Сиреневое счастье

Навеки унесу я.

– Как хорошо здесь, Василий Фёдорович, – прошептала она, помолчав с минуту. – Не напрасно мы приехали. А знаете, ежели мне вдруг суждено умереть в этом городе, похороните меня прямо здесь, на холме, чтобы я вечно видела эти места.

– Мария Петровна! – опешил он. – Упаси вас бог, зачем же умирать? Мы с вами только жить начали. Да и как христианку хоронить на холме?

– А как же солдаты, погибшие и на холмах, и под ними? Некоторые, говорят, бродят по этому свету, неприкаянные, всеми позабытые. Представляете, каково им?

– Любите вы об этом говорить, mademoiselle, – вздохнул он. – Вам, мне думается, понравилась бы одна старушка… Она только и делает, что говорит о призраках и неприкаянных душах.

– Что за старушка? – лениво спросила Мария Петровна, почти не слушая.

– Живёт в вашей деревне, я её ещё мальчиком узнал. Если хотите, сходим к ней, всё равно нам нечем заняться.

Мария молчала, снова отдаваясь своим мыслям. Странное чувство обуревало её на этом месте, словно весь мир вливался в её душу, ещё немного, и она станет едина с каждой травинкой, с каждым кустом сирени, с каждым деревом в этом лесу.

– Вам дурно?

– Нет, je me sens bien[9 - мне хорошо], – медленно ответила она и улыбнулась. Так Мари надеялась стереть с лица отпечаток туманного предчувствия, который, должно быть, пугал Василия Фёдоровича. – Пойдёмте к той старушке. Хочу её послушать.

Глава 9. Заветы деда

Дмитрий собирался подарить ей лучший вечер в жизни, а она не явилась. Подумать только! «Женщины не стоят любви. Они глупы и ничего не ценят», – так говорил дед. И ведь был прав. Каждый раз Дмитрий убеждался, что женский пол – самое глупое, что было создано природой. Должно быть, так пошло ещё с Евы.

«Женщин не понять. Обещаешь любовь – сбегают. Хочешь простой интрижки – опять сбегают. Сами-то знают, чего им надо?.. Вот взять Лизавету, – думал Дмитрий. – Она некрасива и назойлива, но она бы ни за что не пропустила свидание со мной. А Катрин? Ты всегда приходила первой, ты робела, дрожала от стыда и страха, но приходила. И я был доволен. Нет, я совершенно не понимаю: почему она не явилась? Конечно, все женщины странны, но эта… Страннее я не встречал».

С такими мыслями Дмитрий добрался до скамейки, желая во всём разобраться.

Анастасия всё в той же немодной шляпке, бросающей тень на лицо, и с книгой в изящных руках. Девушка недвижима, лишь ветер вокруг колышет листья, переворачивает желтоватые страницы и касается её тела, приоткрывая щиколотки, обнимая тонкую талию.

Сердце Дмитрия забилось быстрее. Отчего – он и сам не мог понять. Вся досада вмиг исчезла. Эта девушка снова казалась ему неведомой птицей, которую можно спугнуть любым опрометчивым словом.

– Доброе утро, Анастасия Дмитриевна, – тихо сказал он, подходя ближе.

Девушка не шелохнулась.

– Жаль, что мы так и не сходили вместе, – продолжил он, внимательно наблюдая за её лицом. Пока оно ничего не выражало. – Говорят, была чудесная постановка.

Анастасия совершенно прямая и недвижимая, словно вместо тела – мрамор, хранящий нежную душу, что светится в травяных глазах.

– Кого читаете? – спросил он, садясь рядом и чувствуя, как молчание всё больше давит на него. Дмитрий попытался заглянуть в книгу, но Анастасия повернулась к нему боком, и книга скрылась. – Ежели я вам так не угоден, я могу покинуть вас, – отчеканил он после паузы.

Анастасия не ответила и теперь.

– Зачем вы глумитесь надо мной? – спросил Дмитрий, вставая перед девушкой и опуская её книгу.

Наконец-то Анастасия взглянула на него, и он вновь увидел её травяные глаза, в которых могли бы уместиться все леса мира. Стоит ступить в их бездну, и обратного пути никогда не отыскать.

– Вы меня обидели, – тихо сказала она и опустила глаза.

Дмитрий начинал завидовать этой проклятой бумаге, которая владела взглядом и прикосновениями Анастасии. «В другой раз принесу ей цветы, – подумал Дмитрий. – Или кисти, или книги, или всё вместе, лишь бы она не молчала и не сердилась».

– Простите меня, – прерывисто сказал он, поскольку не извинялся уже много лет, с самой смерти деда. – Простите, что обидел вас. Я больше никогда не сделаю этого, – говорил он, сам не зная, за что должен извиняться.

– А я не хочу прощать. Да и ваш тон мне не нравится, – холодно ответила она.

– Как же?

– А вот так, – Анастасия оторвалась от страницы, которую ни разу не перевернула. – Мне кажется, это вы позвали меня на свидание, разве нет? Распинались тут, навешали мне про природу, про человека, а сами не пришли, бросили меня. Теперь я даже смотреть на вас не хочу.

Дмитрий опешил. Кто кого бросил? О чём она?

– Вы не правы, ведь это я вас ждал, а вы не пришли, в этом нет моей вины, – начал он, но Анастасия перебила его.

– Издеваетесь? – резко сказала она, захлопнув книгу. На сиреневой обложке надпись «А.С. Пушкин. Избранные сочинения». – Я стояла там как дура, промёрзла до костей, и теперь вы говорите, что это я виновата? А знаете, вы правы, – Анастасия встала и оправила подол. Её сердитое лицо нравилось Дмитрию ничуть не меньше, чем испуганное или равнодушное. – Я сама виновата, что поверила такому лгуну, как вы.

– Я совершенно не понимаю вас. Я ничего не понимаю. Вы сердитесь, что я не пришёл, но ведь это вы не пришли, и сердиться должен я. Почему женщины всегда всё переворачивают?

– Ах, так вы ещё и женоненавистник! Ну теперь понятно. Вы специально меня позвали, зная, что я не смогу отказать, когда так просят, а после наслаждались своим остроумием. Я права? Конечно права, даже не спорьте. А раз права, то нам не стоит видеться. Попрошу вас больше не приходить к обрыву, так как я первая нашла это место и имею праву остаться на нём. Прощайте, Киндяков!

Закончив тираду, Анастасия быстро ушла, как обыкновенно делал сам Дмитрий после встреч с назойливыми девицами.

«Какая перемена, – думал он, сидя на скамейке. – В запуганной птичке – орлица. Давно я таких не встречал, наверно, даже никогда». Теперь желание завладеть ею окончательно заполнило все мысли Дмитрия, и он уже подумывал забрать из своей комнаты и старой мастерской все лучшие кисти и краски и подарить их Анастасии.

Через несколько дней он снова прогуливался по роще. На скамеечке у обрыва сидела девушка. Дмитрий обрадовался встрече и ускорил шаг, но вскоре пожалел, что вообще отправился в рощу: на скамейке сидела Лиза, которая тут же заметила его и быстро встала.

– Ах! Дмитрий Иванович! – воскликнула она, заливаясь краской. – А я вот вас жду. Мне горничная сказала, что вы здесь часто бываете.

– Господи, ну за что? – пробормотал он. – Доброе утро, – сухо сказал Дмитрий и хотел было уйти, но Лиза ухватилась за его рукав.

– Я… я хочу говорить… поговорить то есть. С вами. Я очень долго готовилась, и вот теперь готова сказать вам всю правду. Больше не могу молчать, да и зачем? Оставим глупости! К тому же, у меня очень мало времени: я ушла без спросу… – протараторила она. – Дмитрий Иванович, отчего вы даже не глядите на меня? Отчего я вам неприятна? Если бы вы только знали!.. Ах, Дмитрий Иванович! Вы рвёте моё сердце, вы стали моим тираном, вы… – она замолчала на секунду, переводя дух. – Умоляю вас, взгляните на меня.

Дмитрий нехотя поднял взгляд и увидел на совершенно красном лице огромные глаза, полные страдания и мольбы, будто он и в самом деле тиран, а она его жертва, умоляющая о пощаде. Лиза дышала прерывисто, словно обежала всю рощу и теперь никак не могла отдышаться.

– Я собирался прогуляться. Один.

– Зачем ходить одному? Пойдёмте вместе. Я столько хочу рассказать, я так долго решалась! А когда решилась, никак не могла отыскать вас. То вы уехали в город, то бродите по роще, то читаете, запершись в кабинете – так мне всегда отвечают в доме Екатерины Максимилиановны. Я уже почти отчаялась, но вот вы сами пришли ко мне, – с этими словами она сильнее сжала пальцы на его руке. – Так вот, – быстро продолжила Лиза, – я хотела спросить вас, почему вы не хотите меня видеть? Почему вы всегда сбегаете, как только я появляюсь? У Ставрыгина вы сразу же оставили карты и вышли, сказав что-то непонятное, как вы любите. Да, вы, Дмитрий Иванович, говорите так умно и заковыристо, то есть возвышенно или там по-театральному, не знаю, но вот только я вас порой совсем не понимаю, да и не только я: Семён Семёнович посмеивается над вашими речами, только ему не говорите, не выдавайте меня, а то он не станет передавать вам мои письма. Вы их, кстати, читали? Но это потом, это не так страшно, если мы будем супругами, а будем мы замечательными супругами, мы сможем исправить и это, впрочем, я вам всё это уже писала сотни раз, и вы всё это знаете… А ещё… а ещё, – задыхаясь, говорила она, – я бы хотела…

– Совершенную любовь? С тихими вечерами, прогулками вдоль прудов, с кучей детишек?

– Ах! Дмитрий Иванович! – восторженно воскликнула Лиза и протянула к нему руки, как бы говоря: «Я согласна! Хоть сейчас!»

Дмитрий долго смотрел на неё, на эту глупую и беззащитную девчонку, перечитавшую книжек. Вся она трепетала, ожидая ответа, и одно его слово могло спасти её, а могло уничтожить, сейчас он имел власть над её душой и мог запросто свести её с ума, а после оставить одну, как Верочку, что надоела своей пустотой, как Катрин, что вечно хотела «настоящей любви, а не этой низости», как тех, чьи имена он уже позабыл. Он снова видел себя на сцене театра, где играет главную роль.

«Женщины не стоят любви», – всплыла из памяти фраза деда. Ему бы так и ответить, ведь Лиза совсем не в его вкусе, с ней даже играть не хочется, но что-то мешает, что-то носится в голове и повторяет, отбивает такт, стучит, как дятел: «Стоят. Стоят. Стоят». Почему стоят? Непонятно, но голос всё настойчивей, всё упрямей повторяет, и Дмитрий видит образ возвышенной, изящной, таинственной Анастасии, которую хочется разгадать, ухватить, пока она не исчезла, и ему начинает казаться, что голос прав.

– Но получите вы, Лизавета, совершенно другое. Позвольте описать вам наше будущее, – сказал он, взял её под локоть и повёл по тропе. – Вы обрюзгшая мать большого семейства, вы носитесь с детьми и няньками весь день, а по вечерам досаждаете мне разговорами о своём несчастье. Я тру виски и утешаю вас, говорю, что вы по-прежнему молоды и красивы – лгу, разумеется, – а вы только и делаете, что плачете и ревнуете меня, например, к некой Анастасии. Это лишь спустя несколько лет семейной жизни. Через десять лет я вас вовсе оставлю: променяю на карты или уеду с концами в столицу, если вы останетесь здесь, или в Симбирск, если вы будете там. Вы останетесь с детьми, няньками и разбитым сердцем. Хотите подобное будущее?

– Ах! Зачем вы так? – проговорила Лиза, едва сдерживая слёзы.