, – говорю я, избегая смотреть ей в глаза. – Рори Абрамсон оказался неподалеку и увидел нас. Он окликнул Честера, и я вырвалась, когда тот замешкался.

Ханна снова присвистывает.

– Ну и ну… Интересно, что об этом подумала Дэнни, когда увидела фото?

Ярость? Гнев? Ревность? Даже представить страшно, какую бурю эмоций испытала Дэнни Лэнфорд, увидев Честера в объятиях со мной. Не зря говорят, что история циклична. Наша с ней трагедия повторялась; она сделала второй виток, но в этот раз Дэнни не станет ждать моего раскаяния. Она просто расщепит меня на молекулы, и плевать, что наплетет ей Честер.

Тут Ханна прерывает мои размышления и задает вопрос, который вводит меня в ступор:

– А тебе не кажется странным, что Рори был рядом, когда это произошло?

– Что ты имеешь в виду?

– Ну, все ведь знают, Би.?Он таскается за тобой по пятам с седьмого класса. Не мог ли он…

Я вновь хватаюсь за смартфон и кликаю на иконку отправителя. Анонимный аккаунт. Имя, сотканное из набора рандомных символов. Тот, кто меня подставил, мог оказаться кем угодно, не исключая саму Даньел. Но Рори?..

Родерик Абрамсон, чокнутый художник, как его называют, и правда преследует меня последнюю пару лет. Ханна как?то говорила: «У Рори на лице написано, что он покончит с собой до двадцати из-за неразделенной любви», – и мне остается надеяться, что если это и случится, то не из-за меня.

Типичный непонятый гений, он любил просиживать в библиотеке, закапываясь в философские трактаты, которые, как он, видимо, полагал, сделают его умнее, а великий ум, в свою очередь, возвысит над остальными, некогда отвергнувшими его персону. Но стоило мне появиться в библиотечном зале, как он напрочь забывал и о Дидро, и о Монтене и только сверлил меня взглядом, не решаясь заговорить. Как я поняла потом, он запоминал черты лица, чтобы после изрисовывать блокноты моими портретами. Часть набросков он подкладывал мне под дверь, как подношение богине. Портреты были красивыми, хотя и несколько небрежными, и все же в них всегда угадывалась я. Он видел меня не так, как остальные: резкими штрихами он выхватывал боль, сокрытую глубоко внутри, спрятанную ото всех, и именно тем Рори и пугал. Он видел меня насквозь.

Но мог ли Абрамсон быть участником инцидента, уличающего меня в порочности? Мог ли захотеть моего внимания настолько, чтобы, не получив его, жестоко отомстить?

Мысль о Рори не дает мне покоя и ведет в библиотеку. Нет сомнений, что он там, сидит и почитывает Сартра, пытаясь найти ответы на экзистенциальные вопросы. Впрочем, я иду за тем же – получить ответы.

Больше всего сейчас хочется придушить его. Почему?то, как только Ханна посеяла во мне зерно сомнения, я мигом уверовала в виновность Рори. Наверное, так удобнее думать, когда хочется кого?то обвинить. Просто возьми того, кто подвернулся под руку, и спиши на него все грехи человечества. Разве не так они все поступали со мной?

Библиотека окутывает сладостным ароматом состаренной бумаги с примесью пыли. Мне везет: учеников здесь не так много в это время, и я проскальзываю почти незамеченной.

Обычно Рори сидит за столиком с зеленой лампой, но сегодня он задумчиво шатается по второму этажу у стеллажей с прозаиками эпохи романтизма. Я взлетаю по винтовой лестнице. Когда Абрамсон поднимает глаза, то едва ли не пугается и не роняет томик Кольриджа – такой разъяренной я, видимо, кажусь сейчас.

– Нужно поговорить, – цежу сквозь зубы и грубовато тяну его за руку к безлюдному уголку между стеллажами. Там я прижимаю его к полкам так, что несколько книг с грохотом падают на пол. – Какого черта, Родерик Абрамсон?

Застигнутый врасплох моим напором, Рори теряет дар речи на минуту-другую, а потом бормочет с искренней растерянностью:

– Ты о чем?

– Только не строй из себя невинность! – говорю я, щурясь, а затем показываю ему экран телефона. Рори глядит на фото, где изображены я и Честер, и в глазах его мелькает понимание. – Хочешь сказать, не твоих рук дело? Признайся, это ведь ты сделал фото, прежде чем разыграть из себя героя, и отправил в чат академии?

– Что? Беатрис, я даже не состою в этом отвратном чате. Мне неинтересно перемалывать по десятому кругу чужие сплетни, и ваши с Честером игры в том числе.

Мне как будто дали пощечину.

– Нет у нас с Честером никаких игр, ясно? – рычу я, задыхаясь от гнева. – Но если ты приложил к этому руку, то, клянусь, я…

– Я бы никогда так не поступил с тобой, – выпаливает Рори с чувством, после чего вздыхает и добавляет, как будто вынужденно: – И ни с кем вообще.

Я убираю телефон в карман и отстраняюсь, складывая руки на груди.

– И почему я должна тебе верить? Ты ведь был там, совсем рядом. Кто, кроме тебя, мог сделать это фото?

Он как?то вымученно усмехается, брови его складываются в саркастическую дугу, и меня словно окатывает ледяной водой, когда он спрашивает:

– Можно подумать, у тебя мало врагов, Беккер?

Нанеся болезненное туше, Абрамсон уходит с нашей метафорической фехтовальной дорожки, слегка задев меня плечом. А я теряю почву под ногами, потому что понимаю: Рори здесь ни при чем. В голове словно складывается наконец пазл из тысячи кусочков.

Наверняка Честер сам состряпал это представление, заранее подговорив кого?то из своих дружков по крикету. Кто?то мог следить за всем из другого конца коридора, чтобы зафиксировать доказательство, как Беатрис снова отбивает парня у Дэнни Лэнфорд.

Честер вовсе не собирался выступать вестником мира между нами, нет. Он хотел посеять еще бо?льшую вражду, чтобы упиваться зрелищем, как древние римляне в Колизее. И когда Даньел ниспровергнет меня, он не задумываясь опустит палец вниз.?[8 - Имеется в виду обычай, предусмотренный в гладиаторских боях в Римской империи. Если враг был повержен, победоносец ждал ответа зрителей: пальцы вверх – пощада, пальцы вниз – смерть.]

Библиотека так и остается моим пристанищем на этот вечер. Я коротаю его в одиночестве, спрятавшись в самом дальнем и неприметном закутке в обнимку с учебником французского (только он дарит мне душевное спокойствие и упорядочивает мысли). Остатки кофе в чашке остывают, и я морщусь, допивая холодную взвесь на донышке. Гляжу на часы – без пятнадцати одиннадцать. Скоро отбой.

Выключив торшер, я спускаюсь на первый этаж и покидаю библиотеку, где сразу же за мной миссис Холлоуэй гасит общий свет и запирает двери.

Холл Уэст-Ривера пуст, свет приглушен. Сквозь стеклянные вставки входных дверей я вижу, как снаружи тихо падают хлопья снега. Я поднимаюсь по лестнице на третий этаж, где располагаются комнаты женского общежития, и слышу неясный шорох позади себя. Оборачиваюсь – никого. Снедаемая тревогой, сжимаю учебник покрепче, будто тот может меня спасти от любой напасти, и ускоряю шаг. Лампы уже приглушили, и свет их так тускл, что я почти не вижу мыски своих ботинок.

Не замечаю я и тень, прошмыгнувшую позади, а за ней вторую и третью. А когда слышу чьи?то шаги, уже поздно: что?то обрушивается на меня со всей силы, бьет под колени, и я рефлекторно сгибаюсь, падаю на пол.