Хранители – перерождение

Но все обошлось. Из-за своей травмы ничего не помнил из детства. Лишь благодаря тому, что на рубашке было вышито имя, узнал, как меня зовут.

Без сознания пролежал больше месяца, но, когда все-таки пришел в себя, на поправку пошел быстро. Детский организм вскоре восстановил силы, а от ран не осталось и следа.

Женщина, которую звали Мара, жила одна и очень бедно в небольшом стареньком, уже слегка покосившемся доме на окраине поселка. Над входом в избу висел серп. Обычно прибивают подковы, почему серп, я спрашивал, но она только улыбалась и уходила от ответа. Мара была средних лет темноволосой и черноглазой красавицей. Вот только почему-то не имела мужа.

Из-за бедности содержать меня она не могла и долго думала, что дальше делать.

Выбор был небольшой, вернее сказать, всего один вариант. Когда ко мне вернулись силы, мы отправились к мельнику.

Хозяйство у него имелось обширное. Две мельницы, три пекарни, склады, в городе несколько лавок, собственный добротный жилой дом и отдельно постройки для работников.

Вот и решила она попросить его взять меня к себе. Человек он был зажиточный, даже по местным меркам богатый, возможно, и не откажет приютить ребенка. Хоть я еще маленький, но работать смогу.

Разговор у них состоялся непростой и долгий. Вначале мельник упирался, ни в какую не хотел меня брать, сетуя на возраст. Содержать просто так не желал, нахлебники ему не нужны.

К тому же была еще одна причина. Мое лицо и цвет волос говорили о том, что я не из простого люда. Внешностью отличаюсь от обычных детей, и случись что, если объявятся родственники или родители, у него могут быть большие проблемы.

Я тогда находился рядом с Марой и слушал, о чем они говорят, не понимая, что он имеет в виду. Почему из-за меня могут быть проблемы? Мне казалось, должно быть все наоборот. Если кто из родственников появится, то отблагодарит за предоставленный кров, но мельник считал иначе.

Женщина не сдавалась, предложила перекрасить мои золотого цвета волосы с помощью простенькой магии и вдобавок измазать сажей, сделать это было несложно. А на аристократическое лицо кто будет обращать внимание? Много ли у него посторонних людей ходит? К тому же, детишек во дворе бегает предостаточно, все при деле, одним больше, одним меньше.

Я тоже принесу пользу, не просто так буду жить, дело всегда найдется. Конюшни имеются, которые необходимо чистить, могу двор подмести, уж на это сгожусь. Да и мало ли чей сын, никто интересоваться не станет, а мои настоящие родители, по всей видимости, погибли. Работников у него много, никому и дела не будет, что еще один ребенок появился.

В итоге поворчав, он махнул рукой и согласился меня взять.

Вскоре к нам подошла упитанная, добротная женщина с приветливым, добрым лицом. Одета она была в длинное свободное платье с короткими рукавами, поверх которого имелся фартук, перепачканный мукой. Оглядев меня, женщина страдальчески покачала головой.

Я обнялся со спасшей меня Марай. Она всплакнула, погладила по голове и ушла, а меня повели в новое жилище.

Женщина сопроводила в дальнее помещение пекарни, где она работала. Там мне выделили угол в кладовке. Вскоре какой-то человек приволок простенькую кровать, матрас, подушку и совсем старое одеяло. Так я обзавелся своим жильем.

У меня даже было небольшое окно, которое находилось под самым потолком, через него я впоследствии любил смотреть на звезды.

Мне помогли убраться в чулане, вынести накопившийся за долгое время мусор. В кладовке имелся стеллаж, который я вскоре приспособил для своих вещей. Их было немного, пара сменной одежды, кое-какие мелочи, огарки свечей, но все же это были мои вещи. Это привносило хоть какой-то уют и чувство дома.

Буквально на следующий день мне принесли серый порошок, завернутый в кулек, показали, где помыть голову. Я натер им волосы, пожимая плечами и не понимая, зачем это надо. А когда смыл, то увидел, что они почти черные, и, как ни странно, брови тоже потемнели. Но этого оказалось мало, красящая магия быстро сходила, поэтому впоследствии приходилось их натирать сажей.

Первое время меня все разглядывали, особенно девочки. Цокали языками, улыбались, я только пожимал плечами, все было странно.

Просыпался я рано и сглатывал слюну. Так как жил в пекарне, то от свежеиспеченного хлеба шел умопомрачительный аромат, продолжать спать было просто невозможно. Умывался и бежал работать, помогая в пекарне и на конюшне, в саду, а иногда на мельнице.

Поначалу сильно уставал, никто не считался, что я ребенок. Управляющий часто повторял, постукивая слегка по спине прутом: «Если хочу есть, то должен работать». Вот я и трудился, со временем привыкнув.

Женщины на пекарне были хорошие и добрые. Они часто подкармливали меня свежим хлебом или булочкой. Мое лицо их умиляло, даже несмотря на перекрашенные волосы.

Вскоре у местных ребят стал своим. Пацанов и девчонок там жило много. Трудились все, никто просто так не бегал, помогали родителям, кто чем мог. Бывало, что меня отправляли помогать разгружать подводы со свежеиспеченным хлебом и сдобой. Помощи от меня, конечно, было мало, скорее всего просто для того, чтобы без дела не болтался, так как быстро справлялся с поставленными задачами. Так я и познакомился в таверне с наемником, который дал мне серебряные монеты и рассказал о маге.

Жизнь продолжалась, и все бы ничего, но у мельника имелся толстый, скорее пухлый сын, всего на год старше меня. Местные уверяли, что мальчик не от рождения такой упитанный, а разъелся на выпечке, он постоянно что-то жевал. Уж больно любил свежеиспеченные сладкие булочки.

Лицо заплыло жиром, отчего глаза сузились. На губах вечно присутствовала недовольная, мстительная улыбка. Короткие толстые пальцы, кривоватые ноги, из-за чего походка была вразвалку.

Он постоянно за всеми тайно подглядывал, а затем ябедничал папе, сообщая, кто о чем говорит. Кто, по его мнению, плохо работал, что-то уронил, сломал или пытался украсть.

Местные дети ненавидели его, старались избегать, не общаться и вообще поменьше попадаться ему на глаза. Вот только он назойливо присутствовал везде, высматривая, вынюхивая, подслушивая и запоминая.

Из-за этого часто многим ребятам доставалось. Причем, никто их не спрашивал и не выяснял, на самом деле они провинились или толстяк все придумал.

Подобное произошло при мне на конюшне. Управляющий выпорол совсем маленького мальчишку только за то, что тот якобы уронил корзину с овсом и вместо того, чтобы аккуратно его собрать, сгреб метлой.

Он страшно кричал от боли, молил не бить его, клялся, что ничего не делал, да кто станет его слушать. Мать не могла ничего сделать, батрачка она, хозяин сказал: «Виновен», – значит, так и есть.

Избили его розгами, раздев и привязав к столбу в конюшне. Да так, что малой несколько дней пролежал в бреду, прежде чем очнулся. Думали, не ровен час помрет, но оклемался.

Я знал, что он не совершал ничего подобного, так как был целый день рядом с ним. Попытался заступиться, но мужчина зло на меня посмотрел и стеганул прутом по спине, чтобы не вмешивался. Не моего ума дело, защитник еще нашелся, а коли не заткнусь, то и меня выпорет за компанию.

Затем как-то более взрослого юношу наказали, а через некоторое время еще одного. Все понимали, откуда ветер дует, но ничего не могли сделать. Стали откровенно побаиваться сына мельника, не хотелось получать побои ни за что. Он злорадствовал, довольно при этом улыбаясь, толстяку нравилось присутствовать на порке. Следил, чтобы не жалели провинившегося.

И вот как-то вечером, мне тогда исполнилось уже одиннадцать лет, мы своей компанией собрались втихаря в глубине сада. Всего десять человек, мальчишки и девчонки. Сидим, болтаем, яблоки грызем, болтаем о всяком. Вскоре к нам присоединилась Лера, хорошенькая симпатичная девочка, ее мама работала на пекарне.

Она присела рядом, а сама маленькую булочку в руке держит. Протянула мне, я в ответ лишь улыбнулся и отказался, другие ребята тоже не стали брать. Чем там делиться, она совсем маленькая, одной и то мало.

В этот вечер произошло событие, которое впоследствии изменило всю мою жизнь.

Внезапно из кустов выбежал сын мельника со злобной гримасой на лице.

Сжав кулаки, он подскочил к Лере и с ходу выбил у нее булочку из рук, закричав во все горло, что она воровка. Девочка испугалась, вздрогнула, вся сжалась, лишь моргала и испуганно смотрела на толстяка. А он стал тыкать в ее сторону пальцем, продолжает орать, что она вор. Все тут же притихли и медленно стали отодвигаться от Леры в стороны.

Сын мельника, скривившись в злобной гримасе, зарычал, схватил девочку за волосы и с силой бросил на землю. Больно ударившись, закрыв лицо руками, Лера заплакала.

Толстяк, злобно крича: «Будешь знать, как воровать, будешь знать, как брать чужое», подскочил к ней и стал со злорадством бить ногами, безжалостно нанося удары.

Она ревела, пыталась уворачиваться, кричала сквозь слезы, что не виновата, ей мама дала. Сын мельника не слушал, он показывал свое превосходство и вседозволенность, а ее слезы и крики только раззадоривали.

Народ притих, никто не хотел с ним связывать, зная его подлую натуру и то, что обязательно пожалуется отцу.

Я не смог наблюдать, как этот мерзкий толстяк топчет ее ногами.

Во мне вскипело негодование, тем более, как потом выяснилось, это действительно мать ей дала ту злосчастную булочку, причем заплатив за нее. Но тогда никто об этом еще не знал.

Сжав кулаки, наплевав на последствия, которые для меня могли быть очень тяжелыми, я подскочил к нему и врезал кулаком в глаз. От неожиданности и сильного удара толстяк грохнулся на свой толстый зад, закрыв его руками.

Нагнувшись к нему, сделав грозное лицо, полное ненависти и отвращения к этому мерзавцу, схватил его одной рукой за ворот рубашки. Замахнувшись, зло, сквозь зубы процедил: «Еще раз ударишь девочку, зубы выбью».

Но больше бить не пришлось. Он оказался самым настоящим трусом, способным делать гадости только исподтишка да нападать на девочек. Толстяк зарыдал, из испуганных глаз потекли слезы. Он совершенно не ожидал, что кто-то может с ним так разговаривать и дать отпор.

Я отпустил его, от вида, как ревет, прикрывая ушибленный глаз, злость прошла. Отойдя, просто отвернулся. Сын мельника поднялся и потопал домой, продолжая плакать. В этот момент все увидели, что штаны его мокрые, толстяк обмочился от страха.

Перестав обращать на него внимание, я подошел к Лере, присел и погладил ее по голове. Девочка, скорчившись, лежала на земле, закрыв лицо руками, и плакала.