Ты навсегда останешься частью моего прошлого, но тебе нет места в моём будущем…
Я не хочу, чтобы ты страдал от разлуки, которую повлёк за собой Пёрл-Харбор[129 - Пёрл-Харбор – гавань на острове Оаху (Гавайи). 7 декабря 1941 года Япония совершила нападение на Пёрл-Харбор, что послужило поводом для вступления США во Вторую мировую войну.].
Но и не хочу, чтобы ты продолжал мне писать так, будто я твоя невеста и будущая жена.
Мне очень жаль… Я некрасива, я глупа и, может быть, даже… влюблена в другого. Освободись от меня, забудь маленькую дрянь из Центрального парка, гадкую «Дебютантку года». Я недостойна твоего мужества. Это письмо – первый подвиг за мою недолгую жизнь ирландки-антисемитки. (Шучу.)
Встав по стойке смирно, я говорю тебе: «Вольно, можете взрослеть».
Береги себя, не умирай, не рискуй понапрасну. Ты должен жить, чтобы стать великим американским писателем, как мой отец».
Сэлинджер написал Уне:
«Ты, стало быть, спишь со стариком-англичанином, который давно имеет проблемы с простатой и принимает порошок из шпанской мушки, чтобы пробудить к жизни свой изношенный причиндал. Не знаю, хохотать до колик или плакать горючими слезами над такой мерзостью».
В другом письме:
«От любви ещё никто не умирал, не надо верить в эти бредни. На нашем не-романе поставлен крест, я всё понял и пережил эту неудачу. Ты не убила меня, ты меня всего лишь состарила. Но не рассчитывай, я тебя не забуду. Ты научила меня всему: благодаря твоей жестокости я знаю, что такое женщины, я вырос в ускоренном темпе, как те цветы, которые фотографируют раз в день, и они вянут на глазах за двадцать секунд стоит только склеить кадры…
Я пишу это, сгорбившись над подушкой, скрючившись, как глубокий старик, на матрасе, кишащем вшами. Спасибо, спасибо, Уна, за твою холодность, которая так закалила меня. Думаю, война завершит начатое тобой. Я желаю тебе долгой и счастливой жизни с твоей окопавшейся в тылу звездой…».
Уна написала в ответ:
«Дорогой Джерри,
твоё последнее письмо отвратительно. Ты так несправедлив, что мне не следовало бы на него отвечать…
Только по одной причине я решила тебе ответить: из-за твоего нынешнего положения. Умоляю тебя на коленях, будь осторожен, не геройствуй и вернись к нам невредимым…
Предпочитаю проигнорировать то, что ты говоришь о Чарли, и отношу эту низкую клевету на счёт твоего разочарования. С тобой неизменно моя дружба, моё восхищение, изрядная доля моих мыслей и моё глубокое уважение. Пиши и останься в живых, это всё, о чём я тебя прошу…
Это моё последнее письмо, но я от всего сердца желаю, чтобы оно принесло тебе только благо, ведь ничего другого я не хотела никогда. Я не стану с тобой ссориться, у меня и не получится, любая гадость прозвучит в моих устах фальшиво. С сожалением ставлю тебя в известность, что просто не способна думать о тебе плохо…».
Легко использовать такой монтаж, Сэлинджер среди разрывающихся снарядов, кругом трупы, непролазная грязь, а Уна в халате, сидит на краю бассейна зеркально-чистой воды в роскошном доме.
Это правда, вряд ли она вышла бы замуж за Чаплина, не будь он столь богат и столь знаменит. Но это только часть правды, только верхушка айсберга. Если судить хотя бы по письмам, Уна была умна, и будучи умной понимала, что была искренней с Сэлинджером, ей не в чем себя упрекнуть, и столь же искренней оказалась с Чаплином, прожив с ним долгую и – поверим – счастливую жизнь.
Хотя, признаюсь в этом треугольнике, для меня самая приторная фигура Чарльз Спенсер Чаплин. Никакого предубеждения против него нет, убеждён, его немое кино на все времена останется вершиной кинематографа. Речь идёт просто о взаимоотношениях трёх, не более того.
Остаётся сказать, что Чарльз Спенсер Чаплин прожил 88 лет и умер в 1977 году.
Сэлинджер Джером Дэвид прожил 90 лет и умер в 2010 году.
Уна О'Нил-Чаплин прожила 66 лет и умерла в 1991 году.
…вечный подросток как абсолютное клише XX века
В 1951 году Сэлинджер издал роман «Над пропастью во ржи». За короткий срок было продано 60 миллионов копий и до сих пор ежегодно реализуется в год порядка 250 тысяч экземпляров этой книги.
В чём тайна этой книги, почему ею зачитывается уже не одно поколение в разных странах мира?
Ф. Бегбедер в романе о Сэлинджере и Уне, о котором говорилось выше, пишет:
«Ещё до войны Сэлинджер вынашивал мысль о маленьком человеке в большом городе, о вечном подростке, растерянном и потерянном, эгоцентричном и прозорливом, бедном и свободном, робко влюблённым и во всём разочарованным, который стал абсолютным клише удела человеческого в западном мире двадцать первого века»
…почему «двадцать первого», а не «двадцатого»? почему «западного» мира, а, к примеру, не японского? но это не меняет сути…
В том же романе Ф. Бегбедер пишет:
«Хотелось бы мне знать, виделся ли Сэлинджер с Уной после войны. Всё моя сентиментальность. Я думаю, что это Уна вдохновила роман, который навсегда запретил нам стареть».
На мой взгляд, в этом вся суть. Пятнадцатилетняя Уна запретила стареть и себе, и ему. Запретила становиться взрослым. Можно было влюбляться, но только с одним условием, не становиться взрослым. Здравый смысл возразит, как это возможно, но какой здравый смысл для подростка.
Если оставаться в границах настоящей книги, то это абсолютное клише юноши и девушки, которые не хотят взрослеть, пугаются этого взросления, будучи юношей и девушкой не хотят, и не собираются становиться мужчиной и женщиной.
Не одно поколение сочувствует герою романа «Над пропастью во ржи», понимает, что этот роман о них, которые не хотят становиться взрослыми.
Сэлинджер придумал героя на все времена, который будет вечно выламываться из ряда Гамлет, Фауст, Растиньяк, Иван Карамазов[130 - Иван Карамазов – персонаж романа русского писателя Ф. Достоевского «Братья Карамазовы».], другие, но будет оттенять этот ряд, придавать ему новый объём, новое стереоскопическое видение. Художественным открытием Сэлинджера стала интонация романа (мы вправе сказать, «музыка романа»), которая исключила необходимость подробных описаний в стиле Бальзака[131 - Бальзак Оноре де – французский писатель, один из основоположников реализма в европейской литературе.] или Диккенса[132 - Чарльз Джон Хаффем Диккенс – английский писатель, романист. Один из крупнейших прозаиков XIX века.].
Приведу самые первые строчки романа, которые, на мой взгляд, говорят сами за себя:
«Если вам на самом деле хочется услышать эту историю, вы, наверно, прежде всего, захотите узнать, где я родился, как провёл своё дурацкое детство, что делали мои родители до моего рождения, – словом, всю эту дэвид-копперфильдовскую[133 - Дэвид Копперфильд – главный герой романа Ч. Диккенса «Дэвид Копперфильд».] муть. Но, по правде говоря, мне неохота в этом копаться. Во-первых, скучно, а во-вторых, у моих предков, наверно, случилось бы по два инфаркта на брата, если бы я стал болтать про их личные дела. Они этого терпеть не могут, особенно отец. Вообще-то они люди славные, я ничего не говорю, но обидчивые до чёртиков. Да я и не собираюсь рассказывать свою автобиографию и всякую такую чушь, просто расскажу ту сумасшедшую историю, которая случилась прошлым рождеством».
Запись в дневнике: июль, 2016 год
Ещё до завершения книги, посылал отдельные тексты своим друзьям и коллегам. Не столько для рецензирования, сколько для того, чтобы ощутить обратную связь с окружающим миром. Ведь может случиться, пишешь в уединении, забывая о мире вокруг (это нормально), увлекаешься, переоцениваешь то, что написал и окончательно теряешь голову (это уже не нормально).
Иногда понимаешь, тот или иной текст, не самый точный, не самый внятный, и не удивляешься, что это отмечают и твои «рецензенты». Так случилось с моим текстом про «Отелло» Вильяма Шекспира.
Что же следовало сделать? Или доработать текст или просто выкинуть его в корзину. На первое не хватило терпения и воли, на второе мог бы смело решиться, не отношусь к тем авторам, которые дрожат над каждой своей строкой. Но понял, что без этого текста, точнее без фигуры Отелло, что-то важное в смысловом спектре раздела «Жизнь и искусство: тендерные парадоксы», будет потеряно. Дело в том, что Отелло называю одним из самых «мужчинских мужчин». Это его беда, его проклятье, его непреодолимая судьба. Когда побеждает в нём «мужчинский мужчина», не спасает и его внутреннее благородство.
К этой же категории «мужчинских мужчин» отношу и политика, образ которого незримо присутствует в этой книге. Но в нём нет благородства Отелло, он упивается своей ролью и своими возможностями, не чувствует своей ограниченности и провинциальности. Его невозможно назвать трагическим героем, что говорит не только о масштабе личности (и об этом тоже), но и об уровне амбиций. Если политику удаётся подмять действительность под себя, то нечем гордиться, политик этот просто не дошёл до серьёзного сопротивления действительности, которая могла бы сломать ему шею.
Великая Уловка выдаётся за высокое искусство жизни.
Без Отелло все эти рассуждения, все эти ассоциации, были бы невозможны.
«Матриархат» как вечный символ культуры
Иоганн Якоб Бахофен[134 - Бахофен Иоганн Якоб – швейцарский учёный, этнограф.], швейцарский этнограф, в своей работе «Теория материнского права» выдвинул следующие положения:
– у людей первоначально существовали ничем не ограниченные половые отношения;
– такие отношения исключают всякую возможность достоверно установить отца, и поэтому происхождение можно было определять лишь по женской линии, как первоначально это и было у всех народов древности;
– вследствие этого женщины как матери, единственно достоверные родители, пользовались высокой степенью уважения, доходившей до полного господства женщин;
– переход к единобрачию, при котором женщина принадлежала исключительно одному мужчине, таил в себе нарушение древнейшей религиозной заповеди, то есть фактически нарушение исконного права остальных мужчин на эту женщину.