Цитадель современной литературы

Всё, что я могла… Всё, на что мне хватало смелости, так это зарываться в его волосы пальцами и прижиматься настолько, что энергии сливались. Сердце начинало биться так, будто вот-вот откажет функционировать, а ноги немели, заставляя поддаться слабости. Несмотря на то, что Артэсу было хуже, чем мне, он удерживал меня в своих объятиях и заботливо гладил волосы. Именно по этим моментам я так сильно тосковала, и именно к этой нежности стремилась душа все те тысячелетия, что мы были разлучены.

Тогда я вырвала своё сердце из груди, растоптав все надежды, мечты и желания. Это было началом моего персонального ада, в ещё не существующем тогда понимании этого места. Мне бы очень хотелось уничтожить все препятствия и просто исчезнуть в безвременье, чтобы навсегда забыть о судьбе, что меня поглотила.

– Ты даже не в состоянии признаться, – кажется, я чувствовала, как всадник грустно улыбался, поджимая губы. Это невыносимо, ведь он слышал все непроизнесённые фразы. Артэс не помнил, но знал. Он чувствовал всё то, что я заставила его забыть.

– Мне не в чем тебе признаваться.

– Не мне, – слегка отстранившись, Артэс застыл в миллиметре от моих губ и, перебарывая боль, едва заметно улыбнулся, – а себе. Ты лжёшь прежде всего самой себе.

Мне огромных усилий стоило находиться с ним в такой близости, не позволяя желаниям взять верх. Практически касаясь губ друг друга, мы напоминали неуверенных детей, опасающихся желаний и вспыхнувших чувств.

– Ты заблуждаешься, – выдохнув эти слова, я наполнила жаром то незначительное пространство, что разделяло нас. – Я хорошо понимаю, что делаю.

Вру. Снова.

Кажется, мне уже давно удалось срастись со всеми видами притворства, накормив Богиню Лжи в полной мере на несколько столетий вперёд. Я даже смирилась, уверовав в собственные слова. Но у меня никогда не получалось быть готовой к тебе…

С трудом, но мне удалось остановить распространение нитей Бонтеланас. Через собственное разрушение я смогла предотвратить отравляющее воздействие на его душу. Только это не могло изменить ничего, ведь у нас не было пути назад. Мы оказались в точке невозврата и прекрасно понимали, как глубоко погрязли в наигранной ненависти.

Это больно. Это невыносимо.

Когда ладони Артэса нежно соприкоснулись со щеками, я неконтролируемо вздрогнула. Его руки пахли свежей лунной травой, которая на рассвете приобретала аромат лемонграсса с нотками звёздных ягод. Запах, который я не могла спутать ни с чем, ведь эту привычку – прогуливаться на рассвете по краю Белой луны – заложила в него я. Тогда мы вместе встречали восходы Стихийной и Теневой лун, восхищаясь многоцветием, что каждый день образовывался в результате несовместимости энергий этих королевств. Где-то в глубине души, я радовалась. Приятно было осознавать, что даже со стёртой памятью о нашем совместном прошлом Артэс смог сохранить некоторые привычки.

Всадник касался кожи мягко, нежно, словно опасаясь спугнуть. Невыносимо. Я так слаба от этой недопустимой и столь желанной близости, что ненавидела себя за то, что прислонилась своим лбом к его, что позволила касаться лица, что стала такой уязвимой. Наши веки опустились, чтобы замереть в такой нелепой близости, позволив притвориться, что это могло оказаться реальностью.

Это мгновение хотелось растянуть, заключив очередной договор со Временем.

Этот миг хотелось продлить до бесконечности.

– Я не понимаю, почему и как это происходит, но мне едва удаётся сдержаться, – шептал измождённый Артэс, выдыхая слова в губы. – Я умираю, за мгновение до этого оказавшись в недопустимой близости с тобой, а затем так же быстро возрождаюсь. Это происходит снова и снова, и я не понимаю, как это вообще работает. Почему ты так воздействуешь на меня? Почему, Амун?

Наступила тишина. Нет, не между нами, а в пространстве. Время остановилось, и стал слышен каждый удар сердца, каждый вдох и выдох…

– Прямо сейчас я борюсь с собой, Амун, – выдохнув в очередной раз в губы и шумно втянув воздух носом, он словно пытался привести себя в чувство. – Меня бесит тот факт, что я не могу понять природу этого влечения и слабости перед тобой.

Пальцы всадника гладили мои щёки, и от этих едва весомых прикосновений хотелось взвыть. Только ему удавалось прикасаться к душе, едва дотрагиваясь до тела. Лишь он мог разрушить все мои защиты и барьеры, не предпринимая для этого ничего.

– Амун… – от дрожащего голоса Артэса я впадала в безумие.

Нет, ну сколько раз может разбиваться сердце?

Как много боли оно способно впитать, прежде чем яд поглотит его, окончательно уничтожив желание жить?

Я потеряла способность мыслить здраво ровно в тот момент, когда почувствовала губы Артэса на своих. Это так больно и настолько неописуемо яркостью красок, расплывающихся по венам. Это невыносимо тяжело и невообразимо сладко. Видимо, сердце способно расщепляться бесконечно, раз всё ещё позволяло случаться подобным моментам после того, как было выстроено такое множество запретов.

Артэс целовал с нескрываемой тоской. Его поцелуй был пропитан грустью. Поцелуй со вкусом крови и слёз, наполненный многовековыми терзаниями и истязаниями. Когда-нибудь всё станет проще.

Я хотела верить, что границы Вселенной расширятся и произойдёт тот самый надлом, что позволит нам быть вместе. В той новой реальности никому не придётся стесняться своих чувств и скрываться в беспамятстве. В том несуществующем измерении мы окажемся непричастными ко всем этим сагническим играм и проживём обычную жизнь. Когда-нибудь мы родимся свободными.

Когда-нибудь, но не сейчас.

В какое-то мгновение я потеряла контроль, всецело поддавшись ласкам всадника. Наверное, иногда нужно позволять себе ощутить свободу, не задумываясь о последствиях.

Сумасшедший пульс Артэса долбит по вискам и затуманивал сознание, а грудную клетку перетягивало жгутами… Или теми самыми нитями Бонтеланас? Всё это уже не имело значения. В это мгновение имела значимость лишь многократность наших смертей в объятиях друг друга. Мы погибали и возрождались. Мы находили и теряли. Мы чувствовали и забывали.

Сколько прошло времени?

Как долго мы позволяли друг другу лишиться контроля.

Не знаю.

Яркое пурпурно-рубиновое свечение волнами распространялось от нас, наполняя холодное помещение теплом и, отражаясь от стен, вновь затягивалось и сгустком возвращалось в сердца. Губы Артэса изучали каждый не скрытый одеждами участок кожи, а руки и вовсе овладели телом. Мне не удавалось отстраниться.

Я знала, что наносила нам обоим очередную рану на и без того разодранные в клочья души, но не хотела сопротивляться. А должна была! Я не имела никакого права наслаждаться его прикосновениями и поцелуями, но мне не удавалось найти в себе силы, чтобы отстраниться. Наша связь всегда едва поддавалась какому-либо объяснению, ведь, ломая стереотипы, мы раз за разом находили путь к тому свету, что излучали друг для друга. Это было и благословением, и проклятьем одновременно. Я была уверена, что изменила всё, вмешавшись и стерев память всадника Смерти, но даже такое сильное воздействие не смогло отдалить его настолько, чтобы спасти.

Вся боль Вселенной сосредоточена в их сердцах,

вибрации пульса, от которых способны уничтожить миры.

Вся нежность мироздания струится по их венам.

– Ты вынула из меня душу и заставила жить… – едва уловимый шёпот Артэса металлическим колом проникал в сердце. Медленно… Без анестезии.

Я замерла, превращаясь в одну из статуй, стоящих в лабиринте, без какой-либо возможности пошевелиться. Всмотревшись в его глаза, я заметила яркие рубиновые молнии. От привычных когда-то чистых карих глаз не осталось и следа. Я вздрогнула. Он всё ещё был тем самым… Его душа не помнила, но ощущала и знала прошлое на уровне вибраций. Мне хорошо был известен этот взгляд – словно кислотой разъедающий грудину, проникающий под кожу, сжигающий ткани и органы. Не в силах больше контролировать эмоции, я начала плакать. Заметив мой срыв, Артэс обнял одной рукой за плечи, а пальцы второй вплёл в мои волосы. Ему больно и, кажется, я чувствовала, как он жмурится, пытаясь остановить поток своих чувств.

Мне страшно даже представить, что творилось в его голове.

Я уничтожила его тогда.

Я уничтожаю его сейчас.

– Прости меня, – забавно, но склеивать всегда сложнее, чем разбивать. – Прошу, прости.

Я знала, что он не поймёт причины моих извинений. У меня не было никакого права надеяться, что из тех крохотных осколков доверия ещё возможно что-то собрать. Всё, что было между нами, давно разбито вдребезги, и лишь холодное отчаяние всё ещё равнодушно украшало наши будни.

– Не надо извинений, – отстранившись, Артэс встал и протянул мне руку, помогая подняться. – Всё это не имеет никакого смысла.

Резкая холодность голоса испугала настолько, что я вздрогнула, а Артэс создал яркую вспышку, материализовав передо мной лунный меч.

Шок. Ужас. Паника.

Он понимал, что я не смогу избежать эпилога нашей истории.

Можно ли вырвать сердце из груди повторно?

А можно ли разбить сердце вновь на триллионы осколков, если до этого его так и не смогли собрать?

Как долго можно продолжать издеваться над этим крохотным органом, призванным качать кровь в телах всех рас и видов, прежде чем оно остановится навсегда?