Мост через жизнь

Мост через жизнь
Рена Арзуманова

Автор берёт читателя за руку, как мама ребёнка, – и переводит через мост длиною в жизнь. На этом мосту встретятся разные люди – и мужик в генеральской папахе, который вовсе не генерал, и решительная женщина-психолог и шестидесятилетний мужчина, и рыжеволосая красавица с белой кожей. Они будут говорить разными голосами и с разной интонацией, но все об одном – что необязательно жить так, как надо. Можно ведь жить и как хочешь. И что у тебя уже всё для этого есть.Анна Филагрина

Мост через жизнь

Рена Арзуманова

© Рена Арзуманова, 2019

ISBN 978-5-0050-5788-4

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Rena Arzumanova BRIDGE THROUGH LIFE

Collection of Short Stories (Russian Edition)

The author grabs the reader by the hand, just like an overprotective parent, and leads him over a bridge the length of a lifetime. The reader will meet many people on the bridge: a man dressed as a general, who isn’t a general at all, a very decisive female psychologist with an impeccable sense of humor, an elderly gentleman, who sees a weird dream that changes his whole life and a fiery redhead with porcelain skin sitting on a beach next to the Pacific Ocean. They will have different voices and intonations, but the message will all be the same – you don’t have to live your life the way you should, you should live your life the way you want. You have everything you need. It is a simple concept, but the reader, a child stepping on the bridge, has still so much to learn.

Приблуда

Пса, который лежал под лавкой, Ольга Михайловна заметила издалека. И сразу же испортилось настроение.

Вечно к ней кого-то прибивает. К ней самой, к её квартире, к её могилам.

Ольга Михайловна, не торопясь, шла проложенной между оградами дорожкой, которая была скользкой из-за утренних заморозков, и думала о том, что на кладбище ни души, а от этой собаки не знаешь чего и ждать. А вдруг она бешеная? Или злая какая-нибудь? А лопата лежит под той же самой лавкой, под которой затаилась собака. Так что получается, что собака вооружена и клыками, и лопатой, а она, Ольга Михайловна, как всегда, не готова к нападению. Мама так и говорила – живёшь, как ковыль на ветру. Ни камня у тебя за пазухой, ни мыслей умных в голове. Оттого, по мнению мамы, к ней одни дураки липли. Другие, кто поумнее, от дураков отбивались, а Ольга… Но в этом вопросе Ольга Михайловна с мамой была не согласна. Правда, не возражала, в спор не вступала, отмалчивалась, но… Не соглашалась, нет. Никакие дураки к ней не липли. Она, как вышла замуж за Михаила, так и прожила с ним тридцать лет. Как один день. И, уж если быть честной, к ней и до Михаила никто так уж сильно не лип. И замуж она вышла совсем не рано. Мама всех, кто появлялся на её горизонте, приглашала в гости и прессовала своим интеллектом. Так давила, что тихо и интеллигентно выдавливала всех кандидатов на любовь и дружбу из ее жизни. А Михаил неожиданно остался. Сидел, набычившись, будущей тёще не возражал, интеллектом не блистал, но и путей к отступлению не искал.

А ещё Ольга Михайловна думала о том, что в городе уже весна, а на кладбище зима всё ещё подмораживает. Всё ещё диктует свои условия. Почему так? Ольге Михайловне вообще нравилось задавать самой себе вопросы, на которые не существовало однозначного ответа. Нравилось витать в облаках, как считала мама.

– Ну? – обратилась она к собаке, остановившись у ограды. – Иди отсюда! Иди давай! Тебя мне ещё не хватало. Приблуда!

Собака, не издав ни звука, ещё глубже забилась под лавку. Её била крупная дрожь, и морда была покрыты инеем.

– Господи, – проговорила Ольга Михайловна и обречённо вздохнула. – И давно ты тут лежишь? Земля-то совсем холодная. Снег только-только сошёл. Живёшь-то ты где?

Собака жалобно заскулила и забила хвостом по земле. Ей очень хотелось сочувствия в виде чего-нибудь съестного.

– Недавно… – Ольга Михайловна по-своему поняла собаку. – А мои тут давно лежат. Папа уже пятьдесят лет как умер. Я совсем девочкой была. Мамы десять лет как не стало. А Мишенька, муж мой, год как меня оставил. Вот так вот. Так что твоих тут нет. Ты, приблуда, могилой ошиблась. Шла бы ты подобру-поздорову.

Собака аккуратно выползла из-под лавки, села у могилы Михаила и опустила голову. Агрессии она никакой не проявляла.

– Так я войду? – спросила Ольга Михайловна и, выждав минуту и убедившись, что собака продолжает смотреть внимательно, но не зло, тихонько открыла калитку в ограде и прошла к лавочке. Поставила сумку. Достала из неё аккуратно сложенное старое полотенце и бутылку с водой.

Собака внимательно следила за Ольгой Михайловной. Шевелила ушами и не проявляла никакой готовности покинуть территорию.

– Сейчас мы с тобой памятники помоем, а потом помянем. Ты, поди, голодная? Я вот не очень голодная. Я, честно говоря, вообще как-то без аппетита в последнее время живу. Без интереса. Одной жить скучно. Помолчать не с кем. А как стало не с кем помолчать, я такой разговорчивой заделалась. Даже самой смешно. Так что можем с тобой поговорить, пока я памятники мою. Я вот тебе признаюсь, что при отсутствии аппетита дома на кладбище я почему-то ем с удовольствием. Ем немного, но в охотку. Даже и не знаю почему. Вроде как на природе. Вроде как пикник. И тишина вокруг очень интересная. Птицы поют, электричка гудит вдалеке. И вроде как не одна… Со своими… – Ольга Михайловна смочила полотенце водой из бутылки и начала с памятника мужа. – Я вообще люблю на кладбище приходить. Тебе, приблуде, могу признаться. Странно, да? Да ладно, ты хвостом-то не бей. Я сама знаю, что странно. Но мне тем не менее нравится. Может, конечно, потому, что мне больше ходить не к кому. Мои все тут лежат. Не к Райке же ходить? Райка не в счёт. Я к ней ходить не люблю. Да и не хожу почти. Райка – это сестра моя. Двоюродная. Ехидна такая. Всю жизнь у нас в квартире юбкой мела. Тю-тю-тю да тю-тю-тю. Сколько раз и я, и мама ей на порог указывали, а с неё – как с гуся вода. Она даже одно время на Мишу моего навострилась. Так мне казалось. Райка, конечно, отказывалась. А кто в такой ситуации отказываться не станет? А Миша в её сторону даже и не смотрел. Верным он был очень. А мама говорила, что не верный он, а себе на уме. Кто же из тёплой квартиры да от полной тарелки уйдёт? А я маме возражала, что у Райки, мол, тоже квартира. И готовить она любит. Но мама моих возражений не слушала, только рукой на меня махала. А Мишу она не любила. Приблудой его называла. Потому как негородской он был. Без квартиры. Ну и что с того, что без квартиры, правда? Вот и ты со мной согласна. Киваешь. Да и как тебе не согласиться, если ты и сама приблуда. Самой жить негде. Так вот. Мама мужа моего просто не выносила. А Райка эта во всём ей поддакивала. А я так понимаю, что она свой интерес имела. Всё надеялась, что Миша не выдержит и уйдёт. От меня к ней уйдёт. А он остался. И мама, как мне сейчас кажется, Райку привечала именно потому, что надеялась, что Миша уйдёт…

Ольга Михайловна, закончив протирать могилы, выжала уже ставшее грязным полотенце, аккуратно сложила его в сумку. Села на лавочку. Собака внимательно смотрела на женщину. Помнила, что после уборки начнут поминать. Что такое «поминать», собака не очень понимала, но хотелось попробовать. Вдруг это «поминать» окажется вполне себе вкусным.

– Хорошо-то как, – тихо проговорила Ольга Михайловна. – Люблю я спокойно посидеть после уборки. Не знаю, подходит ли к кладбищу определение «благостно», но мне тут благостно. Только одна мысль всё время мучает: кто меня хоронить будет? Я, конечно, помирать ещё не собираюсь, но всё же? Райка, поди. Больше и некому. А кто Райку потом похоронит? Эх, поторопился Миша. Права была мама: никакой от него пользы не случилось. Ты знаешь, пока мама жива была, я Мишу любила, а как мамы не стало, что-то со мной произошло. Начала его мамиными же словами попрекать. И приблуда он, и ленивый, и безрукий. И как-то раз в сердцах сказала, что и не мужик он вовсе. А после того, как и его не стало, всё думаю: что же произошло со мной тогда? Получается, что я мужа любила вопреки маме? Чтобы её позлить? Так у меня же и в мыслях не было злить её. Для чего? И что со мной тогда произошло, что я стала вдруг вести себя, как мама? Молчишь? Не знаешь, что сказать? Вот и я не знаю…

Собака молчала и выжидательно смотрела на Ольгу Михайловну. Когда их взгляды встречались – собака красноречиво переводила взгляд на сумку. Она, конечно, готова была поддержать разговор с этой суматошной женщиной, но не на пустой же желудок. На пустой желудок на такие серьёзные вопросы, которые перед ней ставит незнакомка, и не ответишь. Собака знала за собой эту черту: когда она голодная, она не может трезво рассуждать. Всё, что в жизни с ней плохого случалось, – случалось на голодный желудок. А из этой сумки, которая стоит на скамейке, доносятся такие изумительные запахи! Сумка пахнет домом и любовью. Мясом и чем-то сладким. Если ей, собаке, предоставят выбор, то она, конечно, выберет мясо. А потом любовь и дом. А потом уже что-то сладкое. Но это на голодный желудок. А если бы она делала выбор на сытый желудок, то, само собой, сразу выбрала бы любовь. Она успела заметить, что к любви в этой жизни непременно примешиваются и дом, и мясо, и что-то сладкое для баловства.

– И деток у нас с Мишей не случилось. Это плохо, – Ольга Михайловна достала из отдельного пакета очередное чистое полотенце. Смочила его оставшейся в бутылке водой, протёрла лицо и руки. – Если бы были детки, то я бы не беспокоилась о том, кто хоронить меня будет. Хотя, конечно, хочу я тебе сказать, случаются и такие дети, что и не захочешь, чтобы они тебя хоронили. У Райки тоже детей нет. Да Райка и замужем-то не была. Не нашлось на неё кандидата.

Я вот в последнее время часто думаю: если бы я была с Мишей своим подобрее, может, он и пожил бы ещё. Чего мне не хватало? Какого рожна? Ну, тихий он был. Неприспособленный. Зато и не ругался никогда. Я ему слово, а он в ответ молчит. Я – два, а он только плечами пожимает. Недоуменно так пожимает. Получается, что всю жизнь мужик недоумевал: за что ему жена с тёщей такие сварливые попались? И как мне теперь с мыслями этими жить? Все мы, скажу я тебе, задним умом сильны. Или вот ещё о чём я думаю: если бы Миша устал от моего ворчания и ушёл к Райке, может, у них и детки бы народились. И было бы кому нас с Райкой похоронить. И я бы сейчас не с тобой Мишу поминала, а с его детками. Или не поминала бы. Кто поминает бывших мужей?

Ольга Михайловна достала из сумки кусок старой клеёнки. Расстелила аккуратно на лавочке. Затем выложила на клеёнку толсто нарезанную и завёрнутую в кальку колбасу, два варёных яйца, домашние пирожки и одно пирожное «картошку». Собака, шумно сглотнув слюну, не отводила взгляда от импровизированного стола. Она прекрасно понимала, что самой хватать со стола продукты нельзя. Даже и думать об этом не стоит. За такое можно и по морде получить. В людях собака разбиралась хорошо. И знала, что никто не потерпит такого разнузданного поведения. А она потерпеть ещё несколько минут вполне себе может. Когда уже понятно, чем твоё терпение вознаградится, тогда и голод уже не так страшен. Собака подумала о том, что ей сегодня крупно повезло. Наткнуться на такого доброго человека, который руками не машет, не кричит да ещё ласково называет приблудой, – это большая удача! Она, собака, об этих людях много чего знает. Много чего нелицеприятного. Но говорить об этом не торопится. Не в её это правилах.

– Голодная, поди? – спросила Ольга Михайловна. – Если бы я знала, что буду не одна поминать, то больше бы продуктов захватила. А так беру всего понемногу. Пирожные вот мама любила. Приношу маме одно. Михаил большим любителем пирожков был. Очень мои пирожки уважал. А я их ему часто не пекла. Из вредности наверное. А теперь вот, как на кладбище собираюсь, пеку. И всё думаю: а оно ему теперь надо? Или это мне теперь надо? Эх, кабы знать, что он так торопливо уйдёт. Ничего мне напоследок не сказал. Ни слова. Молча жил, молча ушёл. И мне не дал возможности повиниться. Не захотел снять груз с моей души.

Ольга Михайловна вздохнула и внимательно посмотрела на фотографию мужа. Где-то там, за горизонтом, прокричала электричка. Собака навострила уши. Она этот звук не любила. Столько с этими электричками неприятного связано. Последний вот хозяин привязал её к лавке в электричке и ушёл. Для чего привязывал, спрашивается? Ему достаточно было просто ворота дома открыть, и она бы сама ушла. Или не ушла бы. Предавать и уходить – это не в собачьих правилах. Повезло с хозяином – твоё счастье. Не повезло – тоже счастье. Жить совсем без хозяина – это совсем последнее дело. Собака позволила себе тихо заскулить. Гораздо тише, чем скулила эта электричка. Надо же как-то человеку о себе напомнить? Напомнить о том, что они тут собрались помянуть и, может подкормить ее а не разговоры разговаривать. Вон как все пахнет..

Ольга Михайловна вздрогнула, оторвала взгляд от фотографии на памятнике и принялась чистить яйца. Собака глубоко вдохнула воздух. Да-а, всё, что было выложено на клеёнке, очень вкусно пахло. Гораздо вкуснее, чем снег и свежий воздух, которым так любят наслаждаться люди. Но собака людей за это не осуждала. Она знала, что люди слабо разбираются в запахах. О чём говорить, если они не могут по запаху определить любовь. А это, на взгляд собаки, самый важный запах. Даже важнее запаха домашних пирожков и колбасы.

– А что любил папа, я не очень помню. Ему приношу колбасу. Мне кажется, что колбасу все мужчины любят. А яйца приношу для порядка. Какой пикник без яиц? Правда?

Ольга Михайловна протянула очищенное яйцо собаке. Та очень аккуратно взяла яйцо с ладони и проглотила, даже разжёвывать не стала. Капля слюны скатилась в снег.

– Какая же ты голодная! – поразилась Ольга Михайловна. – А я, честно говоря, даже и не думала, что собаки яйца едят. У меня собак никогда не было. Как-то раз хотела кошку завести, но мама сказала, что ей и мужа моего хватает. Сказала, что одного приблуды в доме достаточно.

Собака, отреагировав на видимо полюбившееся слово «приблуда», забила хвостом и позволила себе негромко поскулить. Совсем-совсем негромко. Просто чтобы подтвердить, что яйца она любит. И колбасу любит. И домашние пирожки. И ей, собаке, совсем неважно – с чем эти пирожки. Она всякие за свою жизнь ела: и с картошкой, и с вареньем, и с сосиской. И даже пару раз ей перепадали пирожки с мясом. Свежими они уже, конечно, не были, попахивали даже. Но ей, если уж быть откровенной, всё равно мясные пирожки больше понравились. Гораздо больше, чем свежие с вареньем. Собака вообще считала себя некапризной. Считала, что очень подходит для любви и домашнего проживания. Она никого не переделывает на свой лад, в еде непривередлива, честная и очень верная. В ней есть все те качества, которые люди упорно ищут друг в друге и не всегда находят. А если и находят, то тут же начинают сомневаться – любит, не любит. Верит, не верит. Это потому, что не различают запахи. Эх, если бы она, собака, могла говорить человеческим языком, она бы людям всё разъяснила. Хотя, с другой стороны, лучше не говорить. Ей, собаке, достаточно и общения с себе подобными.

Вот как-то раз, когда она ещё жила на даче со своим хозяином, ещё до того, как он её привязанную в электричке оставил, собака, которая жила на соседнем участке за забором, рассказала, что ей хозяйка кашу варит на мясном бульоне. Она, конечно же, соседской собаке сразу поверила. Собаки не врут. Но представить кашу на мясном бульоне не получилось никак! Она даже в дырку в заборе на соседскую собаку посмотрела. Такая замухрышка – маленькая, ушки торчком, шерсти нет, только хохолок птичий торчит. А ей – кашу на мясном бульоне! Нет, людей понять очень сложно.

Ольга Михайловна, немного подумав, протянула собаке пирожок. Мясной запах кружил голову. Проглотив пирожок, собака от восторга закатила глаза и почувствовала готовность следовать за этой доброй женщиной хоть на край света. На самый-самый край. Туда, где нет электричек, хохлатых собак, но есть каша на мясном бульоне. Есть верность, любовь и уверенность в завтрашнем дне. Есть дом. Или будка во дворе. Или коврик у порога. Собаке не было важно где спать.

– Что же мне с тобой делать? – Ольга Михайловна сначала внимательно посмотрела на собаку, затем на продукты, выложенные на клеёнке. – Я, конечно, могу всё тебе отдать. Мне не жалко. Но вдруг тебе потом плохо станет? С голодухи-то?

Собака, поразившись сказанному, тихо гавкнула. Как это – станет плохо от еды? Плохо может быть только с привычного голодания! И грустно от привычной нелюбви окружающих. Собака, вытянув шею, положила голову на колени женщины. Она не знала, как ещё в данной ситуации объяснить, что она, собака, без каких-либо неприятных последствий для здоровья может съесть всё. Совершенно все! Если не пожалеют.

– Ах ты, боже мой… – Ольга Михайловна от неожиданности вся подалась назад и чуть не упала с лавки. Затем аккуратно, подавляя страх, положила руку на собачью голову. Собака зажмурила глаза. Женщина погладила собаку. Наткнулась на верёвку, обвязанную вокруг шеи. Под густой, свалявшейся шерстью верёвка сразу была не видна. На веревке виднелись следы крови. – Ах ты, боже мой!

Собака замерла. В этом, во второй раз произнесённом женщиной «Ах ты, боже мой» ей почудился явный запах любви. Запах был гораздо сильнее, чем от «приблуды».

– Кто же это тебе верёвку на шее так затянул? Какой умник? Какой такой зверь?

Ольга Михайловна повела рукой вдоль верёвки, чтобы нащупать узел. А вдруг как удастся развязать. Узел оказался крепким. Завязывали так, чтобы на всю оставшуюся собачью жизнь. Рядом с узлом болтался металлический жетон, на котором было выбито слово «Миха».

– Миха! – поразилась Ольга Михайловна. Она вскрикнула так громко, что собака моментально открыла глаза и отпрянула от женщины. – Тебя зовут Миха?

Собака смотрела во все глаза на женщину. Что-то изменилось. Что-то эту женщину так потрясло, что до ненависти остался всего один шаг. Или до любви. До такой любви, которая надолго. Собака замерла. Она боялась сделать что-то не так. Ненависти ей совсем не хотелось. Тем более сейчас, когда они так славно начали угощаться яйцами и пирожками. Наверное, лучше не признаваться, что её зовут Миха. Ей, если честно, и самой это имя не нравится. Ни у кого не получалось произносить это имя нежно, с любовью. С той самой любовью, которая изумительно пахнет, когда женщина произносит «приблуда» или «ах ты, боже мой».

– Ах ты, боже мой! – повторила Ольга Михайловна и перевела внимательный взгляд с собаки на памятник. Она смотрела на портрет мужа и что-то там сама себе придумывала. Затем взяла в каждую руку по пирожку и протянула собаке. Та не заставила себя уговаривать. Она с удовольствием приняла угощение. К её радости, и эти пирожки оказались мясными. Ольга Михайловна погладила собаку по голове. – Извини меня. Извини меня, дуру. Я теперь буду часто печь пирожки. При жизни тебя не баловала, так хоть сейчас…

Собака подошла поближе, вновь положила голову на колени женщине и счастливо заскулила. Она очень любила скулить на сытый желудок и от счастья.

Ольга Михайловна не распознала в собачьем вое запаха счастья. Она уловила что-то совсем другое. Прикрыла лицо руками и горько заплакала. Плакала и понимала, что это как раз те слёзы облегчения, которые она так ждала весь последний год. Собака подвывала.