По земле, как по небу. О схимомонахине Гаврииле (Александровой) – духовной дочери святого праведного Алексия (Мечёва)

Москва. 1920 – 1930-е годы

Недоумевая ответом Батюшки, я стала просить его выйти обвенчать, так как пришедший мужчина очень просит об этом. Когда я спросила Батюшку – какое облачение приготовить, Батюшка опять неохотно заметил:

– Ну какое там облачение. Да смотри не вздумай приготавливать в большом приделе, готовь в малом, – чему я была очень удивлена, так как проситель сорил деньгами направо и налево. Когда уже все было готово к венчанию, Батюшка медлил и все не приходил. Обвенчав, Батюшка быстро удалился к себе домой.

Прошло не более двух недель, как заявилась обвенчанная Батюшкой женщина с рассказом о неудачном браке. Из двух недель замужества она еле дотянула одну, так как муж ее оказался очень дурным человеком.

* * *

Сижу я как-то у себя в комнате одна и не заметила, как вошел Батюшка, быстро проговорив:

– Лидия, у тебя здесь очень много дыма, смотри – сгоришь.

– Батюшка, – ответила я ему, – да у меня печь-то целый день не топится, нет ни огня, ни дыма.

Батюшка же подошел к плите, открыл дверку и говорит:

– Ах, какой сильный дым и огонь. Смотри же – не сгори, – и тотчас выбежал вон.

На другой день, затопив печку, я была удивлена и смущена тем, что дым не пошел, как обычно, через трубу, а хлынул в комнату вместе с огнем – и тут же поняла предупреждение Батюшки.

* * *

Было такое времечко, когда все обязанности по уборке храма несла я одна – общины сестер тогда еще не было. Вот как-то раз после литургии Батюшка в полном облачении торопливо проходит по своему храму и как бы сердито говорит мне: «Лидия, что же это у тебя везде все девчонки. Окна моют девчонки, иконы протирают девчонки, подсвечники чистят, ковры трясут, пол метут – везде все девчонки». Недоумевая, я ему ответила: «Батюшка, да у меня нет ни одного человека, кто бы мне помог. Все время здесь убираюсь одна». Батюшка, махнув ручкой, повторил: «Девчонки, девчонки, кругом все девчонки», – на что я сильно обиделась и горько заплакала. Обидно мне показалось, что Батюшка мои труды приписывает другим. А Батюшка, улыбнувшись и утешая меня, сказал: «Да ты что. Это я так».

Мне очень странными показались тогда слова Батюшки и только через два года, когда у нас образовалась община сестер, поняла я смысл сказанного им.

* * *

Как-то поздно вечером присылает за мной Батюшка.

Вхожу в комнату. Батюшка сидит в кресле в сереньком полукафтанчике и спрашивает меня:

– Лидия, служба-то кончилась?

– Кончилась, Батюшка.

– А церковь-то заперла?

– Заперла, Батюшка.

– Мне бы, вот, нужно сходить в алтарь. Не принесешь ли ты мне книжечки оттуда?

– Какие, Батюшка?

– Да синодики мои. Один желтенький, другой черненький.

– А где найти их, Батюшка?

– На водосвятном столике, который стоит у печки.

Но нужно обратить внимание, что водосвятный столик два раза в неделю выносится на середину храма для освящения воды и убирается опять в алтарь далеко от печки. Так как Батюшка две недели не выходил по болезни из дому, то не мог знать, где находится столик.

Когда я вошла в алтарь, то действительно увидела, что столик стоял не на своем месте, а около печки, и на нем лежали две книжечки – желтенькая и черненькая.

Подойдя к столику, я стала брать книжечки и заметила, что из печки сильно валит дым, который наполняет весь алтарь. Открыв вентиляторы и фортки и залив две большие головешки, находившиеся в печке, я, приведя все в порядок, заперла опять храм и понесла Батюшке книжечки. Подавая ему их, я говорю: «Батюшка, вот Вам Ваши синодики». А Батюшка, пристально посмотрев на меня, ответил мне тихонько: «Положи их». На мой вопрос: «Куда?» – Батюшка сказал: «Да куда-нибудь». Тут я поняла, что Батюшке книжечки не были нужны, а что он послал меня ради того, чтобы удалить дым из алтаря, но не хотел этого сделать явно.

* * *

После обычного продолжительного всенощного бдения, когда я пришла домой, за мной пришли от Батюшки. Сильно усталая, с трудом поднялась я наверх с такими мыслями: «Всенощная уже давно кончена, храм заперт. Зачем же это Батюшка меня зовет?» – и не совсем была довольна, что так поздно и такую усталую требует наверх. Когда я вошла, Батюшка был в столовой и нервно ходил по комнате взад и вперед. Обратившись ко мне, он сказал: «Лидия, у тебя церковь-то заперта?» – «Заперта», – ответила я. Пройдя еще раз по комнате, Батюшка взглянул на меня и повторил вопрос: «Заперта ли у тебя церковь?».

Москва. 1920 – 1930-е годы

Я опять ответила ему, что церковь заперта. Еще раза два пройдя по комнате, Батюшка, как бы не решаясь сказать что-то для него очень нужное и важное, снова спросил: «Хорошо ли у тебя заперт храм-то?» Тогда я начала уверять Батюшку, что я сама смотрела, как сторож запирал храм, и даже сама погасила в сенях электричество. На мои заверения Батюшка ласково возразил мне: «Да ведь иногда бывает и не досмотришь. Лучше, если бы ты взяла ключи и пошла проверить».