Памятник Ивану Козлову

Памятник Ивану Козлову
Реваз Качарава

Иван Козлов – гений из гениев.

Он с нуля создал индустрию производства антиматерии, добился заключения глобального договора исключительно мирного использования этого ресурса, стоял у истоков переноса и роботизации всех вредных заводов в космос.

Но и этого ему было мало: Козлов – первый в истории человек, преодолевший пределы родной Солнечной системы – он сам решился протестировать сконструированный им межгалактический летательный аппарат. Покидая планету, он оставил фонд, который должен был подготовить миссию людей для колонизации далёких планет и закончить проект первого колонизаторского звездолёта "Картошка".

Человечеству остаётся лишь следовать завещаниям своего великого предшественника, чтобы выйти в новую эпоху. Ведь это так просто и несомненно правильно. В конце концов просто разумно.

Ведь люди разумные существа, правда?

Реваз Качарава

Памятник Ивану Козлову

1

Ринат не знал, как выглядит мама – она никогда не фотографировалась. Ринату было почти три, когда её не стало. С тех пор папа тоже начал умирать – с каждым днём ему требовалось всё больше времени, чтобы, проснувшись, встать с кровати. С каждым днём он всё больше пил и молчал.

Умирал и дом, в котором родился Ринат. Всё вокруг умирало, когда тётя Люда забрала его оттуда. В памяти хорошо отпечатался прощальный образ отца: за поваленным забором, в окне без стёкол, сидел возле чёрной закопчённой печи мужчина в серо-фиолетовой фуфайке. Бесцветная борода, словно пучок проволоки на порванном тросе, закрывала пол лица снизу, а сверху – плешивая ушанка. Насупившийся, как воробей на морозе, он даже взглядом не провожал сына. Он смотрел куда-то в стену, и глаза его были мутными, мёртвыми.

Была поздняя осень, грязь, сырость. Пахло дымом горящих листьев. Ринат не плакал – не мог. У него было воспаление лёгких и тяжёлое истощение.

Тётя Люда была мягкая и тёплая. Всё в ней было округлым и дружелюбным: глаза, лицо, линия губ. Она из тех женщин, что выглядят в молодости старше, но с годами не меняются. Голос у неё чистый и мелодичный, как у ведущей из телепрограммы, хоть и работала она главным механиком на заводе железобетонных конструкций.

– Мы тебя выходим, и ты никогда больше не будешь болеть. Уже отмучился на всю жизнь вперёд, дальше будешь только здравствовать и радоваться, – приговаривала она, неся бледное исхудавшее тельце.

Тётя Люда была права – с тех пор Ринат не болел.

Двадцать третьего марта две тысячи сто девяносто девятого года по всем каналам в телевизоре весь день предупреждали, что в девять вечера будет какое-то важное сообщение. Такое бывало раньше, во времена войны, когда происходил какой-нибудь страшный теракт или ещё что неприятное, поэтому многие старики растревожились. Да ещё эта фраза: «сообщение всему человечеству».

– Уж не четвёртая мировая началась? – сказал с язвительной ухмылкой дед Аркаша очередному напоминанию во время рекламного блока.

– Вот то ждали бы до девяти вечера. Хватит детей пугать, пап, – бросила в ответ тётя Люда, проходя с большим хрустальным подносом в руках мимо старика в качалке.

Семья была большой – дед Аркаша, тётя Люда с мужем Лёней, пятеро их детей и Ринат в придачу. Поэтому вечерний семейный ужин напоминал скорее праздничное застолье.

Ринат изображал ртом жужжащие звуки, лёжа на животе на полу. Он держал в руках пластмассовый звездолёт и поломанный аккумулятор робота, который в его воображении превращался в корабль пришельцев.

– Ай! – вскрикнула Эля, споткнувшись об Рината.

Она собиралась на свидание, хорохорилась и бегала туда-сюда, меняя платья.

– Где мой лак для волос? Мама, ты опять взяла? – раздражённо крикнула Эля, но её низкий голос от этого не стал противным.

От неё пахло духами, и даже пинок, которым она наградила неродного брата, показался Ринату приятным. Мальчик не обратил на него внимания, и оттого почувствовал себя мужественным, сильным.

– Это платье как, мам? – спросила Эля, стоя над Ринатом.

Тётя Люда досчитала тарелки с сосредоточенным лицом, помогая себе пальцем, и взглянула на дочь.

– Мне то зелёное больше нравится, я ж тебе сказала.

– А чем плохо это?

– Да ну, прямое как стакан.

– Ничего не стакан! Вечно настроение испоганишь, как куда соберусь! – с этим словами Эля выбежала из зала.

– Ну и не спрашивай меня раз так!

– Да не орите вы, не слышно ни хрена! – рявкнул дед Аркаша.

– Так сделай громче.

В зал зашёл дядя Лёня. Высокий и худощавый, в очках, он выглядел как профессор, но работал ремонтником роботов на том же заводе, что и тётя Люда.

– Люд, ну что там? Есть охота.

– Так помог бы, раз такой голодный.

– А то ты сама готовила. Машин вон, сколько тебе накупили на кухню.

– Да? Вот как ты заговорил? Завтра ужин на тебе, раз так всё просто!

– Ой, напугала! Да запросто!

– Да заткнитесь же вы! – снова рявкнул дед.

– Ринат, не валяйся под ногами, – сказала тётя Люда, выходя из зала на кухню, и мальчик отполз к стене.

– Всё, я ушла, – донесся из коридора голос Эли. Следом хлопнула дверь.

Тётя люда вернулась с кастрюлей борща и поставила её в центр стола.

– Всем за стол! – крикнула она.

В зал тут же, словно стояли на входе, как на старте, ворвались Аня и Ира. Громко хихикая, они наперегонки уселись на диван перед столом. Следом вальяжно зашёл Игорь, не отрываясь от телефона. Дедушка и так сидел рядом в качалке. Лицо его было раздражённым, нервным.

– Лёня, бери Богдана, и идите сюда, – крикнула тётя Люда в дверь из зала.

– Да идём, идём, – послышалось в ответ.

Дядя Лёня зашёл с двухлетним белобрысым мальчиком на руках.

– Ринат, а ты? Эля ушла – вон место, садись.

– Да не, я потом.