По земле, как по небу. О схимомонахине Гаврииле (Александровой) – духовной дочери святого праведного Алексия (Мечёва)

* * *

Одна женщина, желая дать денег Батюшке на молитву о себе, размышляла – сколько дать, и с этим вопросом обратилась ко мне: жаль было много дать и мало стеснялась, но, по-видимому, все же решила дать побольше. Когда она подала Батюшке записку вместе с серебряными монетами, Батюшка, приняв записку, резко, с неприязнью отстранил деньги, раскатившиеся в разные стороны.

* * *

Однажды к жившей со мной на одном дворе соседке приехала сестра из деревни, где она жила у сына, имевшего многочисленную семью с единственным достоянием – одной коровкою, которой питалась вся семья. У этой приезжей сестры был другой сын в Ростове-на-Дону, обладатель нескольких домов и булочной. Неоднократно богатый сын звал свою мать к себе. Соблазняясь богатством сына, женщина подумывала о поездке. Когда я ее спросила, на что же она поедет, не получая на дорогу денег от сына, то услышала такой ответ: «Да вот сведу со двора у сына коровку, да и поеду Кстати сказать: ведь она моя». Услышав о таком ее намерении, я посоветовала ей сходить к Батюшке за благословением, на что она охотно согласилась.

Когда она подошла к Батюшке, он, строго и пристально посмотрев ей в глаза, сердито ответил: «Что же, веди последнюю коровку со двора от бедного сына и поезжай к богатому». Женщина, вся задрожав, упала к Батюшке в ноги. Батюшка, видя ее раскаяние, уже ласково говорил с ней: «Вот нам-то с тобой немного нужно, а надо пожалеть других». Так она и не поехала.

* * *

В одну из пятниц, после окончания Божественной литургии, к Батюшке подходят две девушки, одетые в черное, и просят благословение на вступление в монастырь. Одну из них он охотно благословляет и дает большую просфору, а другой говорит: «А ты вернись домой, там ты нужна, и в монастырь тебя не благословляю». Смущенная и разочарованная отошла девушка от Батюшки, а мы, обступив ее, начали расспрашивать – у кого и в каких условиях она живет. Девушка ответила, что она живет с больной старушкой мамой, которая слышать не хочет о ее уходе в монастырь, так как должна будет остаться совсем одна.

* * *

Во время одного из молебнов в среду подходит к Батюшке женщина, падает ему в ноги, сильно рыдая, и начинает кричать: «Батюшка, помогите, Батюшка, спасите! Не могу больше жить на свете: последнего сына на войне убили», – и начинает биться головой о подсвечник, что у Святителя Николая. Подойдя к ней, Батюшка обращается с такими словами: «Что ты делаешь, разве можно так отчаиваться? Вот великий заступник и молитвенник наш пред Господом». И помогая ей подняться на ноги, тотчас начал молебен Святителю Николаю, а ей сказал: «Сделай три земных поклона. Молебен тебе стоять некогда. Я уж за тебя один помолюсь. А ты поезжай скорее домой, там ждет тебя великая радость».

И женщина, ободренная Батюшкой, весело побежала домой.

Улица Маросейка. 1920-е годы

На другой день во время ранней литургии, которую совершал сам Батюшка в Никольском приделе, шумно и быстро вбежала вчерашняя посетительница – скорбящая женщина. Она желала как можно скорее увидеть Батюшку, взволнованным голосом повторяя одно и то же: «А где же Батюшка?». Она сообщила мне, что, придя вчера домой, нашла на столе телеграмму от сына, в которой значилось, чтобы она немедленно приехала на вокзал для встречи его.

– Да вот он и сам идет, – указала она на входящего в тот момент молодого человека.

Вызванный матерью и сыном из алтаря, Батюшка показался на амвоне. С рыданием упала на колени перед ним женщина и просила отслужить благодарственный молебен.

* * *

Глубоко поразивший меня случай: после ранней литургии к Батюшке подходит пьяный оборванный человек, и, упав ему в ноги, весь трясясь и едва выговаривая слова, обращается к Батюшке: «Я совсем погиб, спился… Погибла душа моя… Спаси, помоги мне. Не помню себя трезвым… потерял образ человека». Не погнушавшись его омерзительным видом, Батюшка совсем близко подходит к нему, любовно заглядывая в глаза, кладет на плечо свою руку и говорит: «Голубчик, пора нам с тобой уже перестать винцо-то пить!»

– Помогите, дорогой Батюшка, помолитесь.

Батюшка же, взяв его за руку, ведет на амвон и, оставив его там, уходит в алтарь. Открывает завесу Царских врат Казанского придела, торжественно распахивает Царские врата и начинает молебен, величественным голосом произнеся: «Благословен

Бог наш». Снова взяв за руку грязного оборванца, ставит его рядом с собой в самых Царских вратах, опускается вместе с ним на колени и со слезами начинает усердно возносить молитвы Господу Богу. Одежда оборванца была настолько порвана, что тело его обнажалось, когда он по примеру Батюшки клал земные поклоны.

По окончании молебна Батюшка трижды осенил крестом несчастного и, подавая ему просфору, три раза его поцеловал.

Ровно через неделю подходит к свечному ящику прилично одетый человек и, покупая свечу, спрашивает:

– Как бы мне увидеть Батюшку отца Алексея?

Узнав, что Батюшка в храме, он радостно заявляет, что желает отслужить благодарственный молебен.

Вышедший же на амвон Батюшка воскликнул: «Василий, да это ты!».

С рыданием бросился к его ногам недавно бывший бродяга, прослезился и Батюшка, начиная молебен. А на наши расспросы Василий сказал, что получил хорошее место и прекрасно устроился.

* * *

Великим постом после молебна подходит к Батюшке женщина и говорит:

– Батюшка, помогите, скорби совсем задушили. Не успеешь пять проводить, как уже десять навстречу.

Батюшка, пристально взглянув ей в лицо, спросил:

– А давно ли ты причащалась?

Не ожидая такого вопроса, женщина смутилась и сбивчиво начала отвечать Батюшке:

– Да вот, Батюшка, недавно говела.

– А как недавно? – повторил Батюшка. – Годика четыре уже будет…

– Да нет, Батюшка, я вот только прошлый год пропустила, да позапрошлый нездорова была.

– А перед этим годом ты в деревне была? Вот тебе и все четыре года.

Храм Святителя Николая в Пленниках. Начало XX века

Женщина, поняв, что Батюшке известна ее жизнь, стала перед ним на колени и начала просить прощения.

– А что же ты у меня просишь? – заметил Батюшка.

– Проси у Бога, Которого ты забыла. Вот потому-то тебя и скорби одолели.

* * *

Великим постом во время чтения правил перед обедней к церкви подъезжает шикарная карета, на запятках которой стояли лакеи в белых ливреях. Когда один из них, спрыгнув, открыл дверцы кареты, из нее вышли четыре нарядные дамы. Шурша шелками и блистая драгоценностями, они направились к ящику, взяли большие свечи и спросили: «Эта ли церковь – Никола-Кленники, где принимает отец Алексей?» Получив утвердительный ответ, они стали к образу Иоанна Крестителя и долго о чем-то совещались.

Батюшка, увидев их в тот момент, когда они подходили к исповеди и уже готовы были вступить на амвон, сильно смутился и сам к ним двинулся и, как бы преграждая путь, сказал:

– Не только не могу вас исповедывать, но даже и начать литургии, пока вы не оставите храм.

И как они его ни упрашивали, Батюшка оставался непоколебим, наступая на них с такой силой, что им ничего другого не оставалось делать, как оставить храм. Батюшка же, проводив уходящих вплоть до половины лестницы, не возвратился до тех пор, пока дверцы кареты не захлопнулись.

* * *

В то время, когда я служила в приюте вместе с надзирательницей, случилось как-то раз так, что совершенно неожиданно для нас обеих вошел Батюшка. Было это в одиннадцать часов вечера. Дети все уже давно спали. Вид у Батюшки был взволнованный и бледный. Не благословляя нас, он поспешно сказал: «Вы вот обе уходите к ранней обедне. Запирайте-ка хорошенько дверь и следите за помещением, да во время чтения поминания посматривайте, все ли цело, все ли в порядке», – и после этих слов так поспешно вышел, что мы не успели взять у него благословения.

Насколько я припоминаю, это было во вторник. В четверг за ранней литургией, во время чтения поминания, вспомнив предупреждение Батюшки, я побежала взглянуть на помещение. Утро было морозное. Под ногами хрустел снег. Подбежав к двери, долго нащупывая замок, я не нашла его на месте. Толкнув дверь плечом, я была крайне испугана и удивлена тому, что она оказалась отпертой. Темнота раннего утра принудила меня взять огня. Пошарив вокруг, я нашла замок у калитки ворот, а накладку у порога двери. С беспокойным чувством вошла я в приют, желая знать – все ли цело. Быстро пробежав по комнатам, увидев крепко спящих детей, платьица и шубки, висящие на своих местах, я убедилась в целости и сохранности всего. Очевидно, похититель был напуган моими быстрыми шагами.

* * *

Прихожу как-то к Батюшке, извещаю его, что в церкви ждут его для венчания богатый подрядчик ломовых извозчиков и с ним вдова, 25 лет вдовствующая.

– Ну какая там свадьба, что ты еще говоришь, – неохотно ответил мне Батюшка.