Свет погас

– Только не мне. Ты уж за все заплатил, – сказала она, понизив голос до шепота. – Mon Dieu! Ослепнуть таким молодым! Какой ужас!

Дик не мог видеть ее лица с выражением жалости и сочувствия, ни своих поседевших висков, но он и не хотел теперь жалости; он был слишком поглощен своим желанием снова попасть на передовые позиции и объяснил ей свое желание.

– Но куда же именно? – спросила она. – Канал запружен английскими судами, и временами они открывают огонь по городу, как бывало в то время, когда здесь была война, десять лет тому назад. За Каиром тоже дерутся, но как ты проберешься туда без корреспондентского пропуска? А в пустыне, там всегда сражаются, но туда тоже не проберешься.

– Мне нужно попасть в Суаким.

Он узнал из того, что ему читал Альф, что Торпенгоу там с отрядом, охраняющим работы по сооружению Суаким-Берберийской железнодорожной линии. Madame Бина знает всех и, конечно, может указать ему людей, совет и содействие которых могли бы быть ему полезны в этом.

– Но в Суакиме всегда война! Эта пустыня беспрерывно рождает отчаянных смельчаков! Она кишит ими… Но почему непременно в Суаким?

– Мой друг там.

– Твой друг? С-ссс!.. Значит, твой друг смерть.

И madame Бина опустила на стол свою мясистую жирную руку, наполнила еще раз стакан Дика и внимательно вглядывалась в него в течение нескольких секунд при свете мерцающих звезд. Он не захотел утвердительно кивнуть головой и сказал:

– Нет, он человек, но если бы было и так, как ты сказала, то неужели ты осудила бы меня за это?

– Я, осуждать тебя? Да разве я смею? – засмеялась она как-то неестественно резко. – Да кто я такая, чтобы иметь право осуждать кого-нибудь… кроме тех, которые стараются обмануть меня или обсчитать при уплате за съеденное и выпитое у меня? Но я скажу только, что это ужасно!

– Я должен ехать в Суаким. Помоги мне. Многое переменилось с тех пор, как я отсюда уехал. Люди, которых я знал, уже не здесь теперь. Египетский лихтер ходит по каналу к Суакиму, а пакетботы тоже… Но как это сделать?

– Не думай больше об этом. Я знаю, и я все обдумаю. Пусть это будет моя забота. Ты поедешь, обещаю тебе, ты поедешь я увидишь своего друга. Но будь благоразумен. Посиди здесь, покуда все в доме успокоится. Мне надо теперь присмотреть и услужить моим посетителям, а после иди и ложись спать. Ты поедешь, обещаю тебе. Ты поедешь в Суаким.

– Завтра?

– Как только будет возможно.

Она говорила с ним, точно с ребенком.

Он сидел у своего стола, прислушиваясь к голосам, доносившимся с улицы и из гавани, мысленно спрашивая себя, скоро ли конец, пока не пришла madame Бина и не уложила его в постель, приказав ему сейчас же уснуть. В доме еще долго шумели, пели, пили и плясали, и г-жа Бина расхаживала между своими гостями, наблюдая одним глазом за выручкой и прислужницами и обдумывая в то же время, как бы устроить дела Дика. Имея это в виду, она приятно улыбалась угрюмым и скрытным турецким офицерам феллахских полков, была милостива и ласкова с чиновниками Киприотского комиссариата и более чем любезна с агентами по поставке верблюдов и мулов для армии, какой бы национальности они ни были.

Рано поутру, одевшись соответственно случаю в ярко-пунцовое бальное платье с потемневшей золотой вышивкой на корсаже, в ожерелье из простых стекол, заменявших бриллианты, она приготовила шоколад и сама понесла его Дику.

– Это я. Не стесняйтесь, ведь я уже в почтенном возрасте, не так ли? Пейте и кушайте вволю, а я здесь посижу с вами. Так матери во Франции приносят поутру шоколад к постели своих сыновей, когда они ведут себя хорошо.

И она присела на край постели и шепнула:

– Все устроено и улажено. Ты отправишься на лихтере. Только это обойдется в десять английских фунтов; ведь правительство очень неисправно платит капитану. Через четыре дня это судно придет в Суаким. С тобою поедет Георгий, грек, погонщик мулов. Это тоже будет тебе стоить десять фунтов, без этого никак нельзя. Я уплачу и тому и другому, они не должны знать, что у тебя есть деньги. Георгий поедет с тобой из Суакима до того пункта, куда он следует со своими мулами, а затем он вернется сюда, так как его возлюбленная здесь, в моих руках, и если я не получу от тебя телеграммы, что ты благополучно доехал, то его девчонка здесь ответит мне за него.

– Спасибо вам, – сказал Дик и сонно протянул руку за чашкой. – Право, вы даже слишком добры, madame.

– Если бы я действительно могла что-нибудь сделать для тебя, я бы сказала: оставайся здесь и будь благоразумен. Но я не думаю, чтобы это было лучше для тебя.

И она с печальной улыбкой посмотрела на свое залитое всякими напитками платье.

– Нет, ты поедешь, непременно поедешь; так будет лучше… да, так будет лучше для тебя, мой бедный мальчик.

Она наклонилась и поцеловала его между бровей.

– Это мое утреннее приветствие тебе, – сказала она, уходя. – Когда ты оденешься, мы поговорим с Георгием и приготовим все, что надо. Но сначала нам следует раскрыть твой чемоданчик, дай мне ключи.

– За последнее время количество получаемых мной поцелуев изумительно. Право, чего доброго, и Торп станет меня целовать. На него больше похоже хорошенько выругаться по моему адресу за то, что я, не говоря ни слова, свалюсь ему на голову. Ну а ведь не надолго. Послушайте, madame, помогите мне совершить мой последний туалет, ведь там уже нечего будет думать о возможности одеться как следует, там, на передовых.

Он стал перебирать свой новый походный наряд, царапая себе руки о шпоры. Есть разная манера носить походную одежду и снаряжение, но надлежащая манера носить этот наряд – это манера неутомимого, весело настроенного человека, вполне владеющего собой и собирающегося предпринять интересную экспедицию.

– Я хочу, чтобы все было в порядке и на своем месте, – сказал Дик. – Все это, конечно, перепачкается и измажется впоследствии, но теперь приятно сознавать, что ты хорошо одет. Скажите, все на мне в порядке?

Он ощупал револьвер в новенькой кобуре у пояса, наполовину скрытый складками пышной блузы, и поправил рукой воротничок.

– Лучше не придумаешь, – сказала madame Бина, смеясь сквозь слезы. – Взгляните на себя… ах да, я и забыла…

– Я очень доволен – все отлично. Ну а теперь пойдемте повидаться с капитаном и Георгием. Скорее, madame!

– Но ты не можешь же показаться со мной днем на улице и в гавани. Представь себе, если какая-нибудь английская леди…

– Сейчас здесь нет никаких английских леди, а если бы и были, то я забыл о их существовании и знать их не хочу. Пойдемте!

Несмотря на его жгучее нетерпение, уже почти стемнело, прежде чем лихтер тронулся в путь. Madame Бина очень усердно внушала и Георгию и капитану, как им следует заботиться о благополучии Дика, и мало кто из знавших ее решили бы пренебречь ее наставлениями и советами, так как все хорошо знали, что это могло окончиться ударом ножа в бок где-нибудь в игорном притоне по самому ничтожному поводу.

В течении шести дней – двое суток маленькое судно потеряло в загроможденном судами канале – тащился лихтер до Суакима, где он должен был принять на борт начальника маяков. Дику пришлось потратить немало красноречия на уговоры Георгия, который терзался опасениями за свою возлюбленную и был весьма склонен видеть в Дике виновника всех своих терзаний. Однако, прибыв на место, Георгий взял Дика под свое покровительство, как он обещал madame Бина, и они вместе отправились по раскаленной набережной в порт, весь заваленный материалами для постройки Суакимо-Берберийской железнодорожной линии.

– Если вы отправитесь вместе со мной, – сказал Георгий, – то никто не спросит у вас никаких паспортов или пропусков и не станет справляться, что вы здесь делаете. Все они страшно заняты теперь.

– Да, но я желал бы услышать и поговорить с кем-нибудь из англичан. Может быть, они вспомнят меня. Я был довольно известен здесь много лет тому назад, когда я еще был чем-то и кем-то.

– Много лет тому назад здесь значит «Бог весть когда», потому что здесь все кладбища переполнены… Вы выслушайте. Эта новая линия идет до самого Танаи-элъ-Хассана, то есть на протяжении семи миль. А там есть лагерь. Говорят, что по ту сторону Танаи-эль-Хассана английские войска двигаются вперед, а все, что им требуется, будет доставляться им по этой железной дороге.

– Ага, операционная база, понимаю. Это несравненно лучше, чем драться с арабами в голой пустыне.

– Даже и мои мулы отправятся в железном поезде.

– Что такое?

– Ну да, в поезде, обшитом листами железа, потому что по поезду всегда стреляют.

– А-а, бронированный поезд, прекрасно! Продолжай, Георгий.

– И я поеду нынче ночью вместе с моими мулами, только те, кому непременно нужно попасть в лагерь, отправляются с поездом. Стрелять начинают почти у самого города.

– Знаю, знаю, они всегда так делали и раньше.

Дик с наслаждением вдыхал запах горячей пыли, раскаленного железа и потрескавшейся краски. Прежняя жизнь приветствовала его как нельзя более радушно.

– Если я соберу своих мулов, то мы сегодня же вечером и отправимся: только вы должны сперва послать телеграмму в Порт-Саид и заявить, что я не причинил вам ни малейшего зла.

– Madame хорошо держит вас всех в руках, – заметил Дик. – Признайся, ты бы пырнул меня ножом, если бы мог?