Соль земли. Люди, ради которых стоит узнать Россию. Второй сезон

И ведь Волков наряду с другими нашими гениями Лермонтовым, Пушкиным тоже очень рано ушел. Совершив головокружительную карьеру, он умер в 34 года. Страшно поверить. Всем кажется, что это какой-то умудренный, старый человек, а нет… И сама его личность была очень глубокая, емкая, противоречивая. Он был нелюдим, хотя, с другой стороны, очень коммуникабелен. Глубочайшего образования, немецкий и итальянский языки знал как родные. Сам вырезал деревянный алтарь для церкви Николы Надеина – и алтарь, и церковь в Ярославе сохранились. Его дело и стало точкой отсчета общедоступного профессионального театра.

– То есть он в Российской империи был первым?

– Да, и он так и называется – Первый русский театр.

– Но ведь тогда люди чаще ходили в балаганы.

– Не совсем так. Были придворные театры, были театры крепостные. Они принадлежали знатным людям, а актерами были крепостные. Туда билеты не покупались. Это были клубы – места развлечений, свидетельства превосходства. А это был театр для всех, куда могли ходить и купцы, и ремесленники.

– А сейчас ярославцы насколько активно ходят в театр?

– А какие у вас варианты ответов?

– Ну, «на премьерах битком», «залы пустуют», «ходят только на комедии».

– Ну да, вы перечислили все ужасы регионального театра, которые иногда присутствуют на местах, но мы театр федеральный. В позапрошлом году президент присвоил нам статус особо ценного объекта культурного наследия народов Российской Федерации. Так, на секундочку. А к тому же Ярославль – столица Золотого кольца. Поэтому к нам приходят не только ярославцы – приезжают иностранцы, люди из столицы, из разных регионов. Можно сказать, мы по праву претендуем на роль Большого театра, но только в Ярославле. Потому что приехать сюда и не сходить в театр – это все равно, что ты не был в Ярославле.

– Что еще удивительно, вы, насколько я знаю, живете в Железноводске в Ставрополье.

– Я прописан в Железноводске и бываю там часто, но живу сейчас в Ярославле.

– И каково это – бывать в Железноводске, руководить театром в Ярославле, сниматься в Москве? Как вы успеваете? Сколько времени проводите в дороге?

– Много. Для меня это привычное время жизни – находиться в дороге. Вот сейчас с вами разговариваю – тоже еду, из Ярославля в Москву.

– Спрошу про кино. Вы всегда играете положительных героев. Это ваша позиция или просто злодеев не предлагают?

– Ну, почему. Вот «Сибирь мон амур» – я там играю такого зловредного полковника, непростого, скажем, характера. Потом есть фильм «Холодные берега» – там я играю человека, свернувшего с истинного пути. Ну, а в принципе, мне, наверное, предлагают то, что видят во мне режиссеры. Они, читая сценарий, понимают, кто наиболее точно попадает на эту роль.

– Но вам бы хотелось сыграть более характерного героя?

– А у меня, знаете, нет таких творческих амбиций. Даже такого понятия нет – «хотелось бы сыграть». Этот инстинкт отсутствует.

– Потому что вы, прежде всего, режиссер?

– Да. А «хотелось бы сыграть» – это друзья предлагают. Я отвечаю согласием, когда понимаю, что мне интересно и я смогу. А сам – нет.

– Но вы и отказываетесь иногда, особенно от участия в зарубежных картинах (хотя и сыграли в «Черном море» с Джудом Лоу). Кому отказывали?

– Я не знаю фамилий, я знаю сюжеты, ознакомившись с которыми, я понимал, что они, скажем так, не совсем точно отражают жизнь моей родины. Поэтому не нашел в себе сил и возможности поучаствовать в этих проектах.

Сергей Пускепалис и Марьяна Спивак, кадр из сериала «Шифр»

– Это снова русские, которые не похожи на русских?

– Да-да, ну, как обычно. «Клюква».

– Когда вы играете космонавта в сериале «Частица Вселенной» или сыщика в «Шифре» и «Крике совы», вам важно узнать что-то об их работе? Вы консультируетесь с профи?

– Я не консультируюсь, меня консультируют. То есть это не частная инициатива, ведется подготовка, есть люди-консультанты.

– Что такого удивительного и нестандартного вы, например, узнали о работе космонавта?

– Там удивительно и нестандартно все. От начала прихода в отряд космонавтов до завершения карьеры. И вся дальнейшая жизнь. Вот все в космонавте непривычно для обычного человека.

– Почему именно «завершения карьеры»?

– Ну, потому что не может принять космонавт, что он больше никогда не попадет за те пределы, где, кроме него и его товарищей, никого не было. Была такая возможность заглянуть туда, куда без технического гения нельзя заглянуть – и нет.

– А такое понятие как бесконечность вы как можете объяснить? Вот всегда было интересно.

– Бесконечность – это Бог.

– Ну, это верующим только можно так объяснить.

– Ну, пусть верят!

– А в работе сыщика что такого особенного?

– Я не знаю… И они не сдаются. Я пытаюсь быть убедительным в этом образе. Ну, если получается, здорово. Даже находясь на съемках, понимаешь, что это очень тяжелая профессия, психологически и физически. И люди, которые этим занимаются, настоящие сыщики, у меня вызывают огромное уважение. В то же время эта работа часто деформирует людей, таких случаев много. И это тоже нужно понимать.

– Сейчас много фильмов в России снимают о спортивных и военных победах из нашего прошлого. Это воспитание патриотизма, и это нужно. Но если не про войну и не про прошлое, о чем вы бы сами хотели снять фильм из нашего настоящего?

– Вы сейчас говорите про мой режиссерский портфель? Я так не могу сказать, мне надо понимать место действия, кто бы участвовал в этом. А абстрактное понимание… Я бы хотел снять фильм про добро. Про победу добра над злом. Вот про это.

    автор Ольга Майдельман/ фото архив героя

Как активист-колясочник стал большим начальником

Александр Востриков парализован вот уже 16 лет. Три года назад его позвали на госслужбу

36-летний Александр Востриков считает, что вряд ли его история уникальна. Но мы, честно сказать, не знаем других таких случаев в России, когда почти полностью парализованный человек стал бы крупным чиновником.

Колясочник Востриков на общественных началах добивался того, чтобы его родной Орел становился более комфортным для инвалидов. А 3 года назад ему предложили пост замруководителя департамента соцзащиты Орловской области.

– Расскажите о своей травме. Что с вами произошло?

– 2005 год, лето, я окончил 3-й курс Бауманки, и мы с друзьями поехали купаться на пруд в Подмосковье. День, как день, ничего такого не было сверхъестественного, никаких знаков. И дно в этом месте песчаное, ни коряг, ни камней – ничего. Я нырял «щучкой» с берега. Ударился головой. Сломал четвертый шейный позвонок. Друзья меня вытащили, я сознание не терял, вызвали «скорую». Вот так все и получилось. Не очень удачно. Или наоборот – удачно. Как посмотреть.

Александр Востриков

– Что было дальше? Как долго длилась реабилитация?

– Дальше был полный паралич и активная реабилитация в течение двух лет. Я был и в московском «Преодолении», и в крымском городе Саки, везде, где только можно. А потом пришло понимание, что радикально уже ничего не изменится. Вот чего достиг за эти два года, так все и останется. И надо что-то делать дальше. Не на пенсию же жить. Кисти, пальцы не работают, но в какой-то степени руками двигать я могу. В локтях руки сгибаются, но сам разогнуть их я уже не могу.

– А на клавиатуре сами печатаете?

Мы разговариваем по видеосвязи. Александр поворачивает камеру телефона так, что я вижу его правую кисть. Ребром ладони с полусогнутыми неподвижными пальцами он стучит по клавиатуре ноутбука.