Гора в море

– Возможно, у нас что-то есть, – сказал Эврим. – Давайте посмотрим видео с подводной камеры. Вот что мы увидели месяц назад…

Мы сформированы и ограничены нашим скелетом. Соединены, определены, структурированы. Мы создаем мир связей, который отражает эту форму: мир жестких границ и бинарности. Мир контроля и реакций, господ и слуг. В нашем мире, как и в нашей нервной системе, бал правит иерархия.

    Доктор Ха Нгуен, «Как мыслят океаны»

9

ВЫПОТРОШЕННЫЕ ЖЕЛТОПЕРЫ ВВАЛИЛИСЬ В БУНКЕР с разделочной палубы со срезанными головами. Часть перелетала через борт бункера до того, как их рассортируют и разложат по блокам заморозки.

Пол цеха быстрой заморозки уже покрылся толстым слоем их слизи. Воздух был полон выделяющихся из них токсинов – гистамина, который забивался Эйко в горло и легкие, мешая дышать, заставляя давиться и шататься. У «Морского волка» были проблемы со стоком. Круглый ремонтный робот трудился у забившегося отстойника. Рыбья слизь и морская вода дошли Эйко до щиколоток.

За ними наблюдал рыжебородый охранник по имени Бьярт. Он встал на перевернутый пластиковый ящик, чтобы уберечься от мерзости. Эйко успел приглядеться к Бьярту: немного небрежен на посту, легко отвлекается, любит поговорить. Он был настоящим задирой, выделявшийся даже среди остальных. В ножнах на икре у него был длинный зазубренный охотничий кинжал.

Пока Эйко раскладывал рыбу по формам для быстрой заморозки, большей частью своего разума он пребывал не здесь. Он возвращался мыслями к своему последнему дню в Автономной торговой зоне Хошимина, откуда его похитили. Пытался отыскать тот самый момент, когда его прежняя жизнь закончилась и началась новая. Где двух Эйко оторвали друг от друга. Однако ему не удавалось отыскать эту связь, четкого разделения в месте, где был перерезан канат: его прежняя жизнь распустилась в туманные клочья. И новая началась точно так же.

Что именно он помнил? День стоял жаркий. Жарче, чем в Японии, куда влажнее. Он вызвал авто-тук-тук со стойки дешевого отеля, в котором остановился. Это был его первый день в Автономной торговой зоне. Он был возбужден. АТЗХ. Здесь можно заработать целое состояние, если хватит ума. Он был знаком с японскими программистами, которые приезжали из АТЗ после нескольких лет и покупали прибрежные дома на Окинаве.

Эйко уже выбрал компанию – самую крупную в АТЗ: здание их местного офиса вздымалось над Третьим районом пятьюдесятью этажами, щитом зеркального стекла: «Дианима», международная компания, разрабатывавшая новейшие искусственные интеллекты – мозги, которые контролировали правительства, управляли экономиками. Он пробьется наверх. Начнет с малого, пролезет в отдел исследований и разработок, подкрепит полученные в университете знания практическим опытом. К тридцати годам он станет руководителем какого-нибудь проекта. А дальше – кто знает?

Но все это будет завтра. В первый день он хотел побывать на главной площади, увидеть старинный кирпичный французский храм в центре города, старое почтовое отделение. Все такое. Один день туристического осмотра мегаполиса, а потом он начнет делать деньги.

Авто-тук-тук изобразил поломку, притворился, что не понимает команд. Гудел в поддельных затруднениях, изображал испуг из-за собственных неверных поворотов и постепенно увозил его все дальше от центра, через трущобные высотки, скелеты заброшенных строек, забитых обжитыми контейнерами и халупами, с паутиной незаконных проводов, змеящихся по всем мыслимым поверхностям. И, наконец, остановился перед магазинчиком в переулке и отказался ехать дальше.

Эйко собирался отправить жалобу тайской компании, которой принадлежала эта штука, пытался сделать приличный снимок смазанного кода на потрепанной панели, когда какой-то мужчина сунул голову к нему под навес.

Мужчина разложил дешевый экран наладонника, на котором кокетничали изображения девиц. Ванна с двумя девушками, улыбающимися из-под пены, липнущей к их коже. Завернувшаяся в полотенце девушка, прислонившаяся к дверному косяку, окутанная паром, чуть покачивающая бедрами. И список цен. Небольших по японским стандартам. Дешевых – и развернутых прямо перед ним.

Эйко ни о чем таком не думал. Или считал, что не думает. Однако обнаружил, что кивает. Обнаружил, что именно это и искал. Обнаружил, что мужчина держит его за руку, ведет его по лестнице, где было прохладнее, чем снаружи.

Он вспомнил вестибюль: растрескавшуюся плитку цвета дешевых мятных леденцов. Потом – как у него тряслись руки, когда девицы стояли перед ним, построившись в шарфах примерно такого же дешевого мятного цвета, с номерами на плечах. Он выбрал двух. Какие у них были номера? Этого он сейчас не помнил. Он даже забыл, что именно выделило этих девушек. Что он высматривал? По чему судил? По их скулам? По изгибу бедра под шарфом и купальником? Он нервничал. Нервозность размывала его воспоминания точно так же, как это сделала бы интоксикация, она мешала вернуться к той картине и рассмотреть детали.

Они поднялись в тесном лифте: девицы болтали друг с другом по-тайски, время от времени поворачиваясь к нему с английскими вопросами. Как его зовут? Они ему кажутся хорошенькими? У него усталый вид. Он нервничает? Не надо нервничать. Он издалека?

У одной из них в руках был пластиковый ящичек, похожий на миниатюрную корзину для покупок. Он увидел там гель для душа, презервативы. Они назвали ему свои имена, которые он сразу же позабыл. Их имена были просто набором звуков, настолько же чуждых ему, как и то, что он сейчас делал. Еще более чуждых.

В комнате с белым кафелем они скинули с себя шарфы и купальники, а потом раздели его. Поставили его под душ, намылили. Они смеялись, перешучивались друг с другом. Одна из них, вся в пене, потерлась своим крутым боком о него, провела рукой по его бедру…

Из-за вызванного гистаминами желтоперок головокружения Эйко затошнило. Его чуть не вырвало прямо в воду. Бьярн повернул свое бородатое лицо в его сторону. Эйко напомнил себе, что за рвоту Бьярн утешит его прикладом.

Те девицы, скорее всего, были рабынями, как и он сейчас. Какой-то частью своего ума он понимал это и ужасался сделанному.

Тем не менее это не мешало ему тихо мастурбировать на ту сцену в своем гамаке, пока корабль качался и кренился на мощных тихоокеанских волнах. Вспоминая: член во рту у одной, потом у другой, его пальцы в них обеих, щекотливое прикосновение их промежностей к его запястьям, их тихие вздохи – фальшивые, но звучавшие достаточно достоверно.

Это были последние мелькающие картины из его прежней жизни. Похитили его, наверное, прямо из того борделя, или, может, еще откуда-то, спустя часы или даже дни. Он не мог сказать: все было во мраке. Чем бы его ни опоили, это стерло кусок времени. Его следующие воспоминания относились уже к этой жизни.

Ему не удавалось найти этот разрыв между двумя жизнями, тот момент, когда его захватили. Он исчез. По одну сторону темноты был тот Эйко, который приехал в АТЗХ, собираясь разбогатеть. По другую был раб.

Иногда Эйко все еще вспоминал про своих родителей, оставшихся на Окинаве. Они накопили деньги на его поездку в АТЗХ, точно так же как копили деньги на его образование. Это был очередной шаг, их следующее вложение в его будущее.

Когда он отправился в АТЗХ на чартерном рейсе компании, которая специализировалась на поставке в зону юных способных японцев, родители проводили его до аэропорта. Это было старое сооружение, наполовину заброшенное, обслуживавшее небольшое количество чартерных компаний, где до сих пор эксплуатировались небольшие самолеты с экипажем из людей. Его отец и мать с одинаковым выражением на состарившихся от забот лицах попрощались и быстро собрались уходить, как у них было заведено. Однако когда самолет накренился после взлета, Эйко увидел их машину, все еще стоявшую на парковке. Солнце отразилось от ветрового стекла, но он знал, что за этим блеском скрываются их лица, провожающие взглядом улетающий самолет сына.

Порой Эйко позволял себе фантазировать, что Япония его разыскивает. Он понимал, что это ложь. К этому моменту родители наверняка сообщили властям о его исчезновении. К этому моменту они уже дни или даже недели просидели за своими старенькими терминалами, взывая к администрации АТЗХ. Они, конечно же, связались с властями Окинавы и, возможно, даже Токио. Но что они могут выяснить? Все они? Его жизнь была перерезана, и один расплетенный конец повис в отеле АТЗХ, где он оставил свой багаж. А дальше от него не будет и следа.

«Разрыв между двумя жизнями».

Кое-кто из команды предавался таким же фантазиям – примерно месяц после попадания на корабль. Их ищут. Их найдут.

Остальные не пытались с ними спорить: океан приведет все необходимые аргументы. День за днем он заполнял все их поле зрения до самого горизонта, и единственной характерной чертой оставались постоянные изменения его поверхности в диалоге с небом. Достаточно скоро люди понимали: то, что давало им безопасность – семьи, государства, законы, будущее и прошлое, – осталось на твердой планете, планете суши. В этом нескончаемом мире беззаконной воды, куда они теперь попали, ничего этого не существовало.

Работавший рядом член команды положил руку в перчатке на плечо его прорезиненной робы.

– Держись, Эйко.

Он вернулся обратно в «сейчас». Его напарником в эту смену оказался Сон – худощавый вьетнамец на несколько лет старше Эйко. Он был инструктором по дайвингу и гидом на каком-то острове. Как он назывался? Эйко неинтересно было запоминать, точно так же как ему совершенно неинтересно было вспоминать имена тех двух проституток, чьи гладкие намыленные тела извивались рядом с ним.

Совершенно неинтересно.

И он увидел – как будто это происходило прямо сейчас перед ним, – как натягивается провисший канат. Канат ударяет Томаса в грудь, отправляя за борт, в серые волны.

И все.

Эйко вырвало прямо в грязь под ногами. Он почувствовал, как у него подламываются ноги и Сон подхватывает его, услышал раздраженный рык Бьярна: он нажал кнопку остановки, и сразу взвыла сирена.

– Гистамин, – услышал он объяснение Сона Бьярну. – Ему надо ненадолго выйти из помещения. Могу запросить прохлорперазин из аптечки.

Он услышал, как Бьярн по внутренней связи вызывает кого-то из других охранников:

– Разбуди кого-то из другой смены и отправь в быструю заморозку. У нас один привял. А ты, – проорал он Сону, – чтобы вернул свою задницу обратно через пять минут!

На камбузе Эйко приложил мокрое полотенце на лоб, выпил прохлорперазин – и ему сразу стало лучше. Он понимал, что завтра ему придется компенсировать пропущенное, проработать восемнадцать часов, но сейчас он предвкушал плитку рыбного белка, чашку отвара, долгий сон.

Несколько часов спустя он проснулся в своем гамаке из-за голосов. Стояла ночь. В бараке было темно и слышны были только двигатели, толкающие траулер через темноту вперед. И голоса, и вспышки красного света с улицы, которые каждые несколько секунд бросали на стену барака паутину теней.

Сон шептался в темноте с одним из пленных:

– Иногда мне уже становится все равно, что со мной будет. Если я никогда не вернусь к себе на острова – ну и что? Еще до того, как меня захватили, я потерялся. В Автономной торговой зоне я просто существовал. Не как на Кондао. Но я слышал, что благотворительный отдел «Дианимы», выкупивший остров у АТЗ, его отгородил. Мой дом в безопасности. Эти бездушные суда плавают по всему миру, выскребая из моря остатки рыбы, оставляя повсюду пустыню. Но Кондао теперь в безопасности. Рыбы в безопасности, дюгони, водоросли и рифы в безопасности. Черепахи. Все они в безопасности.

Кондао. Эйко теперь не забудет это название. Он прекратит забывать названия, имена. Он прекратит не интересоваться.

Потому что именно из-за этого он сюда попал. Ему не было дела. Да, так и есть. Ему было неинтересно, не было дела – и мир его наказал.

Ему ни до кого не было дела, пока он не увидел, как Томас улетает за борт. Но это – наконец-то – что-то в нем сдвинуло. До той поры в нем что-то было сломано. Может быть, теперь это начинает выправляться.

Мысленно, в своем дворце памяти, Эйко записал название «Кондао» на свитке рисовой бумаги. Он перевязал его куском грубой конопляной бечевы и подвесил на ветку сакуры в саду «Минагути-я» в варианте 1691 года.

Он услышал в темноте тихий смех Сона.

– Даже морское чудовище Кондао в затонувшем корабле в безопасности.