– Ойййй, надо же посчитать!.. – всполошилась Аня, в свою очередь хватаясь за сумочку, но Мария остановила ее:
– Нюсик, хватит, мы же договаривались… я за все плачу сегодня…
– Нет, пополам, – возразила Лена. – Я сразу сказала, что плачу минимум пятьдесят процентов!
Мария потянулась к своей сумке, беспечно повешенной на спинку стула, но не могла достать до нее, и попросила:
– Паш, достань, пожалуйста, кошелек… Паш, я не помню, говорила я или нет, что девочки у меня сегодня останутся?..
– Убери, я заплачу. У тебя так у тебя, вот коты-то порадуются! Только ты сегодня ко мне едешь, помнишь?
– М-мы обсуждали, да… К тебе?.. – Мария не стала гасить его порыв, но Лена настаивала, что заплатит пятьдесят процентов; Аня дернула ее за рукав и сделала «страшные глаза»:
– Молчи, пусть он заплатит!
– Да, ко мне. И это не обсуждается. Слышишь? – забрав у официанта кожаную папочку со счетом, он лишь мельком взглянул на цифру, кинул в нее несколько купюр вместе с чаевыми и, отложив на край стола, решительно встал и взял Марию за руку. Лену с ее попытками всучить Маше половину суммы, Бердянский попросту проигнорировал.
– Мы уходим. Кто с нами – тот с нами.
– Да-да, конечно, мы с вами! – воскликнула Аня, и вскочила – точно надувной мячик подпрыгнул. – Маняш, только мы с Ленчиком сбегаем попудрить носики, быстренько, ладно? Павел, вы ведь не против?.. Мы вас догоним!
– Аня!
– Что?
– Хватит, ты неприлично себя ведешь!
– Это ты, Лена, неприлично себя ведешь! Ну-ка, пойдем! – Аня потащила подругу в сторону туалета, а Мария сперва церемонно взяла Павла под руку, но в следующую секунду обняла и почти повисла на нем:
– Оййййй, голова кружится… Паш… Пашенька… у тебя есть в бардачке алка зельцер?
– Найду… Ну что, идем? Пусть они нас на улице уже догоняют, а то я тебя никогда отсюда не выведу! – в нетерпении побыстрее распрощаться с «подружками невесты», Павел сам не заметил, как вошел в роль строгого папаши, забирающего непутевую дочку с выпускной школьной вечеринки. – Где твое пальто?
– Н-не помню… кажется, в раздевалке… там… но номерок у Ленчика…
– Ааааааа!!!! – проревел от досады на новую помеху Бердянский, и сидящие за соседними столиками невольно заозирались в поисках столь мощного источника звука.
– Или нет?.. Нет, кажется, у Ленчика Анин номерок! Точно, их на один номер вешали, а мой – вот… Нашла!
– Осанна! Аллилуйя!
– Прости, Пашенька, наверное, самбука после текилы была лишней.
– Идем же уже, горе мое… Маша-растеряша… Ты еще и самбукой заправилась? Ну красоооотка…
– Ойййй, гадость такая… просто бееее… а-абсент по сравнению с ней -а-ам-бро-зия…
Павел дотащил Марию до гардероба, забрал номерок, получил ее пальто и терпеливо держал, пока она не с первой попытки попала руками в рукава. Потом они еще минут пять бешено целовались в машине, тиская друг друга через одежду, в ожидании пока Боярышня с Купчихой закончат пудрить носики и парить друг другу мозги. Потом резво прокатились через Якиманку обратно на Полянку, сквозь начинающуюся метель, и Павел поднялся вместе с девицами в квартиру к Марии с единственной прагматической целью – не дать ей застрять еще и там.
Пока она металась из комнаты в ванную, а из ванной на кухню, спотыкаясь об орущих котов, а девицы деловито шуршали, устраиваясь покормить хвостатых-полосатых и попить кофейку, Бердянский заскочил в туалет: отлить получилось с трудом из-за набравшего силу стояка.
Теперь уже ничто не мешало им покинуть Машин «дом, милый дом» и, сказав подружкам «адью», Павел буквально утащил Марию за собой, а в лифте снова обнимал, целовал и жарко шептал на ушко:
– Люблю… хочу тебя… буду сегодня заниматься твоим воспитанием до самого утра… плохая… очень плохая девочка… ммм…
– Да… дааа… – шептала она, прилипнув к нему, растекшись по его груди и бедрам, и, вся дрожа, со стонами отвечала на каждый жадный поцелуй, каждое страстное обещание и каждое горячее прикосновение. – Я плохо себя в-вела… иии… н-не раскаиваюсь!..
Рука Марии скользнула к его паху, накрыла член, твердо упиравшийся в застежку джинсов, и слегка сжала, прежде чем длинно, ласково погладить снизу вверх…
– Сссссс… что ж ты творишь, безобразница?… – Бердянский, довольный, как кот, которого гладят по шерстке, придавил ее руку своей, усиливая возбуждающий массаж, и низким бархатным голосом попросил:
– Маш… Сделай мне минет в машине… а то не доедем…
– Мммммм… лаааадно… Пашка… только стоя… в смысле… не на ходу…
– Разумеется… я все-таки Шумахер, а не камикадзе…
Тут лифт остановился на первом этаже, и они нос к носу столкнулись все с той же соседкой – обладательницей клюки и собаки… но на сей раз она не стала ругаться с ними, а только проводила мечтательным взглядом и шумно вздохнула.
В машине Павел сел за руль, завел мотор и включил печку, так как в салоне было прохладно, а снаружи, несмотря на романтически падающий снег, ощущался уверенный и довольно-таки серьезный минус…
– Пашка!.. – Мария сразу же потянулась к нему всем телом, торопливо расстегнула сверху донизу теплую кожаную куртку, задрала свитер и футболку и прижалась жадными губами к своду его груди и мягким волоскам, тотчас напомнившим ей шелковистую кошачью шерсть… Легкое опьянение в сочетании с пылким воображением сейчас же нарисовало ей фантасмагорическую картину, что она занимается любовью не с простым смертным, а с полубогом или колдуном, способным по прихоти менять свой облик.
– Паша, как же я люблю тебя… – невнятно прошептала она, прежде чем начала облизывать его соски и обеими ладонями гладить подтянутый загорелый живот.
Бердянский задрожал – не от холодного воздуха, коснувшегося горячей кожи, но от ласковых и любящих поцелуев, от Машиных спутанных, но искренних признаний… В груди что-то защемило, заныло сладкой болью, и он сам подставился ее губам, позволил вдоволь изучать себя, не спеша с ответными шагами. О, он еще успеет исследовать каждый ее изгиб, каждую родинку и впадинку, после того, как уложит под себя и присвоит ее заново… полностью, без остатка. Теперь же пусть она смотрит на него, гладит, дразнит, пробует на вкус…
Время дано, сегодня у них впереди вся ночь… но лучше бы провести ее в теплой постели, а не в холодной машине посреди улицы…
– Машка… Маааш… – он все-таки слегка направил блуждающие по его торсу руки и губы Марии к низу живота, напоминая о главном своем желании. – Хочу смотреть, как ты будешь это делать…
– Да… Да… – она схватилась за его ремень. – Боже, Пашка, ну, помоги… у тебя тут армейская амуниция… не добраться никак…
Он сам ослабил ремень, расстегнул тугую пуговицу, потянул молнию вниз:
– Дальше сама… справишься… я в тебя верю…
Мария расстегнула на себе пальто и блузку, спустила чашечку бюстгальтера, открыв обе груди, наклонилась к Павлу и обхватила его за бедра. Зубами схватила верхнюю кромку плавок, стянула вниз и вызволила напряженный член. Приоткрыла губы и, повинуясь нетерпеливому движению любовника, пропустила в рот горячее гладкое навершие…
– Ммммм… даааа… – поощрил ее Бердянский, чуть шевельнувшись навстречу, но только так, чтобы она поняла, чего он хочет – а хотел он сейчас полной ее покорности… и готовности принимать заданный темп.
Его пальцы обняли Машину шею под волосами и пробрались к затылку, вызывая в ее теле ответную дрожь, потом слегка сжали темные пряди, и Павел обрел желанный контроль. Теперь он мог направлять ее, побуждать взять поглубже или наоборот удержать от слишком резких движений, а ей оставалось только довериться и дать насладиться собой так, как ему хочется. Он вновь вел ее, как в танце, в нарастающем ритме, глубоко и резко вдыхая, сдерживаясь, чтобы не давить слишком сильно и не стонать слишком громко, и любовался ею. А она, прикрыв глаза, полностью отдалась сладострастному занятию, подобно вакханке, опьяненная желанием больше, чем вином…
– Машка… Маааашка… ааааа… аааааа… ааааааа….. дааа… дааааа…. даааааааа!!! – он сжал бедра, чувствуя, что вот-вот кончит, и попытался ее отстранить, но она не позволила, выпила его до последней капли и, обжигая живот бурным горячим дыханием, расслабленно всхлипнула:
– Паша!..
– Что?.. Что, милая?.. – он едва мог говорить, еще не придя в себя после оргазма, но нежно и ласково гладил по голове и плечам, снова и снова зарывался пальцами в роскошные волосы.