Эринии и Эвмениды

«Встретимся в перерыве между физикой и французским в Аттическом коридоре. Я хочу поговорить о Даньел».

II. Инстинкты

Под кожей нестерпимо зудит. С того момента, как я прочла записку, весь урок проходит для меня как в тумане. Мистер Марбэнк твердит что?то про синапсы и нервные импульсы, но мыслями я далеко от причуд человеческого мозга.

«Я хочу поговорить о Даньел».

Что он мог поведать мне о той, о ком я знаю без исключения все и даже больше? Даньел была рядом со мной задолго до появления Честера, задолго до нашего раскола. Она составляла большую часть моей жизни, служила остовом корабля, на котором все мы счастливо плыли какое?то время – я, Даньел, Мэй и Сэйди. Ах да, еще был Гаспар, с него?то все и началось. Но об этом хотелось вспоминать меньше всего.

С трудом дождавшись окончания урока, я молниеносно кидаю учебник с тетрадью в наплечную сумку и выбегаю из класса, чтобы как следует обдумать предложение Филлипса. Минуя поток учащихся, высыпавших из кабинетов и хаотично разбредшихся по коридору, я как будто плыву против течения. Еще не решив, точно ли хочу этого, все же сворачиваю в Аттический коридор, прочь от гомона уэстриверцев, и стою в тени, нервно посматривая на наручные часы.

Аттический коридор, названный так из-за выраженного ионического стиля в виде колонн и парочки русалоподобных кариатид, подпирающих своды потолка, уже несколько лет пустует и перекрыт предостерегающей желтой лентой. Занятия перенесли на второй этаж, а в здешних кабинетах затеяли ремонт после того, как однажды во время лекций потолок в одном из классов дал длинную трещину. Она протянулась по всей длине коридора, сделав непригодными еще пять классов, и руководство академии забило тревогу. С тех пор здесь можно было созерцать красоту древнегреческого искусства в полной тишине и одиночестве. Главное – не попасться на глаза учителям или коменданту; находиться в Аттическом коридоре все еще считалось опасным.

Интересно, почему Честер выбрал именно это место для встречи? Впрочем, у Даньел повсюду имеются глаза, следящие за мной, а уж за ним и подавно. Кого-кого, а Честера она ко мне и на пушечный выстрел не подпустит; скорее наглотается таблеток, чем позволит ему заговорить со мной без ее ведома.

Минуты летят, душа мечется в сомнениях. Филлипс, в общем?то, пока не опаздывает, но мне хочется поторопить время, чтобы утолить голод любопытства. К счастью, Филлипс вскоре показывается вдали. Опасливым шагом движется ко мне, заходит под тень неосвещенной части коридора и подныривает под ленту, игнорируя предостережения.

Кажется, он совсем спокоен, но в подергивании его пальцев я улавливаю плохо скрытое волнение. Зеленые глаза смотрят внимательно, пристально, отчего становится неловко, как будто я поврежденный экспонат в музейной галерее, покрытый сколами, царапинками и патиной, убивающей первозданную красоту искусства.

Наконец Филлипс нарушает тишину:

– Привет, Би.

Начало вполне дружелюбное, и все же ладони мои потеют.

– Привет, Честер. Так что ты хотел сказать?

Филлипс устало прислоняется к холодной стене рядом со мной и потирает пальцами наморщенный лоб.

– Да, я хотел поговорить о Даньел. Знаю, между нами всеми пролегла приличная такая пропасть…

«И ты тоже внес в это свой вклад», – хочу я добавить, но с усилием сдерживаюсь.

– И все же я пришел с предложением перемирия.

Неожиданно.

– Даньел подослала тебя?

Это не слишком?то похоже на ее методы. Но, испытывая ко мне глубочайшую неприязнь, она едва ли отважится заговорить со мной лично.

– Нет, инициатива моя. Дело в том, что я слишком устал от этого дерьма.

Он говорит вполне искренне и с чувством, но ушам не верится. Даньел любит свои игры, равно как и ее сестры-фурии, да и Честер никогда не выглядит обделенным – когда ему тоже перепадает косточка, он вгрызается в нее со звериным рвением, отпуская в мой адрес неприятные эпитеты.

– Долго же ты продержался.

В голосе моем звучит издевка, и он, разумеется, распознает ее.

– Ауч. Больно, но справедливо. Но я серьезно, Би. Пора бы положить конец этой вражде.

Можно подумать, я сознательно продолжала ее! Все, что я делала на протяжении последнего года, – так это защищалась и выживала. Задействовала все свои инстинкты, о которых рассказывал нам мистер Марбэнк, чтобы дотянуть выпускной год и навсегда распрощаться со змеиным логовом.

– И что ты предлагаешь?

– Я мог бы поговорить с Даньел насчет вас и… вашей непростой ситуации. Уверен, что смог бы убедить ее остудить пыл. Друзьями вы вряд ли вновь станете, это очевидно, но ваша грызня… Она меня доконала, признаться. Пора ее прекратить.

Честер поворачивает ко мне голову, осторожно касается плечом моего плеча и впивается взглядом, как будто подцепляя на крючок. Может, и правда он сумел бы выступить вестником мира? Меня Даньел бы и слушать не стала, но к своему возлюбленному она наверняка прислушается.

– Как?то слишком просто, Филлипс, – говорю с недоверием я. Инстинкты подстегивают мой скептицизм, оспаривают каждое услышанное слово. Таков мой личный закон выживания. – А что ты с этого поимеешь?

И здесь инстинкты Честера проявляются четко, как под стеклом микроскопа. Он резко отлипает от стены – и вот его руки упираются в нее по обе стороны от моей головы. Честер нависает надо мной громадой, а его губы тихо произносят:

– Тебя.

Не успеваю я среагировать, как он наваливается на меня всем весом и прижимает к стене плотнее. Руки его дают себе волю: расстегивают ворот форменной блузы, движутся по бедру под юбкой, которая все ползет и ползет вверх…

– Честер, какого черта…

Пытаюсь вырваться, но властные руки впиваются в предплечья, не отпускают.

– Не рыпайся, Беккер, – рычит он мне на ухо и прижимается губами к моей шее. Стена вдруг кажется мне вытесанной изо льда, по телу пробегает дрожь ужаса. – Ты что думала, я альтруист? Нет, Беатрис, бескорыстие – это не про Филлипсов. Мне требуется плата.

Когда его губы замирают прямо над моими, я предпринимаю новую попытку освободиться, но безуспешно. Честер приглушенно смеется и добавляет:

– Если так сильно хочешь, чтобы травля прекратилась, отдайся мне, Би. Я что, так много прошу?

Тело бьется в конвульсиях, меня колотит от нахлынувшего отвращения. Его парфюм с острыми сандаловыми нотками набивается в ноздри.

– Чего ты сопротивляешься, Би? – спрашивает он уже со злостью, когда я начинаю колотить его в грудь. – С Гаспаром ты же позволяла себе такое, а сейчас что? Резко стала монашкой? Ну же, не ломайся, Би, я слышал, тебе такое нравится…

Я ощущаю себя совсем беспомощной. Инстинкты, будь они неладны, дали осечку и не спасли от нападения хищника. А ведь когда?то хищником была я сама… Почему они не подсказали, не предупредили меня о надвигающейся опасности по имени Честер Филлипс?

На мое счастье, в Аттический коридор любил захаживать еще один человек, среди инстинктов которого затесался и один необязательный – благодеяния. Этот?то человек меня и спас.

– Эй!

Это Рори Абрамсон. Краткий возглас отвлекает Филлипса, и я незамедлительно хватаюсь за возможность выпустить когти. Резко поднимаю колено и ударяю Честера в пах. Тот придушенно охает, сгибается пополам и отпускает меня. Едва не плача, я выскакиваю из его душных объятий и устремляюсь прямо по коридору. Кариатиды смотрят на меня с застывшей в камне скорбью.

– Ты пожалеешь об этом, Би! – кричит Честер вдогонку.

И я не сомневаюсь, что так и будет. Уж он позаботится об этом.

Я выхожу из темноты коридора, и в глаза из окон бьет слепящий свет. Под ребрами нещадно колет, щеки пылают, когда я проношусь мимо растерянного Абрамсона. Краем уха слышу, как тот плетется следом, и еле слышно бранюсь.

Рори чуть ли не единственный, кто хоть изредка заговаривает со мной, пускай и в своей пространной манере – растягивает слова и делает мучительные паузы между частями фраз, испытывая терпение собеседника. Многим Рори кажется слегка двинутым, одержимым; эта одержимость быстро сделала его изгоем. Внешне его можно найти даже симпатичным, хоть и несколько неряшливым, но даже милая мордашка не спасает Абрамсона от остракизма среди сверстников. Собственно, как и меня. Когда за плечами котомка с прегрешениями, о которых помнят все без исключения, трудно скрыться за привлекательным личиком. Ты – это ты, вместе с красотой и вместе с гнилью, что прячется за ней.

Я спешно сворачиваю за угол и пытаюсь не думать о тошнотных позывах. Живот так и скручивает в спазмах, когда шаги Рори позади становятся громче и ближе.