Сиреневое счастье

Она оглядывалась на каждом шагу, словно ожидала, что на неё вот-вот нападут. Альбом и краски она прижимала к груди, как в тот раз, когда убегала. Ступала она медленно и осторожно, будто шла не по лесной тропинке, а по раскалённым камням.

Незнакомка, не дойдя до скамейки, вздрогнула и в очередной раз оглянулась. Дмитрий потушил трубку и едва дышал, девушка его не заметила. Она взяла карандаш и быстрым движением спрятала в карман сарафана. К букету она не прикоснулась, а села с краю, чтобы не задеть его. Дмитрий вздохнул. «Ну что за женщина?» – подумал он и выбрался из укрытия.

Он подошёл к ней и, вытащив трубку, тихо кашлянул. Незнакомка, казалось, ничего не слышала, поскольку продолжала рисовать всё тот же пейзаж, что и неделю назад. Дмитрий кашлянул громче, и она обернулась. На этот раз он ясно увидел лицо, обращённое прямо к нему, и травяные глаза, роднившие незнакомку с лесом. Дмитрий хотел разглядеть их получше, но заметил, что к испугу девушки добавился немой вопрос. Надо было срочно что-то делать, и Дмитрий сконфуженно поклонился, пригладив и без того гладкие волосы. Незнакомка продолжала молчать.

– Доброго дня, сударыня, – сказал Дмитрий.

– Доброго, – ответила девушка, и Дмитрию показалось, что этот голос ему только послышался: до того он был тих.

Он снова пригладил чёрные волосы и посмотрел на рисунок.

– У вас горизонт кривой, – сказал он и сам не понял, что за чепуху говорит, ведь горизонт был абсолютно прямой.

Незнакомка отвернулась, ничего не ответив.

– Вчера я напугал вас, прошу прощения.

Девушка молчала, добавляя на деревья тень.

– Этот букет для вас, – он поднял сирень и сконфузился: цветы завяли. Тут, как назло, девушка обернулась и увидела его с полумёртвой сиренью и, должно быть, с ужасно глупым видом. Её губы дрогнули в слабой улыбке, и она снова занялась рисунком. Дмитрий счёл это за согласие на его присутствие и сел рядом, бросив букет под скамейку.

– Давно рисуете? – спросил он, набивая трубку.

Незнакомка кивнула.

– Я тоже люблю искусство, – продолжил он. – Должно быть, слышали об известном меценате Дмитрии Ивановиче Киндякове, так вот, это я.

Дмитрий ожидал увидеть хотя бы удивление, что такой известный человек бродит по роще, а не принимает гостей в величественных залах и галереях, но незнакомка совершенно не отреагировала на его имя. Что ж, разговорить её будет не так просто. Хотя, возможно, она лишь боится его известности?

– Вы не сердитесь, что я напугал вас, сударыня? Кстати, не скажите ли своего имени? Звать столько прекрасную девушку безымянной сударыней для меня непозволительно.

– Киндяков, говорите?

– Так и есть.

– Тогда я Садовникова. Анастасия.

– Как? Вы Анастасия Дмитриевна? Совершенно удивительно, что он ни разу не упоминал о вас. И возраст… сколько же вам лет?..[1 - Дмитрий Садовников (1847-1883) – симбирский поэт, собиратель фольклора народов Поволжья. Удивление Дмитрия Ивановича Киндякова связано с тем, что Анастасия должна была родиться в 1883-1884 годах, следовательно, на момент их встречи ей около тридцати лет, тогда как выглядит она намного моложе.]

Анастасия бросила на него непонимающий взгляд, и Дмитрий тут же опомнился.

– Прошу извинить меня. В любом случае о вашей матери я не стану спрашивать, не беспокойтесь.

Она задержала на нём взгляд травяных глаз, от которых веяло чем-то загадочным и древним, отчего Дмитрию стало не по себе и он поёжился.

– Вы очень странный человек, Дмитрий Иванович Киндяков, – тихо промолвила она.

– Не боитесь сидеть в лесу и рисовать? Кстати, как вы прошли без билета? Его ведь нет?

Дмитрия давно это интересовало. Екатерина Максимилиановна окружила рощу земляным рвом и наняла черкесов, которые охраняли древний лес от чужаков. Пройти сюда можно было лишь по особому билету.

Анастасия усмехнулась и покачала головой.

– Я хорошо знаю этот лес, и билеты мне не нужны.

Возвращаясь домой, Дмитрий твёрдо решил, что эта девушка, кем бы она ни была, должна стать его.

Глава 5. Лиза и Ставрыгин

Дмитрий Иванович пришёл к Ставрыгину, как делал уже много раз. Дмитрий часто говорил, что играет в карты скорей из привычки, сложившейся в столице, чем из любви к ним. В Москве бывало до того нечем заняться, что со временем он приноровился к игорным домам и забрал эту привычку в родной Симбирск, где любителей разложить карты было намного меньше, но зато играли они со всем азартом, на какой только способны жители провинциального городка.

– Готовы, Дмитрий Иваныч? – спрашивал Семён, с прищуром разглядывая карты.

– А готовы ли вы, Семён Семёнович? – парировал Дмитрий, свысока глядя на противника.

– Как вы официальненько со мной, – отвечал Ставрыгин, и игра начиналась.

Дворяне сидели часами, раскладывая карты, выпивая изысканные вины, обсуждая политику России и, конечно, проигрывая друг другу.

В этот вечер к Семёну Семёновичу пришла Елизавета Искоева, сопровождаемая братом. Лиза, в жизни не игравшая ни во что и только следившая за действиями брата, поставила пару рублей на бубновую даму и выиграла. Она удвоила ставку, загнула угол дамы и снова выиграла. Когда это повторилось в пятый раз, а у карты были загнуты все углы, Ставрыгин полушутя-полусерьёзно воскликнул:

– Лизаветушка, вы нас обанкротите! Особенно Дмитрия Иваныча. У него сыновнее невезение.

Она покраснела и опустила глаза: ей стало ужасно неловко. Ни в тот вечер, ни после него Лиза больше не играла: так смутили её слова Семёна Семёновича, что она в самом деле решила, будто одной картой может лишить Дмитрия Ивановича всех денег, чего ей совсем не хотелось делать, ведь Дмитрий Иванович казался ей самым приличным человеком в этом доме, не считая, конечно, брата и её саму. Себе такое приличие и даже благородство она объясняла тем, что Дмитрий Иванович не бранился, а лишь хмурился, когда проигрывал, говорил мало, насмешливо и порой так умно, что Семён Семёнович подшучивал над его речью. А в конце, когда Дмитрий Иванович уже уходил, Ставрыгин сказал:

– Бывай, Васильев.

«Ах, как это необычно!» – подумала Лиза и загорелась мыслью обязательно узнать, почему же Дмитрия Ивановича так назвали.

Когда он услышал эту фамилию, сжал челюсти и вышел, ни с кем не попрощавшись. Лиза сгорала от нетерпения и решила, что обязательно спросит всё у самого Дмитрия Ивановича или, если он не ответит, то у Ставрыгина.

Эта загадка добавляла её возлюбленному шарма, и Лиза не могла не потерять голову. Весь вечер она думала о нём, а ночью, когда все в доме легли, зажгла свечу у кровати и записала все свои мысли. При этом сердце её быстро и мелко стучало, перо выпадало из влажных рук, а лицо горело то ли от пламени свечи, то ли от внутреннего огня.

Утром Лиза пришла к брату и стала просить его о помощи.

– О чём ты говоришь? Ах, да ты с ума сошла, сестрица! – вот и всё, что он ответил. Лиза умоляла отнести Дмитрию Ивановичу любовное послание, но брат лишь смеялся, и ей ничего не оставалось, кроме как довериться единственному, кто мог помочь.

– Я так беспокоюсь! Ах, вы бы только знали! Я люблю его, я хочу быть с ним, понимаете? – говорила, краснея от стыда и собственной смелости, Лиза, а Ставрыгин слушал и кивал.

– Для такой прелестненькой барышни, – сказал он в конце, – я сделаю всё на свете. Не беспокойтесь, милая моя Лизонька. Давайте ваше письмецо, я передам его сегодня же, и будьте уверены, что об этом не узнает ни душа.

С того дня в субботу Лиза относила ему по стопке любовных писем, адресованных Дмитрию Ивановичу, Ставрыгин же внимательно прочитывал каждое из них и складывал в ящик.

Глава 6. О природе и человеке

Через неделю Анастасия пришла на то же место. Её непонятные, точнее отсутствующие, манеры и чересчур откровенные и совершенно немодные наряды умудрялись сочетаться с молчаливостью и любовью к искусству. Такое противоречие заставляло Дмитрия постоянно думать об Анастасии, разгадывать её загадку, разбираться в ней, как в головоломке. Впрочем, кое-что он понял сразу, и это в нужный момент могло ему пригодиться.

На этот раз Дмитрий застал её за кормлением птиц. Альбома при Анастасии не оказалось.