Историческая психология: прошлое, настоящее, будущее

Историческая психология: прошлое, настоящее, будущее
Коллектив авторов

Методология, теория и история психологии
В сборник научных трудов включены статьи, посвященные методологическим и теоретическим проблемам развития исторической психологии, ее кросскультурным аспектам, изучению российского менталитета и жизненного пути исторических личностей, анализу особенностей становления, сохранения и осмысления исторического опыта в индивидуальном и групповом сознании. Выделение этих разделов обусловлено актуальными задачами, стоящими перед психологией в целом и отражающими широкий комплекс проблем современного общества.

В формате a4.pdf сохранен издательский макет.

А. Журавлев, Е. Харитонова, Е. Холондович

Историческая психология: прошлое, настоящее, будущее

© ФГБУН «Институт психологии РАН», 2020

* * *

Предисловие: Традиции и возможности развития исторической психологии как научной отрасли

Е. Н. Холондович

doi: 10.38098/thry.2020.25.72.001

Настоящий сборник является попыткой коллектива психологов и историков осмыслить путь, пройденный исторической психологией за последние несколько десятилетий. Наша задача – выделить и проанализировать актуальные на сегодняшний день проблемы, касающиеся методологических и теоретических аспектов развития данной отрасли, а также представить как можно шире ее основные научные направления и современные исследовательские разработки: изучение российского менталитета и психологических характеристик людей разных исторических эпох, анализ эволюции психики и психобиографические исследования, рассмотрение кросскультурных аспектов исторической психологии, выявление особенностей становления, сохранения и осмысления исторического опыта в индивидуальном и групповом сознании. Структура сборника обусловлена актуальными задачами, стоящими перед психологией в целом и отражающими широкий комплекс проблем современного общества.

Понимание генезиса различных социально-психологических феноменов как никогда актуально. Источники разных форм индивидуальной и общественной жизнедеятельности современного человека сокрыты в историческом прошлом, их выявление и объяснение является важнейшей задачей исторической психологии. Они заключены в менталитете, традициях, стереотипах поведения, исторической памяти и др. Историческая психология помогает понять психологию участников исторических событий, тем самым выделяя психологическую и антропологическую составляющие исторического процесса (подробнее см.: Историческая психология…, 2004; История и психология, 1971; Кольцова, 2011; Королёв и др., 2011; Шкуратов, 1979; и др.).

Б. Г. Ананьев обосновывал необходимость изучать человека как целостное явление, не дробя его на отдельные функции, свойства и состояния (Ананьев, 2001; см. также: Головей и др., 2017; и др.). В этом он видел задачу психологии будущего. Именно историческая психология, имея статус междисциплинарной отрасли научного знания, дает возможность осуществить комплексный подход к исследованию человеческой психологии (Методология комплексного человекознания, 2008; и др.).

В свою очередь историческая психология в полной мере осуществляет и субъектный подход, который разрабатывали С. Л. Рубинштейн, А. В. Брушлинский, К. А. Абульханова и который в настоящее время активно развивается в Институте психологии РАН (см., например: Личность и бытие…, 2008; Субъектный подход…, 2009; и др.). В рамках данного подхода человек рассматривается как активный субъект деятельности, продукты которой, воплощенные в памятниках культуры, выступают важнейшими источниками знания о психологии их создателей.

Предсказательный характер данной дисциплины позволяет объяснить и спрогнозировать те или иные феномены в психологии современного человека, что, по мнению А. Л. Журавлева, является одной из труднейших задач. Он отмечает, что вклад исторической психологии в теорию психологии еще в достаточной мере не оценен, между тем как она «приближает к пониманию, например, культурно-исторической обусловленности психологии человека, закономерностей формирования индивидуального и группового сознания, механизмов порождения индивидуальных, групповых и массовых социальных действий, взаимодействия индивидуального и коллективного сознания и поведения и др.» (Историческая психология…, 2004, с. 11).

Важнейшими функциями исторической психологии являются прогностическая и мировоззренческая. Имея междисциплинарный статус в психологии и гуманитарном знании в целом, эта отрасль выполняет также и методологическую функцию, так как позволяет осуществить плодотворное взаимодействие номотетических и идиографических методов исследования.

Несмотря на то, что историческую психологию принято считать молодой отраслью, история ее становления и развития насчитывает не одно десятилетие. Ее началом можно считать вторую половину XIX в. – время формирования психологии как самостоятельной науки, когда В. Вундт впервые заявил о необходимости выделения в отдельные направления эмпирической психологии и психологии народов. Им был создан десятитомный труд «Психология народов. Исследование законов развития языка, мифов и обычаев» (1900–1920). Автор сформулировал цель: изучение человеческого поведения в истории, т. е. социально-психологических аспектов человеческого развития и существования. По его мнению, психология народов тесно соприкасается с историей, этнологией и социологией, что в свою очередь указывает на междисциплинарный статус зарождающегося научного направления. Исторический материал Вундт рассматривал как результат естественного эксперимента, позволяющего строить гипотезы о том или ином психологическом явлении. Его задача заключалась в расширении опыта понимания психологической составляющей исторического процесса, хотя он осознавал, что ошибки при подобных исследованиях будут неизбежны в связи со сложностью их предмета и объекта (Сметанина, 1999).

В. Дильтей также указывал на необходимость разделять психологию объяснительную (эмпирическую) и психологию описательную, или науку о «духе», предметом которой выступают общество, история и человек (Дильтей, 1996). Задачей последней является изучение психологических закономерностей, составляющих основу культуры, и самих продуктов культуры. Объектами изучения, по мнению Дильтея, должны выступать внутренний опыт человека, феномен его целостной душевной жизни, главным показателем которого выступает переживание. Понимание себя, своего внутреннего мира и мира других людей опосредовано единой духовной субстанцией, на которой строится жизнь народа. Исходя из этого, предметом изучения «наук о духе» должна стать психология народов, которая воплощается в их религии, праве и языке, а также в нормах и правилах, регулирующих поведение. Таким образом, человек выступает как продукт и в то же время активный деятель культурно-исторического процесса, поэтому, изучая культурно-исторический контекст его жизни, исследователь может подойти к пониманию его внутреннего мира.

Французский ученый И. Мейерсон разработал теорию психолого-исторической реконструкции прошлого. На основе исследований материала культуры как продуктов деятельности человека он выделил следующие позиции для тщательного анализа: психические реакции, поступки, социальную иерархию, приемы творения искусства, орудия труда. Ученый предлагал рассматривать их с позиции анализа поведения и «психологических функций», под которыми он понимал ментальную активность человека. При этом он отказывался от общепринятых в психологии эмпирических методов исследования, заменяя их анализом исторического развития языка, науки, искусства, литературы и др. Свою задачу он видел в раскрытии тех духовных усилий, которые были вложены в историю создания той или иной дисциплины. Более конкретного определения «психологических функций» им не было представлено.

Несколько другой ракурс развития психолого-исторические исследования получили в работах этнологов Э. Д. Тейлора, К. Леви-Стросса, Л. Леви-Брюля, которые изучали проблемы сознания и мышления представителей первобытного общества, а также осуществляли сравнение культур, относящихся к различным цивилизациям, имеющим разные уровни развития. В отечественной науке данное направление легло в основу концепции историогенеза психики П. П. Блонского, Л. С. Выготского, Б. Д. Поршнева и способствовало разработке знаковой модели психики А. Р. Лурией, А. Н. Леонтьевым, В. П. Зинченко, А. Г. Асмоловым и др. В культурно-исторической парадигме, в частности, в работах Л. С. Выготского, психика человека включена в контекст культуры: высшие психические функции рассматриваются как результат культурного развития и характеризуются как социальные, культурные, исторические.

Представленная выше ветвь изучения человеческой психологии в условиях исторического процесса касалась группового сознания и поведения, в то время как групповые и индивидуальные особенности психики рассматривались в психоаналитических концепциях З. Фрейда, К. Г. Юнга, Э. Эриксона, В. Райха и других исследователей «психоисторического» направления. Изучение жизненного пути исторических личностей проводилось в русле гуманистической психологии А. Маслоу, Г. Олпортом и др. (Более детальный обзор психоисторических исследований представлен в статье Д. С. Самохвалова.)

Нужно сказать, что свой статус научной отрасли историческая психология получила в исследованиях представителей французской школы «Анналов» (Л. Февр, М. Блок, Ф. Бродель, Р. Мандру, Ж. Ле Гофф и др.), изучавших ментальность больших и малых социальных групп. В России эта школа обрела своих последователей в лице А. Я. Гуревича и др. (Гуревич, 1993). Л. Февр и М. Блок, ее основатели, сформулировали задачу изучения «мыслительных структур, присущих всем членам общества» (Гуревич, 1993, с. 48), а также сознания и поведения (ментальности) людей определенной эпохи. Причем ученые указывали на то, что ментальности имеют универсальный характер и, как правило, неосознаваемы. Они воспроизводятся «помимо воли людей», представителей больших и малых социальных групп, а также отдельного индивида. Изучение социально-психологических механизмов их функционирования заставляло исследователей изменять ракурс видения проблемы: от изучения поведения они обращались к анализу области эмоций и коллективных представлений, которые коренятся в учениях и верованиях. По их мнению, необходимо проникнуть «в тайники мыслительной деятельности людей» (там же, с. 49), исследовать их словарь, символы, ритуалы, в которых выражались «существенные аспекты их поведения», вычленить следы человеческой мысли и деятельности.

Российская наука имеет богатый опыт исследования социально-психологических проблем общества в контексте истории. Русские философы, историки, этнографы конца XIX – начала XX в. (К. Д. Кавелин, Н. И. Надеждин, М. П. Погодин, Н. Я. Данилевский, К. С. Аксаков, Н. О. Лосский, Н. А. Бердяев, Н. И. Костомаров, Н. О. Ключевский, С. М. Соловьев, К. Н. Леонтьев и мн. др.) разрабатывали проблемы национального характера, его структуры, становления, факторов формирования. Они были уверены в том, что «психологический склад» народа должен стать предметом тщательного изучения, так как от верного его понимания зависит дальнейшее развитие общества (Кольцова, Журавлев, 2017, с. 10). Исследования, выполненные российскими учеными в области этнической, юридической и военной психологии во второй половине XIX – начале XX века, также можно рассматривать как эмпирические предпосылки исторической психологии. Они внесли существенный вклад в ее становление. (Историко-психологический анализ развития исторической психологии в русле социально-психологических исследований будет дан в статье В. П. Познякова.)

В Институте психологии РАН исследования психологической составляющей исторического процесса начались в середине 1970-х годов. Это прежде всего работы Е. А. Будиловой об истории становления социальной психологии в России; коллективный сборник научных трудов под редакцией Л. И. Анцыферовой и Б. Ф. Поршнева, представляющий собой объединение усилий историков и психологов по разработке новых подходов к исследованиям в области исторической психологии; исследования менталитета, предпринятые в 1990-е годы К. А. Абульхановой-Славской, А. В. Брушлинским, М. И. Воловиковой и др. (Обзор «советского периода» в развитии исторической психологии будет осуществлен в статье Е. В. Харитоновой.)

Активный интерес сотрудников Института психологии РАН к проблемам исторической психологии привел к тому, что в 1991 г. в рамках лаборатории истории психологии было создано направление исторической психологии. Под руководством В. А. Кольцовой проводились исследования становления личности в структуре психики человека на ранних этапах истории (А. Д. Барская), психолого-исторические реконструкции менталитета народа и ментальности представителей различных социальных групп (В. А. Кольцова, И. Р. Федоркова, Т. И. Артемьева, А. А. Гостев и др.), изучение динамики и трансформации личностных и групповых социально-психологических характеристик под влиянием переломных периодов в истории (Л. В. Спицына, Е. В. Харитонова, Б. Н. Тугайбаева, Е. Н. Холондович), психобиографические исследования (Е. Н. Холондович). В первые десятилетия XXI в. появляются работы В. А. Кольцовой и А. Л. Журавлева, посвященные исследованию российского менталитета, истории появления самого понятия и его разработке в русской науке XIX в. Подготовлены к изданию два выпуска сборника научных трудов «Историогенез и современное состояние российского менталитета». Все названные и другие научные направления исторической психологии представлены в статьях настоящего сборника.

Первый раздел посвящен обсуждению методологических вопросов исторической психологии. Авторы указывают на целый комплекс проблем, стоящих сегодня перед этой научной дисциплиной.

Открывается раздел статьей Е. В. Харитоновой, в которой рассматривается развитие исторической психологии как научной дисциплины в зарубежной и отечественной науке, раскрываются ее междисциплинарные связи (на примере анализа развития других дисциплин: исторической социологии, исторической культурологии, исторической антропологии), обозначается ее предметное поле, подчеркивается значимость использования междисциплинарных методов в психолого-исторических исследованиях.

В следующей статье В. П. Позняков излагает свое видение предмета, задач, методов исторической психологии, анализирует предпосылки ее зарождения в отечественной науке, делает акцент на близости этой научной дисциплины к социальной психологии и предлагает рассматривать результаты исследований в области социальной психологии в качестве эмпирической базы для психолого-исторических исследований.

О. Е. Серова исследует характер различий истории и психологии: первая изучает процессуально-временной аспект исторических явлений, вторая – содержательный. Как пишет автор, «логика исторического исследования моделирует и воспроизводит процесс, а логика психологического исследования – содержание внутренних состояний личности». При этом О. Е. Серова отмечает и точки их соприкосновения: концепт предпосылочного аксиологического «живого знания» служит, по мысли автора, «методологическим указанием к обоснованию возможности адекватного постижения смыслов актуально ненаблюдаемой, восстановленной творческим мышлением исследователя информации, заключенной в интегративных психолого-исторических феноменах, составляющих проблемное поле исторической психологии».

Историк Д. С. Самохвалов ставит под сомнение возможность интеграции этих наук, так как у них нет общего проблемного поля, целей и задач, не выработаны единые методологические подходы и методы исследований. Наиболее удачным ему представляется соединение истории и психологии в зарубежной психоистории (хотя, как подчеркивает В. А. Мазилов, психоистория – это только особое направление в исследовании личности), а также предложенный еще в 1970-е годы известным советским ученым Б. Ф. Поршневым подход к изучению исторических событий и в целом исторического. Поставленная проблема действительно имеет место быть, но необходимо отметить, что существуют различные уровни анализа предметной области исторической психологии, которые дают возможность привлекать к исследованию общенаучные, специально-научные, а также конкретно-предметные методы, и их сочетание при использовании процедуры психолого-исторической реконструкции расширяет возможности междисциплинарного взаимодействия. (Более подробно о методах исторической психологии говорится в статье Е. Н. Холондович.)

Известный методолог психологии В. А. Мазилов в своей работе подчеркивает именно мультидисциплинарный характер исторической психологии. По мысли автора, он заключается в одностороннем дополнении одной дисциплины другой, с сохранением определенной четкости междисциплинарных границ, предполагающей различие предметов, методов и результатов взаимодействующих дисциплин. Именно эта четкость, как считает автор, выступает условием успеха исследований, с чем трудно не согласиться. Ученый призывает сконцентрировать внимание на проблемах внутрипсихологических – таких, например, как отсутствие единого предмета исследования, отражающееся на всех областях психологического знания. Совместно с В. Д. Шадриковым В. А. Мазилов предлагает в качестве предмета психологии рассматривать внутренний мир человека (на что указывал и Дильтей, обосновывая необходимость появления «науки о духе»). Соответственно, при таком подходе предметом исторической психологии является внутренний мир человека в историческом времени.

Нужно отметить, что единого представления о предмете исторической психологии у авторов нашего сборника нет, и в статьях даны различные его определения из работ В. А. Шкуратова, Е. Ю. Бобровой, В. А. Кольцовой, А. Л. Журавлева и др., наиболее полным из которых, на наш взгляд, является определение В. А. Кольцовой. Оно звучит так: «Историческая психология исследует психический мир человека в его обусловленности историческим временем; она изучает особый класс детерминант – историческую детерминацию психики индивидуального и коллективного субъекта; рассматривает человека как носителя исторических норм и ценностей, объекта и субъекта исторического процесса. Ее предметом являются высшие этажи психики – социально-историческое сознание – та реальность, которая связывает человека с обществом, с человеческой цивилизацией, с историей в целом. Историческая психология раскрывает взаимообусловленность и связь истории развития человека и его психического мира с историей человечества; рассматривает, как человек вписывается в историю, творя ее и определяясь ею в своем психическом развитии» (Кольцова, 2011, с. 86). Это определение демонстрирует широкий спектр предметной области исторической психологии, в котором свое законное место занимают проблемы сознания группового и индивидуального субъекта, ценностно-смысловая и нравственная сферы личности, поведение и социальные взаимодействия в процессе исторического функционирования, а также психологическая составляющая самого исторического процесса. Не будет излишним при этом напомнить, что важно изучать психологические явления, возникающие не только в кризисные моменты истории, но и в стабильные, так как именно в относительно спокойные периоды возможно зафиксировать подлинную «историческую динамику в психологии человека» (Журавлев, 2004, с. 6).

Определение предмета исторической психологии недвусмысленно указывает и на ее объект – индивидуальный или групповой субъект в его социальной и культурно-исторической обусловленности, а более узко – на продукты культурной деятельности человека, в которых объективируется его психика: исторические источники, отражающие мысли, чувства, устремления, установки, ценностные ориентации, идеалы их создателей. Объект исследования в исторической психологии рассматривается в реальной среде его существования, в естественной динамике его возникновения и развития.

Историческая психология является реконструкционной дисциплиной, а психолого-исторические исследования – опосредованными, интерпретационными, и это в какой-то мере ограничивает возможности исследователя и делает необходимым привлечение количественных методов для обработки полученных результатов, что в свою очередь выступает одной из проблемных областей исторической психологии.

Интересную точку зрения на методологические проблемы исторической психологии излагает О. И. Литвинюк. Автор выделяет психологический портрет эпохи как единицу анализа исторической психологии и исходя из нее в качестве предмета предлагает рассматривать филогенез онтогенеза в социогенезе. При этом объектом исследования, по мнению автора, выступят «экспликации психических свойств и функций членов социума на разных стадиях его существования». О. И. Литвинюк также указывает на идиографичность и идеографичность исторической психологии. Идиографичность была выделена В. А. Кольцовой в связи с уникальностью исследований в данной области. Идеографичность исторической психологии обусловлена наличием у нее собственного тезауруса, т. е. «упорядоченной совокупности овеществленных в текстах знаний, понятий, значений». Из этого следует, что, во-первых, «историческую психологию надлежит описывать идеографически через синопсис». Во-вторых, так как она имеет междисциплинарный характер и, следовательно, не может избежать погрешностей, связанных с субъективизмом интерпретаторов, возникает необходимость «дифференциации смежных с нею наук по какому-либо признаку». В-третьих, неизбежна психологизация исторической психологии, так как только методологический аппарат психологии дает возможность, как пишет автор, «проанализировать психологический компонент в выделенных исторических факторах». Для преодоления стоящих пред наукой проблем О. И. Литвинюк предлагает обратиться к методам психосемантики и когнитивной психологии, а также психологии личности, социальной психологии и этнопсихологии. Методы психологической науки дают инструментарий исторической психологии для изучения ее предмета, а смежные науки снабжают ее фактами. Автор делит эти методы на ядерные (психологических наук) и приядерные. Имеется также прослойка – вербальный язык, который отражает свойство психики и имеет материальное выражение, следовательно, необходимо также прибегнуть к методам психолингвистики в психолого-исторических исследованиях. О. И. Литвинюк полагает, что именно в таком виде историческую психологию можно рассматривать как психологическую науку, уже сформировавшую свою методологическую платформу.

В исследовании Е. Н. Холондович показано, что в настоящее время историческая психология обращается к методам как смежных с психологией дисциплин, так и различных социогуманитарных наук. Это отражено в гибкой и в какой-то мере универсальной процедуре психолого-исторической реконструкции. Общенаучные, специально-научные и конкретно-предметные методы, входящие в ее состав, взаимно дополняют друг друга и позволяют всесторонне изучать внутренний мир человека в историческом контексте.

Исходя из вышеизложенных положений можно сделать вывод о том, что историческая психология имеет особый статус в психологическом знании, так как ее исследования характеризуются комплексной направленностью, междисциплинарностью и выходят на уровень взаимодействия дисциплин, по типологии Б. М. Кедрова. Подробнее об этом пишет В. А. Рафикова в статье нашего сборника. Указывая на такие современные тенденции в развитии науки, как глобализация и частичная унификация, автор настаивает на расширении междисциплинарного сотрудничества истории психологии и исторической психологии. Рассматривая персоналистическую составляющую развития психологического знания в годы Великой Отечественной войны, она выделяет детерминирующие его политические, социальные, культурные факторы. Личность ученого исследуется в соответствии с культурно-историческими особенностями эпохи. Такой ракурс рассмотрения, как считает автор, может расширить и дополнить существующие подходы к изучению личности в истории психологии.

Таким образом, можно заключить, что в будущем историческая психология должна стать трансдисциплинарным направлением, объединяющим фундаментальные и прикладные знания для решения важнейших проблем современного развития общества, имеющих исторические корни. Данное положение обосновывается в статьях Е. В. Харитоновой и А. А. Гостева.

Второй раздел сборника посвящен исследованию менталитета. Изучение этого феномена особенно актуально на современном этапе развития общества, когда происходят значительные изменения в его экономической, политической и социальной сферах, так как менталитет выполняет избирательную, селективную, защитную функции и препятствует вторжению чуждых инновационных нововведений в культуру и образ жизни народа (Кольцова, Журвлев, 2017). В исследовании А. А. Гостева показано, что менталитет включает социальные представления, образы коллективной памяти, содержащиеся в трансформированном виде в архетипах культуры и др. Автор подчеркивает необходимость изучения духовно-нравственной сферы, накладывающей отпечаток на сознание и поведение человека, которые, в свою очередь, играют важнейшую роль в формировании политического сознания. Через изучение группового и индивидуального менталитетов А. А. Гостев подходит к вопросу о междисциплинарности исторической психологии, обосновывая тесную связь социальной, политической и исторической психологии и необходимость их дальнейшего взаимодействия.

В статье И. А. Мироненко дается определение менталитета, предложенное А. Л. Журавлевым, Д. В. Ушаковым и А. В. Юревичем: «Совокупность всех психологических свойств людей, влияющих на принятие или непринятие правил, заданных социальными институтами» (Журавлев и др., 2017, с. 108). Мироненко подчеркивает двойственную природу менталитета: с одной стороны, это явление статичное, с другой – динамическое, поэтому целесообразно подойти к его изучению с позиций структурно-динамического подхода Б. Д. Парыгина, который позволит сосредоточиться именно на динамических его характеристиках. При этом референтными ориентирами анализа для оценки актуального состояния динамической структуры менталитета должны стать тенденции мирового социокультурного и цивилизационного развития.

Традиционная позиция определения менталитета как «национального характера» представлена в работе Т. И. Артемьевой. Обращаясь к идеям русского революционера-демократа XIX в. Н. А. Добролюбова, автор выделяет психологические характеристики русского народа (его чувства, эмоциональный настрой и поведение) и факторы, повлиявшие на их формирование. В свою очередь, в статье О. Б. Леонтьевой представлен анализ взглядов русских марксистов начала XX в. на «психику общественного человека» (его значимые психологические характеристики, особенности сознания, поведения и др.), которые разрабатывались с целью формирования человека нового общественного строя.

Нужно отметить, что базовые черты менталитета, составляющие его ядро, отличаются стабильностью и, несмотря на социальные изменения в обществе, остаются постоянными (Кольцова, Журавлев, 2017). Но в эпохи кардинальных преобразований, таких как войны, революции и т. п., на них оказывается значительное давление, что может привести к изменениям в периферийном слое менталитета. Примером такого глобального воздействия являются события 1917 г. – Октябрьская революция и создание нового государства, – повлекшие за собой значительные преобразования всех устоев русской жизни. Одним из результатов этих преобразований стала задача формирования личности «советского человека». Анализу данного понятия и решению вопроса о том, удалось ли осуществить подобный эксперимент, посвящена статья В. В. Константинова и Р. В. Осина.

Менталитет обуславливает традиционные для конкретной общности формы поведения и сознания, восприятия и отношения к окружающей действительности, к которым можно отнести праздники. В этой связи интерес вызывает статья М. И. Воловиковой о значении праздника в русской культуре. Именно он, как считает автор, выступает необходимой составляющей в формировании духовно-нравственной компоненты ментальности русского человека. Через праздник (подготовку к нему, само празднование и попразднество) проявляется мировидение людей различных эпох, отражая ценностные ориентации и идеалы народа.

К современным методам исследования ментальности больших социальных групп обращается Е. В. Бакшутова. Анализируя тексты онлайн-дискуссий виртуальных групп в соцсетях, она показывает два разных типа исторического сознания, два менталитета, две коммуникативные стратегии, и делает прогноз их возможного взаимодействия.

Реконструкции ментальных характеристик отдельных групповых субъектов в исторической ретроспективе посвящены сразу несколько статей данного раздела. Ю. Д. Гавронова исследует культурные, социальные, политические детерминации психологической адаптации русских военнослужащих, участников Белого движения за рубежом. В работе Т. В. Калининой и Э. Г. Патрикеевой анализируются психологические особенности отношений в патриархальной русской семье, социализации девочек и подготовки их к будущей семейной жизни. В статье К. В. Кабановой исследуется трансформация брачных отношений в России на рубеже XIX и XX столетий в ракурсе психологической безопасности личности. При помощи метода историко-герменевтического анализа Т. Е. Титовец реконструирует идеалы «образованности» и «воспитанности» в менталитете славянских народов. С позиции психолого-педагогического подхода, разработанного В. А. Сониным, Л. В. Разина анализирует профессиональный менталитет учителя, подводя читателя к выводу о наличии взаимосвязи между профессиональными и национальными компонентами ментальности личности.

В целом, все проведенные исследования расширяют представления о российском менталитете и являются отправной точкой для дальнейшего изучения этого интересного феномена.

Третий раздел сборника открывается статьей Н. В. Борисовой, в которой подчеркивается актуальность изучения и осмысления психологических механизмов ценностных трансформаций, в результате которых происходит смена мировоззрения в различные исторические эпохи. Это обуславливает необходимость разработки в исторической психологии духовно-нравственных проблем, связанную с духовным кризисом в современном обществе. На примере изучения стилей в живописи и сопровождающих их изменений в ментальности и картине мира человека показана зависимость исторических и психологических феноменов.

В статье С. А. Гильманова представлен анализ чувственного, рационального и смыслового в процессе коэволюции психики и музыки, выделены основные стадии и содержательные характеристики этого процесса: первая, докатегориальная, характеризующаяся осознанием конструкции музыкальных явлений, вторая – появление концепта искусства как явления культуры, третья, интеграционная – выделение социальных практик, в которых участвует музыка.

В работе В. И. Екинцева исследуется невербальная коммуникация в филогенезе и онтогенезе, делается акцент на необходимости использования трансспективного анализа в психолого-историческом исследовании невербальной коммуникации человека, демонстрируется ее значение для формирования представлений человека о себе и мире, идентификации себя и в целом сознания, отмечаются различия между формами невербальной коммуникации в историческом контексте.