Литургия крови

Литургия крови
Рэй Рид

Он ребенок с лицом ангела.Раб, превосходящий во всем даже взрослых мужчин. Он прекрасно видит в темноте, но страдает от солнечного света. Но как бы он ни был превосходен, у него есть один огромный минус – он абсолютно ничего не помнит и не знает о себе… Кто он такой и куда его ведет путь? Пройдите с Главным героем весь путь от бесправного раба до… кем он станет, вы узнаете, лишь продолжая читать…Первая книга из серииСодержит нецензурную брань.

Рэй Рид

Литургия крови

Пролог

Hic mortui vivunt, hic muti loquuntur.[1 - Hic mortui vivunt, hic muti loquuntur – «Здесь мертвые живут, здесь немые говорят.» Данная фраза часто встречается на стенах старинных библиотек.] Смерть может быть жестока в любом из своих проявлений. А если она еще и насильственная, то зрелище может быть предельно жестоким. Вас, наверное, удивит тот факт, что люди часто обделываются, когда умирают? Так уж сложилось, что их мышцы ослабевают, души, освобожденные от оков земной плоти, вырываются на свободу, ну а все остальное просто выходит наружу. Думаю, все мы согласимся, что сейчас смерть стала настолько популярной и идеализированной, что этот момент принято как-то опускать и многие драматурги об этом редко упоминают. Когда герой делает свой последний вдох в объятиях героини, никто не привлекает ваше внимание к пятну, расцветающему на его рейтузах, или к слезящимся от смрада глазам прекрасной дамы, когда та наклоняется для прощального поцелуя. Ведь когда перед вами разыгрывается такой катарсис, как-то не хочется думать о низком.

О, мои дорогие читатели, я упоминаю об этом, чтобы предупредить: Ваш рассказчик – слишком далек от идеального сказителя и не обладает подобной сдержанностью. А если от суровых подробностей реального кровопролития вас выворачивает наизнанку, примите к сведению, что страницы в ваших руках повествуют отнюдь не о «вьюноше со взором горящим». Я расскажу вам правдивую историю о парне, который дирижирует убийством, как маэстро – оркестром. Некоторые называли его Пепельный клинок, или Царетворец, или Ворон, но в большинстве случаев его не называли никак. Убийца убийц, чей послужной список известен только богине, ну и конечно, мне, вашему скромному рассказчику. Почитают ли, порочат ли его имя в итоге после всех тех смертей что он принес? Признаться, я никогда не видел особой разницы. С другой стороны, я никогда и не смотрел на жизнь так как вы, всегда был не от мира сего, как, кстати, и он, если уж говорить начистоту. Но мне все же, кажется, что кто-то должен хотя бы попытаться отделить его образ от лжи, которую о нем сочиняют. И именно поэтому я решил написать эту книгу. Но почему-то я уверен, что он нашел бы способ убить даже меня, если бы знал, что я вывел все эти слова на бумаге.

Часть 1

Глава 1

Голый мальчик висел на плохо ошкуренной деревянной стене, а сделанные из странного металла кандалы обхватывали обе его лодыжки и одно запястье. Он несколько дней пытался освободить свою левую руку, обжигая о раскаленный наручник пальцы правой руки. Эта борьба вытянула из него все силы и, честно говоря, нисколько не изменила его положения.

– Помогите мне, – молил он. – Я сделаю все, что попросите.

Но его боги молчали.

– Я клянусь… жизнью клянусь…

Но его жизнь и так принадлежала им, даже здесь, в тесной клетке, где грудь горела при каждом вздохе, а кислый воздух становился все кислее. Боги забыли о нем. Хотя, может, если бы он вспомнил их имена, дело пошло бы лучше. В иные дни он сомневался в их существовании. А если они все же существуют, то явно полны своих забот. Ярость мальчика сменялась горечью и отчаянием, потом обращалась в призрак надежды и вновь сменялась новой волной ярости. И так раз за разом, снова и снова.

Левую руку жгло, как огнем. Какую бы магию ни использовали похитители, она сильнее его желания освободиться. Цепи новые и прочно крепятся к стене и каждый раз, когда он хватался за цепь и дергал ее, пальцы шипели, будто касались добела раскаленного железа.

– Милостивые боги! – прошептал парень.

Как здорово было бы вернуть назад все те оскорбления, которыми он осыпал богов. Он уже кричал на богов, проклинал их, призывал себе в помощь демонов… в отчаянии просил о помощи любого, кто услышит его крики. Какой-то уголок его сознания безумно желал снова забыться в крике, выплеснуть горечь и отчаяние. Но он уже давно сорвал свой голос. Да и кто придет в эту крошечную камеру без дверей? А даже если кто-то захочет прийти, то как он войдет? Убийство, изнасилование, измена… За какие еще преступления могут замуровать заживо?

Но в чем смысл наказания, если заключенный не может вспомнить свою вину? Мальчик же не помнил своего имени, не помнил, почему его замуровали в клетку чуть больше гроба, он даже не помнил, кто заключил его сюда.

Весь пол покрывали засохшие нечистоты. Прошло уже несколько дней с тех пор, как ему хотелось мочиться, а губы покрывала спекшаяся от жажды сухая корка. Мальчик хотел спать почти так же сильно, как и освободиться, но, засыпая, он всякий раз падал на свои цепи и просыпался от обжигающей боли. Он сделал что-то плохое, очень плохое. И теперь даже смерть не хочет принять его.

Только бы вспомнить, что именно. Вспомнить оказалось не проще, чем вернуть надежду и дотянуться до свободы. Следующие часы мальчик провел в лихорадочном бреду, некоторые мысли оказывались неожиданно четкими, но большинство лишь освещало пустыню его памяти. Вместо воспоминаний – ускользающие тени и неразборчивые голоса.

– Прислушайся, – сказал он себе. – Слушай.

Он попытался. Голоса слышались снаружи, из-за деревянных стен. Много людей и они о чем-то спорили. До него доносились звуки, не громче шепота, однако он понимал – язык ему абсолютно незнаком. Один голос приказывал, другой ему возражал. Потом что-то ударило в стену прямо напротив него, как будто топор или молот. Второй удар был еще сильнее, за ним последовал третий. Деревянный мир мальчика распался, внутрь ворвался свежий воздух, сквозь узкую щель хлынул яркий свет, и ему показалось – боги наконец-то пришли к нему…

***

Воины из стражи магистрата налегли на весла, грести до отдаленного островка, лишь формально попадающего под подчинение города Уграолинг, добрую лигу. Однако погода им явно благоприятствовала: море было тихим, а воздух сухим и холодным, хотя в тумане все могло измениться. Капитан стражи Фелан, стоя на носу барки и наблюдал за медленно приближающимся берегом. Сначала в дымке проступил лишь контур береговой линии, затем стал виден и дом, в одиночестве стоящий посреди островка. Довольно странное место для него выбрал хозяин. По бумагам он принадлежал иностранным купцам. Но скажите, вот какой купец станет размещать свой дом, служащий к тому же еще и складом, на отдалённом островке, вдали от города и жилья других людей? Тем более, что сам островок был окружен скалами и пристать можно было лишь в небольшой бухте. А в ночной мгле, освещенный лишь луной и рассыпанными по небу звездами, дом выглядел нежилым и донельзя мрачным. И если бы не прямой приказ магистрата, Фелан не решился бы отправиться к нему ночью. Из-за этого доноса, что поступил главам города – именно в этом доме укрылся от преследования лидер одной из групп повстанцев, который уже долгое время скрывался ото всех – поэтому приходилось его искать в темное время суток.

Пришвартовав свою лодку в бухте островка отряд быстро высыпал на берег и построился в боевой порядок и медленно отправился в сторону дома, по пути осматривая округу. Фелан вытянул из кармана тяжелую перевязь, украшенную гербом города Уграолинг, повесил через плечо и поправил на бедре. Республиканский офицер, ступающий на территорию, принадлежащую иностранным подданным, обязан носить такую перевязь, которая свидетельствовала своим видом, что он, будучи должностным лицом, представляет интересы своего города и любое оскорбление или действие против носящего ее, может быть воспринято как оскорбление города, а оскорбление города есть оскорбление магистрата, что уже упрощало работу и развязывало страже руки. Внезапно сержант городской стражи Альметин поднял руку вверх, призывая отряд остановиться и когда Фелан подошел сразу же обратился к нему.

– Старший, тут недавно, не больше, чем сутки назад, проехала повозка, – проговорил сержант, указывая на почти незаметные в темноте следы от колес, проходящие вдоль протоптанной тропинки от бухты к дому. – Так что вполне возможно, что наш беглец скрывается в этом доме. Только удивительно то, что ни в одном окне не видно отблеска света. Я бы даже сказал, что это очень подозрительно.

– Всем боевая готовность, – отдал команду капитан стражи. – Внимательно смотрите по сторонам и будьте готовы открыть огонь при первом же признаке опасности.

Дождавшись пока, все стражи взведут свои боевые арбалеты, отряд продолжил свое движение, постепенно приближаясь к подозрительному строению. По мере приближения людей к дому, здание выглядело все подозрительней. Узкие окна, больше похожие на бойницы были плотно закрыты ставнями и отлично скрывали не только происходящее в доме, но даже минимальный отблеск освещения внутри. А легкий ветерок приносил странный сладковатый запах, который никак не удавалось опознать. И вот когда отряд приблизился к дому, дверь начала приоткрываться. С полдюжины арбалетов нацелились в ее сторону.

– Ждать приказа! – скомандовал Фелан.

Дверь открылась еще немного, потом внезапно начала закрываться и вдруг замерла. Человек за дверью должен понимать, насколько слаба его защита. Кованые болты пройдут насквозь, даже особо не заметив такой преграды.

– Именем магистрата, – громко произнес Фелан. – Покажись! Мы ищем сбежавшего преступника. У нас есть основания подозревать, что он может быть на территории этого дома. Любые попытки помешать нам будут расценены как враждебные действия.

– Бог мой, – прошептал кто-то из стражников. – Мы его нашли.

Похоже, все именно так. По крайней мере, Фелан на это надеялся. Из-за двери послышались странные слова. Голос, гортанный и темпераментный, звучал слишком молодо для главы купцов. Фелан не ответил, и фраза прозвучала вновь. Насколько он мог судить, человек повторял одно и то же, слово в слово. Проблема заключалась в том, что офицер не имел ни малейшего представления, были ли слова вопросом, заявлением или похвальбой, а может даже угрозой сражаться до самой смерти.

– Кто-нибудь понял, о чем он вообще говорит? – спросил Фелан обращаясь к сопровождающему его отряду. – Или все же придется штурмом брать дом?

– Я понимаю, о чем он говорит. Это шаморский язык. Правильный шаморский, официальный. Сейчас такой уже редко можно услышать, – подал голос один из новичков в отряде. – У меня отец библиотекарь и он меня обучил нескольким языкам, в том числе и шаморскому. Этот человек заявляет, что он является поданным своей короны и попытка нападения может быть расценена как объявление войны.

– Хорошо, как тебя зовут воин? – спросил офицер у заговорившего солдата. – Придется тебе немного поработать переводчиком. Надо постараться все же решить дело миром.

– Вато, меня родители так назвали и, если вы прикажете переводить, значит, буду переводить.

– Скажи ему, я ищу одного из главарей мятежников, бежавшего из-под стражи. Мы думаем он мог пробраться и спрятаться в их доме.

Несколько фраз, затем Вато повернулся и ответил:

– У них его нет. Говорят, что даже не понимают с какой такой стати у нас могли появиться сомнения в их честности.

– Скажи, я начальник стражи города Уграолинг и собираюсь обыскать его дом. Если его слова – правда, он сможет спокойно продолжить свои дела в городе или получить завтра официальные извинения в магистрате города. А все возникшие сейчас, между нами, недоразумения – посчитаем, как проблемы взаимопонимания.

Прозвучавший ответ был намного спокойнее. На территории дома никаких повстанцев или мятежников нет. Все бумаги у них в абсолютном порядке и в любом случае они позволят стражникам искать всюду, где те сами захотят. Им, честным торговцам, скрывать нечего.

– Скажи, ели бы дело касалось только меня, я бы поверил его слову и немедленно ушел. Но служба обязывает и поэтому я не могу на слово поверить.

Неправда само собой, но Фелан готов произносить любые сладкие речи, если они помогут поскорее покончить с делом и доставить мятежника под стражу магистрата для казни. В эту минуту дверь отворилась и из темноты показался шаморец с тонкими чертами лица, прищурившийся от лунного света, его одеяние украшала серебряная вышивка, а на голове красовался ярко алый тюрбан. Он выглядел немногим старше мальчишки.

Шаморец, выделив Фелана по его перевязи, коснулся рукой своего сердца, рта и лба в официальном приветствии, а затем жестом пригласил капитана стражи внутрь. Дом был устроен точно так же, как и десятки других, которые им доводилось осматривать раньше. Несколько жилых этажей и подвал, большая часть которого отводилась для хранения груза торговцев. Фелан проверял все, начиная от самого верхнего этажа, постепенно спускаясь и, когда уже они добрались до погреба, что-то необычное привлекло внимание капитана. Его размер был явно на несколько метров меньше остальных этажей и тогда Фелан внезапно остановился, рявкнул приказ, и его люди тоже замерли, а по лицам шаморцев пробежал отблеск паники. Длина каждого из этажей тридцать один шаг, а подвала – двадцать девять. И нет абсолютно никакой причины для этого.

– Скажи ему, мы собираемся сломать доски, – Фелан указал на деревянную стену, которая выглядела немного новее чем все остальные.

Поток страстных шаморских слов и глава купцов заступает стражникам дорогу, становясь у этой стены.

– Он говорит, что это может разрушить дом и принести ему убытки. А еще дом может обрушиться на нас и тогда мы все умрем. Вы будете виноваты, а его страна вступит в войну с нами, тысячи их боевых кораблей переплывут море и уничтожат нас.

– Скажи, что я все же рискну.

На поиски подходящего топора ушло минут пять. К этому времени вокруг них собрались все шаморские купцы, безмолвными призраками взирая на солдат. Только заряженные арбалеты людей Фелана удерживали их от нападения.