Историческая память и диалог культур. Том 2

Историческая память и диалог культур. Том 2
Коллектив авторов

О. Н. Коршунова

Сборник содержит статьи участников Международной молодежной научной школы «Историческая память и диалог культур», состоявшейся в Казани в 2012 г. Адресован научным работникам, преподавателям, аспирантам и студентам.

Историческая память и диалог культур. Том 2

CЕКЦИЯ 2

СОДЕРЖАНИЕ ИСТОРИЧЕСКОЙ ПАМЯТИ

Н.С. Авдонина

ПОЛИТИЧЕСКИЙ КОНФЛИКТ И МЕТАМОРФОЗЫ ИСТОРИЧЕСКОЙ ПАМЯТИ

За время своего существования любая нация накапливает объемный багаж исторической памяти, выражающийся в памятных датах, вехах жизни и творчества выдающихся граждан. Празднованием подобных событий укрепляется коллективная память. Нередко на определенном историческом событии спекулируют различные общественно-политические группы (говорят о так называемой политизации истории и исторической памяти). Последний примечательный всплеск активности исторического сознания пришелся на период перестройки, особенно конец 1980-х гг., когда СМИ пестрели разоблачениями о Великой Отечественной войне и советских вождях. Тогдашний интерес объяснялся политической задачей провести явную разграничительную линию между «новым политическим мышлением» и прошлыми «ошибками и заблуждениями».

Та же политика обыгрывания применялась к продолжавшейся войне в Афганистане (1979-1989). Правительство и сам М. С. Горбачев демонстративно открещивались от ошибок прошлой власти и от решения ввести войска в Демократическую Республику Афганистан (ДРА). Информационные ресурсы массировано использовались для закрепления в историческом сознании россиян представления о перестройке как о времени, когда была прекращена война в Афганистане, а решение о ее развязывании осуждалось с позиций морали и политики[1 - Более подробно см. Глухов Ю. Подводя черту // Правда. 1989. 15 февраля; Горохов А., Окулов В. Домой // Правда. 1988. 16 мая; Снегирев В. Когда Смолкают пушки // Родина. 1989. Март.].

Поскольку завершалась война, большая часть которой прошла в неизвестности, именно СМИ предстояло решить задачу актуализации и сохранения исторической памяти о конфликте. В печати публиковались полосы, посвященные не столько войне, сколько ветеранам. Издание «Комсомольская правда» призывало читателей включиться в процесс создания книг памяти по районам, городам или областям[2 - Память // Комсомольская правда. 1989. 15 февраля.]. Главной целью подобных мероприятий было сохранение памяти о солдатах, сынах отечества. Однако дальше призыва СМИ не пошли.

Если для массмедиа информационный повод войны был упущен – основные боевые действия завершились, а с 1986 г. начался процесс планомерного вывода войск, и основное внимание было приковано к социальным проблемам ветеранов, то задача осмысления войны с позиций искусства, а значит, культурных символов, становилась весьма актуальной.

О войне в Афганистане снято немало кинолент: «Жаркое лето в Кабуле» (1983), «За все заплачено» (1988), «Сержант» (1988), «Опаленные Кандагаром» (1989), «Груз 300» (1989), «Афганский излом» (1991), «Нога» (1991), «Караван смерти» (1991), «Мусульманин» (1995), «9 рота» (2005). В ряде фильмов война была лишь необходимым сюжетным фоном, но в некоторых действие разворачивается непосредственно в Афганистане.

Проследим идеологический и политический конфликт исторической памяти в процессе медиатизации войны в Афганистане. Историческая память есть совокупность осмысленных обществом событий. Особенно глубоко в ней запечатлеваются трагические ситуации – катастрофы, бедствия, войны, революции и пр. Несмотря на то, что историческая память является видом коллективной, социальной, памяти, ее основа сплетена из индивидуального опыта многих граждан. Ветераны боевых действий составляют конкретную социальную группу и обладают своей исторической памятью, не ограничивающейся стандартным перечислением даты начала и завершения конфликта, а также тех боевых операций или особых событий, которые освещались в СМИ. Историческая память каждого ветерана заключает в себе пережитый лично боевой опыт, выражающийся в визуальных образах и чувственных переживаниях. Именно эта социальная группа острее всего реагирует на попытки режиссеров отобразить на экране либо правду, либо передать свою интерпретацию событий: «Мужички-киношники! Может, хватит из нас делать пушечное мясо? Поймите, вы, тугодумы, мы пришли назад ЖИТЬ, а не быть пугалом (каким вы нас делаете): «Граждане, живите честно, а то явится взвод головорезов-"афганцев", и всем вам кранты". Это читается в каждом вашем «фильме». Что вы знаете о нас, об этой бойне, именуемой "интернациональным долгом"?»[3 - После Афганистана // Комсомольская правда. 1989. 21 декабря. С. 2.]

Считается, что индивидуальная (личные воспоминания) и коллективная (ассоциирование себя с социальной группой) памяти могут взаимопроникать, но никогда не смешиваются.[4 - Романовская Е. В. Морис Хальбвакс: культурные контексты памяти // Известия Саратовского университета. 2010. Т. 10. Сер. Философия. Психология. Педагогика. Вып. 3.] Однако на примере военных фильмов и фильмов о войне просматривается иная тенденция. Военные фильмы могут быть как патриотическими, так и антивоенными, основная сюжетная линия завязана на боевых действиях и на иллюстрации поведения человека в экстремальных условиях. В фильмах о войне, по нашему представлению, имеют значение не столько боевые действия, сколько сама война как феномен и человек на войне. Подобные фильмы являются настоящим произведением искусства. В них может не быть крупных батальных сцен, как, например, в «Апокалипсисе сегодня» или «Рожденный 4-го июля», однако в этих кинолентах поднимаются вечные вопросы, конкретная война является не более чем фоном, режиссер концентрируется на противостоянии война – человек. Можно предположить: индивидуальная память военных корреспондентов, непосредственно освещавших войну и нередко участвовавших в боевых операциях, привносится в коллективную память[5 - Авдонина Н. С. Кинематограф о войне во Вьетнаме как элемент политической коммуникации / Вестник Санкт-Петербургского государственного университета. Серия Филология. Востоковедение. Журналистика. 2011. Вып. 1. С. 197-206.].

Если память в большей степени интуитивна, то историческое сознание апеллирует к конкретным идеям, представлениям, чувствам и настроениям, на которых строится восприятие и оценка прошлого. Действительные участники или очевидцы событий имеют большее преимущество перед теми, кто вынужден узнавать о прошлом из книг, учебников или СМИ. Историческое сознание поколений периода войны в Афганистане формировалось неодинаково. Если для солдат война была «настоящей», то для общества, имевшего единственную возможность узнавать о событиях на южных рубежах Советского Союза из СМИ, конфликт был для ограниченного контингента советских войск (ОКСВ бескровным), а основные боевые действия разворачивались между моджахедами, поддерживаемыми западными странами и народной армией Демократической республики Афганистан.[6 - Более подробно см. И пробуждается земля // Комсомольская правда. 1981. 28 июля; О выступлении президента Дж…Указ. соч.; Миронов Л. Удары по бандитам // Правда. 1981. 17 февраля; Юсупов Х. Выбор // Комсомольская правда. 1983. 18 февраля; Байков В. Разгромлены банды // Правда. 1984. 20 мая.] С течением времени в историческом сознании общества закрепилось понятие «высаживание аллей дружбы» как символ деятельности ОКСВ в ДРА.

Период с 1986 г., когда началось частичное «открытие» войны для советских граждан, можно обозначить как «когнитивный диссонанс». С одной стороны, войны не было в массмедийном дискурсе. С другой – ветераны являли собой живое опровержение этого тезиса.

Без полноценного освещения боевых действий с участием ограниченного контингента война в Афганистане свелась к двум датам – 25 декабря 1979 и 27 февраля 1989. В школьных учебниках или книгах для учителя трактовка войны в Афганистане дается с позиции «перестроечной» политики: «Вывод советских войск из Афганистана стал важнейшим внешнеполитическим актом СССР. В декабре 1989 г. II Съезд народных депутатов СССР осудил и признал грубой политической ошибкой «необъявленную войну» в Афганистане…Таким образом, была подведена черта под этой затяжной войной».[7 - Филиппов А. В. Новейшая история России 1945-2006 гг.: книга для учителя. М., 2007. С. 329] «Серьезный удар по разрядке был нанесен вводом советских войск в Афганистан в декабре 1979 г. СССР, для которого эта революция [Апрельская – Н. А.] в апреле 1978 г. явилась неожиданностью, тем не менее поддержал ее, увидев в этом возможность расширения своего влияния в этом регионе. Советские партийные идеологи сразу же стали рассматривать Афганистан как социалистическую в близкой перспективе страну…Участие советских войск в гражданской войне в Афганистане было непродуманным шагом и отрицательно сказалось на престиже СССР…В результате девятилетнего пребывания советских войск в Афганистане усилилась разорительная сверхмилитаризация страны… Решение направить «ограниченный советский контингент» в Афганистан было принято в момент, который представлялся брежневскому руководству звездным часом советского могущества»[8 - Шестаков В. А. Новейшая история России. М., С. 375-176.].

Показательны результаты всероссийского исследования «Историческое сознание: состояние, тенденции развития в условиях перестройки» (руководитель к.и.н. В. И. Меркушин). Его итоги в контексте даты проведения – май-июнь 1990 г. – поразительны. Всего было опрошено 2 196 человек. Наиболее значимыми событиями были названы эпоха Петра I (72 %), Великая Отечественная война (57 %), Великая Октябрьская социалистическая революция и гражданская война (50 %), перестройка (38 %), время борьбы с татаро-монгольским игом (29 %), период Киевской Руси (22 %), годы после отмены крепостного права (14 %), период НЭПа, а также индустриализация, коллективизация и культурная революция (по 12 % соответственно), царствование Ивана Грозного, правление Екатерины II и первая русская революция (по 11 % каждый ответ)[9 - Омельченко Е. Л., Сабирова Г. А. Изучение массового исторического сознания в постсоветской России: обзор подходов//Память Образование Политика.[Электронныйресурс]URL: http://www.politmemo.ru/Filemanager/download/92 (дата обращения: 14.09.2009).].

В целом можно заключить – названные респондентами события являются ключевыми пунктами школьной программы по истории.

Спустя десять лет, в 2001 г.исследование провели сотрудники СЦ РАГС. Респондентов просили определить значительные вехи российской истории – поводы для гордости и события прошлого, вызывающие чувства горечи и стыда:

В комментарии к исследованию, данном В. Э. Бойковым, говорится о «бесславных войнах, жестоких репрессиях, социальных невзгодах…», которые вызывают «отчужденное отношение к стране и государству»[10 - Там же.]. Хотя мы не можем с точностью утверждать, какие именно эмоции и чувства испытывали респонденты, называя в числе отрицательных событий войну в Афганистане, сам факт подобного ответа и трактовки исследователя является своеобразным «маячком» исторической памяти.

По причине диссонанса историческая память о войне в Афганистане не то чтобы начинена мифами, а лишена общей интерпретационной и оценочной основы, которую даже можно пытаться «фальсифицировать» (что происходит ныне с устойчивыми представлениями о Великой Отечественной войне). В то время, как историческая память о Великой победе и войне присутствует в неразрывной связи с настоящим, память о войне в Афганистане, происходившая в недалеком прошлом, ветераны которой по возрастному цензу составляют трудоспособное население, сфокусирована именно в прошлом и имеет в общественно-политическом и массмедийном дискурсах слабую связь с настоящим и тем более будущим. Справедливости ради необходимо отметить, что именно СМИ поднимали вопрос о войне 1979-1989 гг. в связи с вторжением коалиционных войск НАТО в Афганистан в 2001 г. Параллели, исторические и военно-политические проводились не только отечественными СМИ, но также и западными в контексте «извлечения уроков»[11 - Например, из последних материалов: Fisher M. In arming Libyan rebels, U. S. would follow an old, dark path // The Atlantic. 2011. 25 May; Braithwaite R. Ghosts of Afghanistan: Hard truths and foreign myths of Jonathan Steele // The Observer. 2011. 25 Sep.; Wendle J. Afghanistan: Rising anger over an American’s rampage, but also fear of U. S. departure // Time. 2012. 13 Mar.].

Искусство восполняет информационный пробел, образующийся после завершения вооруженного конфликта и временного удаления от события. Как литература, так и кинематограф возвращают конкретное событие в сферу общественного сознания и побуждают общество к публичному обсуждению не только художественного произведения, но и собственно исторического события. Наиболее показателен в этом отношении фильм «Афганский излом» (режиссер В. Бортко). Основные события происходят в период вывода советских войск из Афганистана. В киноленте отображено взятое клише из прессы: побывать на безопасном расстоянии от непосредственных боевых действий, чтобы получить награду и купить дефицитный товар западного производства. «Афганский излом» подтверждает идею о том, что содержание исторической памяти может иметь поверхностное сходство с непосредственной действительностью. Мы снова видим, что историческая память общества формируется под влиянием СМИ и искусства, то есть через посредников и поэтому проигрывает перед исторической памятью отдельных солдат.

Историческая память формируется из образов произошедших событий, что может отражаться в наименовании – например, Великая Отечественная война и Великая победа. Слово «великая» ассоциируется с чем-то монументальным, жертвенным и практически священным. Применительно к войне в Афганистане такого закрепленного определения не существует, однако в неофициальном дискурсе чаще употребляются «бесславная» и «забытая». Одновременно эти слова являются и взаимодополняющими как причина и следствие – войну, которой нет повода гордиться, стоит забыть, «стереть из памяти». Определенный образ формируется различными факторами – властью, политическими партиями, СМИ, непосредственно участниками. Когда определенное событие становится достоянием масс-медиа, оно переходит в сферу публичного обсуждения, в котором участвует и аудитория. В процессе осознания события формируется конкретный образ события, который затем закрепляется в историческом сознании и выражается в искусстве. Так складывается синхронный образ события, со временем его реконструкции и критики мы будем иметь ретроспективный образ, преломляющийся в культуре.

Итак, война в Афганистане оформлена в политический миф, создание которого было начато при руководстве Л. И. Брежнева, а завершено (но не развенчано полностью) при правительстве М. С. Горбачева. Политический миф бескровной войны для ОКСВ использовался для реализации такой политической цели, как геополитическая борьба в условиях биполярного мира. С одной стороны, руководство страны сознавало, что прямая военная помощь ДРА будет воспринята мировым общественным мнением как вторжение, экспансия.

С другой – за полгода до принятия окончательного решения на заседании Политбюро ЦК КПСС участники приходили к общему мнению, что официальная власть в Афганистане не пользуется значительной общественной поддержкой, и афганский народ может перейти впоследствии на сторону мятежников. Третий аспект политического решения касался вопроса Иранской революции 1979 г. как возможного катализатора подобных событий в других восточных странах (теория домино в трактовке советской власти), что и послужило основной мотивировкой военной поддержки ДРА.

Мы не можем с абсолютной уверенностью утверждать, что события, представленные в СМИ, были вымышленными, и частично с их помощью власти приукрашивали действительность. Например, в материале, где вскользь упоминалось реальное столкновение советских солдат с моджахедами, являлась аналитическая статья корреспондента «Огонька» Бориса Марбанова «Шакалы в волчьем логове»[12 - Марбанов Б. Шакалы в волчьем логове // Огонек. 1983. 25 июня.]. Материал выступал как двойное опровержение гибели советского военнослужащего С. Афиндулиди и реального вооруженного столкновения с повстанцами, о чем было опубликовало в эмигрантском журнале «Посев». Парадокс заключался в том, что в советском издании появилась правдивая информация о выжившем С. Афиндулиди, но была произведена подмена понятий – бой произошел во время прохода мирной колонны советских солдат. В «Посеве» же была дана достоверная информация о том, что советские солдаты вместе с армией ДРА участвовали в перехвате отрядов лазутчиков из Пакистана и каравана с американским оружием для бандитов, во время которого якобы и погиб Афиндулиди.

В период перестройки политический миф о бескровной войне развенчивался – публиковались письма, дневники и обращения ветеранов,[13 - Алимов М., Овчинникова Л. Дневник одной роты // Комсомольская правда. 1989. 15 апреля; Овчинникова Л., Ткаченко П. Хочу рассказать правду об Афганистане // Комсомольская правда. 1989. 15 декабря; Яковлева Е. Память // Комсомольская правда. 1989. 15 февраля.] однако наслаивался дополнительный миф об ошибочной войне.

Чтобы разъяснить данные диаграммы, опишем проведенный контент-анализе. Всего автором было просмотрено 245 статей из центральных газет «Правда» и «Комсомольская правда», а также журналов «Огонек» и «Новое время». Медиатизация[14 - В данном исследовании под термином «медиатизация» понимается двусторонний исторический процесс, в котором задействованы средства массовой информации, общество и политические лидеры, однако значительная роль принадлежит СМИ в создании и формировании дискурса политической коммуникации и того общества, в котором эта коммуникация осуществляется.] войны в Афганистане была нами разделена на два этапа. Медиатизация первого периода (1979-1985) проходила в идеологическом контексте Холодной войны (другими словами – подчинялась политической логике); в немногих статьях, где упоминалось об ограниченном контингенте, журналисты акцентировали внимание на миролюбивой политике СССР, что выражалось в понятии «интернациональная помощь».

Второй период медиатизации характеризовался тенденцией «открытия войны» для общественности, что обусловливает высокий процент материалов об участии ОКСВ в боевых действиях (13,1), а это, в свою очередь, связано с тенденцией героизировать интернациональный долг как таковой. Мы выявили также тенденцию –:одинаковое процентное соотношение резко отрицательных оценок решения ввести войска и самой войны в целом (ошибка, заблуждение Брежнева, позор, бремя, афганский тупик, бесславная война, авантюра) и оценок войны как несуществующего события. Это было связано с развернувшейся в общественно-политическом дискурсе кампанией по политическому и моральному осуждению решения о военной помощи афганским властям. Таким образом, и во второй период (1986-1995) медиатизация военно-политического курса развивалась в фарватере политической логики – политический миф об ошибочной войне использовался руководством страны в целях легитимизации власти и реализации нового внешнеполитического курса.

Тем самым мифы о бескровной и ошибочной войне преобразовались в форму сказки о несуществующем конфликте, который происходил в условиях информационной блокады. Оба мифа выполняли функцию объяснения происходивших событий. С одной стороны, «вмешательство извне [в ДРА – Н. А.] со стороны империалистических стран» и «оказание срочной политической, материальной, экономической помощи, включая военную», с другой – «это не наша война». Плоские интерпретационные схемы, имевшие разные основания, оставили глубокий пробел в истории и, следовательно, социальной памяти о войне и целом поколении. Остается одна возможность восполнить эту лакуну – обратиться к очевидцам, участникам событий, которые, действительно, могут рассказать правду. Возникает параллельно другой вопрос – захотят ли они вспоминать о прошлом и бередить свою память?

М.А. Адамов

ПРОТЕСТНОЕ ДВИЖЕНИЕ УЧАЩИХСЯ ДУХОВНЫХ СЕМИНАРИЙ ВТОРОЙ ПОЛОВИНЫ XIX – НАЧАЛА XX ВВ.: ПЕРЕОСМЫСЛЕНИЕ НЕКОТОРЫХ ПОЛОЖЕНИЙ СОВЕТСКОЙ ИСТОРИОГРАФИИ

Сложность и неоднозначность процессов происходивших в дореволюционных духовных семинариях, делает изучение вопроса о протестном движении их учащихся особенно актуальным. В этом вопросе в советский период сложилось несколько положений, которые требуют в данный момент переосмысления и переоценки на основе обращения к материалам федеральных и региональных архивов.

Духовные семинарии (от лат. seminarium – рассадник, в данном случае рассадник благочестия) открывались, согласно Духовному регламенту (1721 г.)[15 - Духовный регламент. М., 1897. С. 29.] и уставу 1814 г.[16 - Высочайше утвержденный проект устава духовных семинарий // Полное собрание законов Российской империи (далее – ПСЗРИ). Собр. первое. Т. XXXII. – 25674. СПб., 1830. – С. 955.] как учебные заведения для подготовки будущего духовенства, что подтверждено уставами 1867 г.[17 - Высочайше утвержденный устав православных духовных семинарий // ПСЗРИ. – Собр. Второе. – Т. XLII. – Отд. первое. – 44571. – СПб., 1871. – С. 498.] и 1884 г[18 - Уставы православных духовных семинарий и училищ, Высочайше утверждённые 22 августа 1884 г., с относящимися к ним постановлениями Св. Синода. – СПб., 1908. – С. 1.]. Тем не менее, со второй половины XIX века духовные семинарии (далее – ДС) начали активно включаться в революционную деятельность и, соответственно, нередко становились рассадником неблагонадежных для государства элементов. Примерами служат достаточно известные личности. Так, первоначальное образование в ДС получили ведущие деятели революционно-демократического движения Н.Г. Чернышевский (Саратовская) [19 - Ланщиков А. Н.Г. Чернышевский. – М., 1987. – С. 21.] и Н.А. Добролюбов (Нижегородская)[20 - Советская историческая энциклопедия. Т. V. М., 1964. С. 257-260; Русский биографический словарь. Т. VI. – СПб., 1905. С. 471-477.]. В ДС начинал свое образование участник покушения на Александра II Н.И. Кибальчич (Черниговская)[21 - Степанов Н.Т. Подвойский. Жизнь замечательных людей. Вып. 6. (696). М., 1989. С. 32.].

Также можно упомянуть и некоторых непосредственных участников революционных событий 1917 г. и последующей Гражданской войны. Например, Н.И. Подвойский, руководитель захвата Зимнего дворца, был в свое время исключен из Черниговской ДС[22 - Там же. С. 5– 32; 378–380.]. Из Полтавской ДС за украинофильскую пропаганду был в уволен С.В. Петлюра[23 - Евлогий (Георгиевский) Путь моей жизни. М., 1994. С. 321.]. Из Тверской ДС был исключен будущий лидер энесов А.В. Пешехонов[24 - Политические деятели России 1917. Биографический словарь. М., 1993. С. 104.]. Из Тифлисской ДС был исключён Иосиф Джугашвили (И.В. Сталин) [25 - Советская историческая энциклопедия. Т. XIII. М., 1971. С. 780-785.], в Полтавской ДС обучался Н.А. Щорс[26 - Фесенко А.П. Письма читателей. «Щорса вы знаете?». // Вопросы истории. 1989. № 12. С. 170.].

Со второй половины XIX в. ДС возникали и революционные организации. Так первый революционный кружок был раскрыт в Пермской ДС в начале 1860-хх гг.[27 - Российский государственный исторический архив (далее – РГИА). Ф. 802 (Учебный комитет при Святейшем Синоде). Оп. 8. Д. 25057. Л. 1-126.]. При этом была обнаружена тайная типография. В отчете обер-прокурора за 1861 г. отмечались «важные беспорядки», произошедшие в Пермской ДС, которая до этого считалась одной из лучших[28 - Извлечение из отчета по ведомству православного исповедания за 1861 г. СПб., 1864. С. 89.]. Волнений в ДС продолжались на протяжении всей второй половины XIX в[29 - См. в частности: РГИА. Ф. 802. Оп. 9. 1897 г. Д. 45. Л. 1-8.]. Но пиком волнений в ДС стали революционные события 1905-07 гг. В это время в той или иной мере они имели место практически во всех ДС РПЦ (в числе прочих, например, в Ярославской[30 - См. в частности: РГИА. Ф. 802. Оп. 10. 1905 г. Д. 21. Л. 2.], Минской ДС[31 - РГИА. Ф. 802. Оп. 10. 1905 г. Д. 27. Л. 1-5.] и др[32 - См. данные по этому вопросу: РГИА. Ф. 802. Оп. 10. 1907 г. Д. 109. Л..]).

В некоторых случаях они приобретали очень острый характер. Так, 2 мая 1906 г. в Тамбовской ДС в ректора архимандрита Феодора (Поздеевского) стрелял семинарист Владимир Грибоедов. Он промахнулся, лишь прострелив ректору клобук[33 - Государственный архив Тамбовской области (далее – ГАТО). Ф. 186 (Тамбовская духовная семинария). Оп. 114. Д. 1. Л. 276.]. 7 апреля 1907 г. воспитанник первого класса той же Тамбовской ДС Н. Архангельский произвёл выстрел в спину нового ректора архимандрита Симеона (Холмогорова). Затем стрелявший сделал ещё два выстрела в уже лежавшего ректора. В итоге ректор, хотя и выжил, но из-за парализации нижней части тела был до конца своей жизни прикован к инвалидной коляске[34 - ГАТО Ф. 186. Оп. 113. Д. 1. Лл. 5-6; .ГАТО Ф. 186. Оп. 113. Д. 19. Л. 4; ГАТО Ф. 186. Оп. 114. Д. 1. Л. 274 – 275.] (расстрелян в 1937 г.).

Волнения в ДС, хотя уже и в меньшей степени, продолжались и после 1905-07 гг[35 - В частности в 1912 г. в Нижегородской ДС: РГИА. Ф. 802. Оп. 11. 1912 г. Д. 430. Л. 1-12.]. Интерпретация подобных фактов в советской историографии породила целый ряд неверных представлений, требующих серьезного пересмотра. В советской историографии было широко распространено мнение, что данные волнения были связаны с революционными настроениями и проходили под лозунгом политических требований[36 - Титлинов Б.В. Церковь во время революции. Петроград, 1924. С. 26; Ватник Н.С. Движение учащихся средних учебных заведений во время первой русской революции (по материалам Московского учебного округа): дис. … канд. ист. наук. М., 1985. С. 139.]. Так, П.Н. Зырянов выступления семинаристов в 1905 г. характеризует как «тяготение к демократическому лагерю»[37 - Зырянов П.Н. Церковь в период трех российских революций // Русское православие: вехи истории / науч. ред. А.И. Клибанов. М., 1989. С. 416.]. Разумеется, революционный характер некоторых выступлений семинаристов нельзя отрицать (характерный пример, 8 марта 1906 г. воспитанники Владимирской семинарии требовали разрешения отслужить панихиду по капитану П. Шмидту, после полученного отказа они вышли на демонстрацию[38 - РГИА. Ф. 797 (Канцелярия обер-прокурора Святейшего Синода). Оп. 76. Отд. I. Ст. 2. Д. 27. Л. 11.]). Но, учитывая все это, следует сделать определенные уточнения в терминологии, поскольку, с нашей точки зрения, подобные выступления семинаристов более корректно рассматривать не как сугубо революционное, а как протестное движение. В этом случае революционная деятельность семинаристов становиться частью их протестного движения.

Прежде всего, такое уточнение связано с тем, что некоторые акции были связаны с желанием смягчить учебно-воспитательные требования. Так, воспитанники Кишиневской ДС в ноябре 1912 г. выступили против того, что новое расписание ужина мешало им ходить в театр[39 - РГИА. Ф. 802. Оп. 11. 1912 г. Д. 438. Л. 3 Об.]. В их требовании не было никакого революционно-политического характера. Некоторые семинаристы, участвуя в протестных акциях в ДС, прямо уклонялись от политической деятельности. Так митрополит Вениамин (Федченков) в своих воспоминаниях отмечает, что, обучаясь в Тамбовской ДС, вместе с другими учащимися выступал за улучшение питания в семинарской столовой. Кроме того, он посещал революционный кружок, действовавший в этой ДС, но прекратил это делать после того, как на одном из заседаний услышал призыв к террористическим актам и цареубийству[40 - Вениамин (Федченков) На рубеже двух эпох. М., 1994. С. 118.].

Основным требованием протестующих семинаристов было не выступление против существующего строя, а разрешение свободно поступать в светские учебные заведения и на светскую службу. Так воспитанники Черниговской ДС, например, 7 октября 1905 г. подали петицию и заявили, что они прекращают занятия впредь до удовлетворения высшей властью их требований. При этом они согласились приступить к учебе, если будет исполнено главное их требование о допущении воспитанников четвертого-шестого классов во все университеты[41 - РГИА. Ф. 797. Оп. 75. Отд. I. Ст. 2. Д. 23. Л. 27.]. В 1912 г. в Киевской ДС выяснилось, что целый класс желает поступить в университет[42 - РГИА. Ф. 802. Оп. 11. 1912 г. Д. 218. Л. 1-9.].

Данная проблема имела долгую историю. Первоначально, почти до середины XIX в., государство, учитывая свои интересы, в виду нехватки достаточного количества выпускников светских учебных заведений, довольно часто привлекало на светскую службу воспитанников ДС. И устав ДС 1814 г. предусматривал, что воспитанники этих учебных заведений будут не только становиться служителями Церкви, но и поступать в Медико-хирургическую академию[43 - Высочайше утвержденный проект устава духовных семинарий // Полное собрание законов Российской империи (далее – ПСЗРИ). Собр. первое. Т. XXXII. 25674. СПб., 1830. С. 955.].

Последняя масштабная попытка массового привлечения семинаристов на светскую службу была предпринята в правление Александра II (в 1875 г. 53 % всех поступивших в университеты составили гимназисты и 46 % семинаристы[44 - Щетинина Г.И. Студенчество и революционное движение в России: Последняя четверть XIX в. / отв. ред. И.Д. Ковальченко. М., 1987. С. 34.]), что привело к нехватке кадров для пополнения рядов православного духовенства. В результате, в 1879 г. был ограничен допуск семинаристов к вступительным испытаниям в университеты, и в них стали допускать только закончивших полный курс ДС по первому разряду[45 - Официальные известия и заметки: 2.Новый закон о порядке допущения воспитанников семинарий в университеты // Курские епархиальные ведомости. 1879. № 7. официальная часть. С. 303–304.]. То есть, семинаристы могли попасть на вожделенную для них светскую службу, но это было связано с преодолением целого ряда препятствий и ограничений. Настроение в среде семинаристов конца XIX – начала XX веков достаточно точно характеризует митрополит Вениамин (Федченков): «В семинарию шли совсем не для того, чтобы потом служить в Церкви, а потому, что это был более дешевый способ обучения детей духовенства. Школы стали сословными. Но ученики их по окончании семинарии в огромном большинстве уходили по разным мирским дорогам: в университеты, в разные институты, в учителя, в чиновники»[46 - Вениамин (Федченков). На рубеже двух эпох. М., 1994. С. 94.]. Определенная часть учащихся поступала непосредственно на гражданскую службу без обучения в светских учебных заведениях: в казенные палаты[47 - Государственный архив Орловской области. Ф. 988 (Орловская духовная семинария). Оп. 1. Д. 2. Л. 2 Об.], управления акцизными сборами[48 - ГАТО. Ф. 186. Оп. 102. Д. 2. Л. 11.], уездные земские управы[49 - ГАТО. Ф. 186. Оп. 113. Д. 12. Л. 5.], отделения Государственного банка[50 - Там же. Л. 18.].

Но те, кто не попал на светскую службу, были вынуждены становиться священниками не по призванию, а по жизненной необходимости. Согласно же церковному вероучению священнослужитель это не профессия, а служение. Священник – это прежде всего образ жизни. Всё это требует особых качеств от кандидата в священнослужители, а главное, – добровольного желания. В дореволюционной России сложилась ситуация, когда молодого человека только в силу его социального происхождения, насильно заставляли принимать священный сан. И выход здесь был один, о нём говорили многие церковные и государственные деятели – свободный допуск в ДС представителей любых сословий и неограниченный доступ для детей духовенства в светские учебные заведения и на светскую службу[51 - РГИА. Ф. 804 (Присутствие по делам православного духовенства при Св. Синоде). Оп. 1. Разд. I. Д. 104. Л. 3-421.].

Отметим, что ДС изначально формировались как сословные (для детей духовенства) учебные заведения. Это было обозначено и в упоминавшемся выше Духовном регламенте[52 - Духовный регламент. М., 1897. С. 29.]. Впоследствии это подкреплено и законодательными ограничениями (не более 10 % от общего числа учащихся) на поступление иносословных лиц (не детей духовенства), в ДС. На практике в некоторых ДС в отдельные периоды обучались исключительно дети духовенства. Так в Воронежской ДС в 1871/72 уч. г., судя по экзаменационным ведомостям, учились исключительно дети духовенства[53 - Государственный архив Воронежской области. Ф. И-15 (Воронежская духовная семинария). Оп. 1. Д. 1. Л. 61, 65, 62, 70, 77,79.]. В Тамбовской ДС из 82 выпускников 1896 г. было только 6 иносословных, то есть 7,3 %[54 - ГАТО. Ф. 186. Оп. 123. Д. 5. Л. 26 Об.]. Все ограничения на поступление иносословных в ДС были отменены только 12 июля 1913 г.[55 - Высочайше утвержденный одобренный Государственным Советом и Государственную Думою закон. О некоторых изменениях в отношении православных духовных семинарий и училищ // ПСЗРИ. Собр. Третье. Т. XXXIII. Отд. первое. 39869. Пг., 1916. С. 796.], но эта мера не успела оказать существенного влияния на систему комплектования кадров духовенства в дореволюционный период.

Характерно, что ситуация в РПЦ начала XX в. характеризовалась в советской историографии как «кризис Церкви»[56 - Зырянов П.Н. Церковь в период трех российских революций // Русское православие: вехи истории / науч. Ред. А.И. Клибанов. М., 1989. С. 381; См. также: Никольский Н.М. История Русской церкви. М., 1985. С. 426.], но, точнее, это был не кризис Церкви, а кризис системы комплектования кадров духовенства. Проблемную ситуацию создавал именно сословный характер подбора кадров служителей РПЦ. Если бы принятие священного сана становилось добровольным, это, возможно, могло повысить нравственный уровень духовенства, а дети духовенства, уходя при желании на светскую службу, могли бы принести там больше пользы, как, например, обучавшиеся в своё время в ДС, но не принявшие священный сан художник В.М. Васнецов, изобретатель радио А. С. Попов, писатель Мамин-Сибиряк Д.Н., а также сподвижник Александра I М.М. Сперанский. Отметим, что после отмены в 1917 г. ограничения для поступающих в светские учебные заведения число поступающих в них семинаристов увеличилось.[57 - ГАТО Ф. 186. Оп. 116. Д. 1. Л. 10; ГАТО. Ф.186. Оп. 123. Д. 5. Л. 1 Об. – 2.]

Следующим моментом в вопросе о протестном движении семинаристов, является представление советской историографии о том, что революционная деятельность семинаристов концентрировалось в основном вокруг социал-демократического движения[58 - Ватник Н.С. Движение учащихся средних учебных заведений во время первой русской революции (по материалам Московского учебного округа): дис. … канд. ист. наук. М., 1985. С. 138.]. Анализ архивных документов приводит к заключению, что политические симпатии семинаристов были в большей степени на стороне партии социалистовреволюционеров, о чем свидетельствует изъятая у семинаристов литература и дела учащихся ДС привлеченных к следствию по политическим мотивам[59 - РГИА. Ф. 802. Оп. 11. 1912 г. Д. 222. Л. 4; Государственный архив Курской области. Ф. 1642. Оп. 1. Д. 286. Л. 6- 7 Об.]. Это во многом было обусловлено тем, что абсолютное большинство духовенства было сельским и, соответственно, большинство семинаристов были уроженцами села, что и определяло их политические симпатии. Митр. Евлогий (Георгиевский) писал: «Общение с народом привело меня с детских лет к сознанию, что интересы его и наши связаны»[60 - Евлогий (Георгиевский). Путь моей жизни. М., 1994. С. 19.].

В завершение следует сказать о том, что в советской историографии имеются значительные достижения в исследовании как жизнедеятельности РПЦ в целом, так и ДС семинарий в частности. Но некоторые её выводы требуют переосмысления и дальнейшего исследования. Это вопрос о революционном характере волнений в ДС, о причинах самих выступлений и о политических симпатиях семинаристов.

Итак, революционная деятельность семинаристов далеко не всегда носила политический характер и поэтому являлась лишь частью их протестного движения. Основным требованием учащихся ДС было снятие для них существующих ограничений на поступление в светские учебные заведения. Что касается политических предпочтений семинаристов, то они были в большей степени на стороне партии социалистов-революционеров.