Созвездие разбитых сердец

Забравшись под одеяло, они обнялись и моментально заснули… так крепко и сладко Бердянскому не спалось очень-очень давно, и, открыв глаза по сигналу недовольного пустого желудка, он чувствовал себя полностью отдохнувшим… И таким бодрым, что хоть сейчас на пробежку или в спортзал, а после сразу на репетицию.

Маша, наоборот, спала, что называется, без задних ног, уткнувшись лицом ему в подмышку, и не заметила, как он осторожно высвободился из ее объятий и встал – даже не шевельнулась… Зато Урфин, валявшийся в ногах, поднял лохматую рыжую башку и, глядя на Бердянского с дружелюбием ирландского террориста, издал хриплый и басовитый мявк, выражавший крайнее недовольство. Дескать:

«Эй, ты! Как тебя там! Отставить кроватетрясение…»

В тон шерстяному бандиту капризно мяукнула Прошка, свившая себе гнездо на подушке, прямо над головой Павла:

– Спяууу… Мррррано…

– Тебя не спросил… – отмахнулся Бердянский, встал и пошел на кухню в поисках чего-то съестного. Проша, мигом сообразившая выгоду, тоже спрыгнула и деловито потрусила за ним.

Быстрая инспекция холодильника заставила Павла пожалеть о том, что вчера они как-то очень уж небрежно отнеслись к покупкам, полностью проигнорировав отдел кулинарии. В своей разгульной холостяцкой жизни он привык питаться чем-то готовым, максимума его поварских умений хватало на то, чтобы пожарить стейки или яичницу, сварить макароны или пельмени, потому кулинария или актерская кафешка очень выручали в этом плане. Ну и время от времени он позволял кому-нибудь из особо настойчивых пассий занять свою кухню и сообразить обед или ужин на двоих… Судя же по состоянию припасов в доме у Машки, она тоже была «закоренелый холостяк» и вообще непонятно чем питалась…

Раздобыв кусок сыра и баночку какого-то паштета, он пошарил по навесным шкафчикам в поисках хлеба, нашел остатки багета, превратившегося в камень, с трудом накромсал его неровными ломтями, засыпав все крошками, и, пока на плите грелся чайник, попытался грызть эти импровизированные «канапе».

Прошка сидела перед ним на полу и выжидательно наблюдала за мучениями человека.

– Чего тебе, морда наглая? – проворчал Павел. – Сыра хочешь?

– Мооооу, – ответила кошка, что, вероятно, означало «да».

– Нет, пармезан тебе будет слишком шикарно… – он вспомнил, что Маша взяла в магазине еще и мягкий сыр, и совершенно точно – итальянский соус… Ладно, уже что-то: если намазать сыр и соус на сухой багет, хлеб размягчится, но не превратится в кашу; этому рецепту Павла научили испанцы, и сейчас он сам собой всплыл в памяти.

Воспоминание об испанском рецепте потянуло за собой ниточку, которая привела его к другому воспоминанию – о двух фотографиях черноволосого красавчика, которые он в прошлый раз видел у Машки в шкафу, и которые она спешно, подозрительно спешно спрятала от него… Решив, что непременно расспросит ее про этого танцора и про то, чем она на самом деле занималась в Испании, Бердянский вернулся мыслями к еде и вновь открыл холодильник. Искомый соус обнаружился не сразу – Павлу пришлось дважды обшарить полки, пока он не догадался посмотреть на те, что были в дверце.

– Аааа, вот ты где! – обрадованный, он ухватил находку за горлышко, но тут его взгляд зацепился за коробку таблеток, похожих на витамины. Из чисто мальчишеского любопытства, он решил сунуть нос в нее тоже: может, Маша принимает какие-то особые добавки, делающие ее такой неотразимо-сексуальной?

– «Диане-35»… какой еще Диане и почему именно «тридцать пять», а не «сорок шесть» или там, «двадцать семь»? – озадаченный странным названием витаминного комплекса, он вытащил из коробки бумажку и углубился в чтение. – Ого… «контрацептив с антиандрогенным эффектом»… ёлки-моталки, это ж таблетки от детей!

Павлу стало неловко – словно сам того не желая, подсмотрел в замочную скважину – и он почти уронил коробку на стол.

– Так-так, теперь ясно, почему Машка ни разу не дернулась, когда я в нее спускал… и резинку надеть ни разу сама не предложила… и с кем это у нее такая бурная и регулярная половая жизнь, позвольте узнать? – обратился он к Прошке, словно она могла дать свидетельские показания по этому вопросу. А ведь наверняка и могла бы, если у Машки с Андреем все-таки хоть разок, но было… а если не разок, а много-много раз?..

– Блядь!.. – иначе с чего Дрону вообще вздумалось мечтать о свадьбе? Он вечно влюблялся без взаимности, но по сути был таким же закоренелым холостяком, как Павел или Минаев – да еще, бывало, поговаривал, что хочет бросить театр, как греховное занятие, и поехать трудником в монастырь… и вдруг, сияя от счастья, как начищенный самовар, и валяясь головой на Машкиных коленях, сообщает, что «они поженятся!» Допустим, это он и вправду придумал, неправильно понял, и Машка на нем жениться не собиралась… но спать вместе они могли. Да, могли…

При этой мысли у Павла снова застучало в висках.

«Я люблю только тебя», – призналась ему Машка, и он поверил, но в то же время она не сказала, что у нее никого больше нет… Уж кому, как не Бердянскому, было отлично известно, что «основного» любовника можно превосходно совмещать с запасными вариантами…

Павел застонал и, вцепившись обеими руками в волосы, немилосердно дернул… от резкой боли у него выступили слезы, и возник вопрос: а какое ему, собственно, дело до Машкиных любовников, прошлых и настоящих?

Им было чертовски хорошо в постели, они даже поговорили о любви, и вроде как они теперь вместе – но… разве Машка что-то рассказала ему о себе, о своем прошлом и настоящем, разве что-то обещала ему, и самое главное, разве он ждал заверений и обещаний? А выходит, ждал!

«Тааак, Паша, Паша, что это с тобой? Что ты паранойю гоняешь на пустом месте опять? Может, это не ее таблетки вовсе?»

«Ага, в ее холодильнике и не ее таблетки? Ну-ну…»

«Или она их вовсе не по этому поводу употребляет? Вон сколько там всего понаписано про них!»

«Тогда тем более странно, что она так спокойно без резинки со мной трахалась… А вдруг у меня СПИД, сифилис или там, триппер?»

«А вдруг этот весь букетик – у нее? Ты-то почему сам не подумал об элементарной защите? Неужели так ей доверяешь? Или хочешь, чтобы она залетела, а потом тебя в ЗАГС потянула на законных основаниях? Или что?» – внутри звучал целый хор голосов, смутно похожих на голоса родственников, обеспокоенных внезапной заботой Павла о вопросе, никогда раньше его не волновавшем…

«Ааа… да ты попросту ревнуешь… ревнуешь ее, как всякий влюбленный идиот!»

«Я – ревную? Я – влюбленный идиот?…»

– Хмм… – удивленный сверх меры этим внезапным открытием, Бердянский даже про голод позабыл, и так и сидел посреди полутемной кухни, с куском сухого хлеба в одной руке и ножом – в другой…

Неожиданно над головой вспыхнул яркий свет.

Заспанная Мария вошла на кухню, приблизилась к Павлу и нежно обняла его сзади за плечи:

– Пашка… ты что вскочил? Рано же еще… пяти нет.

Посмотрела на стол, засыпанный хлебными крошками, с удивлением заметила свои противозачаточные таблетки и развернутую инструкцию к ним… Бесцеремонность любовника немного царапнула нервы, но Мария решила, что повод пустячный, и пошутила:

– Ты боишься, что переспал с инопланетянкой и теперь сам можешь забеременеть?

– А ты? Не боишься? – ответ вопросом на вопрос уже не впервые помогал Бердянскому перехватить инициативу в разговоре…

Павел положил на стол нож и багет, и, освободив руки, потянулся к Марии, привлек ее к себе ближе, распахнул полы длинного шелкового халата и поцеловал в мягкий живот, чуть ниже пупка…

– Нууу… – не ожидая, что он захочет развивать эту тему, она покраснела и зарылась пальцами в его волосы, и без того взлохмаченные со сна. – Я… боюсь. Но сейчас – нет, потому что, как видишь, принимаю таблетки. Так что… ты тоже не бойся.

– Я вижу, ты их уже давно принимаешь… и начала явно до того, как мы с тобой первый раз переспали… У тебя есть кто-то еще? – не желая выдать, насколько ответ на заданный вопрос волнует его, Павел предпочел не поднимать на нее глаз и снова поцеловал, теперь чуть выше пупочной ямочки.

– Конечно, есть, Паш. – не моргнув глазом, ответила Мария, не зная, плакать ей или смеяться – и как вообще понимать этот неожиданный допрос. – Двадцать пять любовников в очередь за дверью стоят, с четвертого этажа до первого. Вот провожу тебя, и сразу приглашу следующего…

– Уффф… ну ты и шутница, Машка… – поняв, что она его дразнит, Павел испытал некоторое облегчение. Фыркнул, по-котовьи потерся о ее бедро щетинистой щекой и, покрепче обняв, заявил:

– Пусть эти все… из очереди… катятся к чертям собачьим! Теперь ты моя. Только мо-я. Ясно?

– Куда уж яснее, сеньор.

У Марии сильно забилось сердце и стало болезненно интересно – понимает ли Павел значение своих недвусмысленных авансов, сознает ли, как женщины обычно реагируют на такие признания… чувствует ли он то, что говорит, или просто выдает свой привычный текст опытного донжуана?..

«Охххх, Бердянский, Бердянский… ты всего неделю назад на моих глазах потащил с собой Файку, не успев остыть после минета!.. И что прикажешь сказать тебе – что я полгода, даже больше, видела член только в эротических снах и у статуй в Пушкинском музее?.. Ну какой же идиот, Боже мой…»

Она вздохнула, поцеловала Павла в макушку, прекрасно понимая, что ей-то уж точно поздно пить «Боржоми» – потому что любит этого кретина без памяти – и попробовала сменить тему:

– Ты что, голодный? Сидишь тут с сухариком, бедный маленький мышонок… Хочешь кофе и яичницу? Или могу французские гренки сделать…

– Грррренки? Мммм… – голодный спазм в животе тут же переключил внимание Бердянского на куда более приятные темы, и он с энтузиазмом поддержал идею раннего плотного завтрака:

– Я только «за», причем за все сразу. Могу помочь разбивать яйца…

– Кофе, яичница, французские гренки, – подытожила Мария и приятно улыбнулась: – Заказ принят, сеньор Пабло!