Мужчина и женщина: бесконечные трансформации. Книга вторая

Как и во всём другом, здесь много имитационного. На словах, везде, и в социуме, и в семье, главенствует мужчина, хозяин, господин, но это только на словах. Думаю, в наших семьях давно происходит перераспределение ролей, но по инерции все делают вид, что ничего не изменилось. Остаётся ожидать, когда будут сброшены маски. Думаю, что не только женщина, мужчина, в этом случае, спокойно вздохнёт.

Мне остаётся привести буддийскую притчу о человеке, который сначала обладал большим внешним авторитетом и производил угрожающее впечатление на окружающих. До такой степени, что те восторженно вставали, когда он входил в помещение.

Потом этот человек обрёл внутреннюю власть над собой и люди перестали его замечать. Этот человек обрёл мудрость, мудрость постепенно стали обретать и люди вокруг.

Эта притча, увы, пока не про нас.

…вернёмся к Азербайджану… к семидесятым…

Надо ли говорить, что Азербайджанская ССР, была составной частью СССР, и принципиально отличаться от других союзных республик не могла.

Как везде и здесь был застой. Иначе говоря, за редким исключением, было мирно и смирно. Не принято было высовываться, хотя никто под микроскопом не искал крамолу.

Как и везде ассортимент продуктовых и промтоварных магазинов был крайне скуден. Отсюда «достать» и «дефицит» было почти жизненной программой.

Как и везде была номенклатура, со своими спецмагазинами, спецполиклиниками, путёвками в спецсанатории. Признаюсь, какое-то время входил в данный «контингент»

…разумеется, не на самой высокой ступени пирамиды…

и могу засвидетельствовать, что в сравнении с современными супермаркетами и модными бутиками, они показались бы просто нищенскими.

Одним словом, тот же советский застой, те же нравы, та же политическая иерархия.

Политических институтов в реальном их значении, не было в СССР, не было и в Азербайджанской ССР.

Понятия гражданин в реальном политическом значении, не было в СССО, не было и в Азербайджанской ССР.

Тогда что же означал Большой нарратив о «великом руководителе», который живёт до сих пор, и не только в официальной пропаганде, но и в сознании многих людей?

Легко сказать «Большой миф», не на голом же месте он родился и продолжает жить. Большой миф невозможен без доли правды, которая потом гипертрофируется, мифологизируется, закрепляется в массовом сознании.

В чём она, эта «доля правды», заключалась?

Почему многие деятели нашей культуры до сих пор остаются апологетами этого нашего самого «великого руководителя»?

Почему критическое мышление у нас отступило перед лицом «Большого нарратива»?

Почему никто по-настоящему не задумался, как одному и тому же человеку удалось стать (быть или казаться?) национальным героем в республике, сделать головокружительную карьеру в центре, которая невозможна без проявления верноподданнических чувств, вернуться на самую вершину власти уже в независимом государстве?

Оставляют этот вопрос философам, историкам, политологам, всем тем, кто любит и умеет думать.

Выскажу только своё твёрдое убеждение, что две редакции повести «Звук свирели» факт не случайный. За этим фактом стоит целая философия жизни, которая сплошь должна состоять из искусных манёвров, тактических уловок, когда цель оправдывает любые средства для её достижения.

Господин должен оставаться господином, слуга слугой, и следует любыми средствами разрушить политические институты, которые могут нарушить эту субординацию.

По аналогии с известной мыслью А. Чехова придётся по капле выдавливать из себя «великого руководителя»[929 - «По капле выдавливать из себя раба» – ставшая крылатой фраза русского писателя А. Чехова.].

Особенно это касается слуг…

«На Хребтовой»…

В 1967 году азербайджанский писатель Рустам Ибрагимбеков напечатал повесть «На 9-й Хребтовой».

В 1969 году по этой повести был снят знаковый для Азербайджанского кино, фильм «В этом южном городе»[930 - «На 7-й Хребтовой» – повесть азербайджанского писателя Р. Ибрагимбекова, по которой в 1969 году снят фильм «В этом южном городе».].

Сейчас, когда я пишу эти строки (27 июля 2015 года), название фильма мне кажется неудачным. «Хребтовая» конкретное название улицы в Баку, а всего было 12 Хребтовых, последняя «12-я Хребтовая».

«В этом южном городе» вызывает у меня санаторные ассоциации, где-то там, в одном из южных городов. «Хребтовая» не оставляет сомнений, где это происходило. И с кем.

Фильм не книга, у неё другая, более многочисленная аудитория. Время, когда был снят фильм «В этом южном городе», хотя и было «мирное и смирное», но время советское, цензура уже не свирепствовала, но не была ещё отменена. Название «На Хребтовой», вкупе с событиями, которые происходили на этой «хребтовой», могли вызвать недоумение и неприятие, и не только у цензоров. Жизнь показала, что и название не спасло, не трудно было догадаться, имена персонажей, их поведение, их облик, говорили сами за себя, – не где-то там это происходило, а у нас. Фильм был про нас.

Нас это шокировало, мы к этому не привыкли. Фильм вызвал резкий протест у той части нашей интеллигенции (весьма многочисленной), которая была уверена, в мир следует транслировать наш благообразный облик. Мало ли что могут о нас подумать, вдруг решат, что мы такие же развращённые, как эти европейцы.

Или, ещё хуже, решат, что мы не такие как они, европейцы. Что мы, дикие азиаты.

«Хребтовая» не просто точное название улицы в Баку, название рождает множество ассоциаций. Тот самый случай, когда «дышит» культурный ландшафт. И не просто «азербайджанский», на мой взгляд, как раз лишённый конкретного культурного ландшафта, подобно «одному южному городу», а именно «бакинский», «апшеронский» культурный ландшафт.

Точно также как «дышит» культурный ландшафт западного региона Азербайджана в повести Исы Гусейнова «Звук свирели».

Что я имею в виду?

Во-первых.

Название улицы, несомненно, дали не сами жители этих улиц, а «колонизаторы» (не следует рассматривать это определение как обличительное).

У нас есть все основания назвать колонизаторами тех предприимчивых людей, которые оказались в Баку в период нефтяного бума XIX века. Колонизаторы не только хотели разбогатеть с помощью бакинской нефти, но и начали благоустраивать город, в котором намеревались жить. Местных жителей в ту пору называли «туземцы», без капли уничижительности. Часть «туземцев» (меньшая часть) подхватила это «благоустройство» и, тем самым, стала преодолевать свою «туземность». Другие так и остались «туземцами, отодвинувшись на периферию городской жизни. Туземцы в собственном городе.

«Хребтовые», «Нагорные», «Параллельные», как бы, названия без названий, говорящие о том, что эти улицы находятся за пределами культурной ойкумены города. Названия как указание на безымянность. Названия как указание на «туземность», как на жизнь, в которой время неподвижно.

Советские «колонизаторы» предпочитали другой стиль, никакой безымянности, точные идеологические названия как часть монументальной пропаганды. Та же «9-я Хребтовая» стала улицей Мирза Давуда Гусейнова[931 - Гусейнов Мирза Давуд – советский азербайджанский партийный и государственный деятель.].

Во-вторых.

Все эти «Хребтовые», «Нагорные», «Параллельные» в советское время были перерезаны улицей, которая получила название «Советская». Наверно с целью всё той же монументальной пропаганды, чтобы «туземцы» становились советскими людьми. Составной частью «советского народа».

Много воды утекло с тех пор. Уже давно нет страны, которая называлась «Советской», в постсоветские времена переименовали улицу, которая долгие годы называлась «Советской», но в городском обиходе сохранилось название «советская». Иронический парадокс в том, что «советская» как жила по своим «туземным» нравам, так и живёт до сих пор, хотя город шагнул далеко за «Советскую», и последняя в этом смысле, даже приблизилась к центру. «Советская» так и осталась не «советской» или, точнее, вне «советской». Жители «Советской» так и не стали «советским народом».

В-третьих.

История историей, советское, постсоветское, но есть настоящее, в котором живу, в котором пишу свою книгу. А в этом настоящем, мне не трудно выйти из дома, пройти два квартала, и подойти к «советской». Сегодня это руины. Собирались провести магистраль, заложить парк, потом не хватило средств, только на более или менее пристойные заборы. Кое-где сохранились дома, живут люди, прямо на развалинах разводят костры, где-то сжигают старые покрышки, дым и копоть застилают всё вокруг, рядом играют дети.

Не знаю, что будет завтра, через год, через десять лет. Сегодня это «руины Советской». Горькая метафора.

Окраина Большого Города…

Место действия повести «И не было лучше брата» обозначено просто «отдалённый район города». Единственной достопримечательностью этого «отдалённого района» была баня, которая была построена «в середине прошлого века», т. е. в середине XIX века. Любители настоящей бани приезжали сюда из самых дальних районов города.

В повести нет названия улиц. Но по нравам людей, которые здесь живут, трудно ошибиться. Это «далеко, далеко», это «Хребтовые», «Нагорные», «Параллельные». Это «Советская».