Что с чёртом под руку и с ним обручена.
Уходим
Мы бежим, задыхаясь от страха, обиды и злости,
То намётом летим, то, храпя, переходим на шаг.
Мышцы рвутся от боли, и гнутся и крошатся кости,
И спасает внезапно упавший в низину овраг.
Здесь так сыро, темно и безмолвно, предательски тихо,
Тут любое движенье раздастся – как выстрел в ночи.
Нас давно уже ждёт и бормочет голодное лихо,
Продираясь в подлеске, клюкой по деревьям стучит…
На подобранных лапах, к земле животом припадая,
Распахнувшая пасть и горящие пяля глаза,
К нам по склонам стекает живою волною шиза,
Всё подмяв на пути – постепенно овраг заполняя.
Мы уходим ручьём по засохшему старому руслу,
Окровавленный след за собой оставляя – как метки.
Нам теперь всё равно, лишь бы прочь от запретов и
клетки –
Путь наш труден и долог, тернист и потерями устлан.
В чём же наша вина и кто счёт предъявляет заочно?
Почему мы должны (ничего не прося, не беря)?
…Это просто охота, забава, и знаем мы точно –
Там внизу, на границе, у леса… стоят егеря.
Первая любовь
Ей принесут цветы с карточкой от меня.
Посыльного потом попрошу рассказать,
Как приняла букет, как читала, —
чтобы понять,
Осталось ли чувство, а может, надеяться зря
На свидание, назначенное в записке,
Такое желанное. Но всё больше сомнений,
Как только становится уходящим
…время,
И ожидание, и понимание намерений.
Стать снова кем-то, а не просто знакомым старым,
Который давно уже от этой жизни усталый –
Хочет погреться у прежнего, неостывшего очага.
А может, это снова молодость и на картине стога?
И в музее почти пусто и ничего лишнего.
А может, это всё забытое и пронзительно личное?
Которое не описать и не передать словами.
А может, лучшее – это расстояние и молчание между нами?
Ведь сколько прошло – сорок лет, пятьдесят?
Но часы на башне, как прежде, стучат.
И голуби те же снуют под ногами –
Как тогда, когда мы по брусчатке сбегали
Вниз и смеялись, не стесняясь прохожих,
Нарочно, чтобы им стало понятно тоже –
Как нам хорошо и всё в мире – у наших ног.
И что не предложит теперь сам господь бог…