Одна зима на двоих

– Хасс велел доставить ее к вам, – обронила надзирательница и, немного подумав, добавила, – шкуру за нее спустит.

– Ну раз шкуру спустит, то пусть остается, – хмыкнул главный повар, не отрываясь от своего занятия.

Орлада, довольная тем, что избавилась от проблемной рабыни, поспешила покинуть это шумное место, а Ким осталась стоять, не зная, куда дальше податься.

– Ты не обижайся. Я специально это сказала, – подмигнула та девушка, что обозвала ее тощей, – мы своих всегда поддерживаем, но для вида гоняем, чтобы вопросов не возникало.

Ким сдержано кивнула:

– И что мне делать?

– До обеда еще далеко, – один из поваров стер кулаком пот со лба, – пока отнеси обрезки на псарню.

– Я не знаю…

– Туда, – махнул рукой, обозначая направление, – прямо. До самого конца. Не заблудишься.

Ким послушно забрала тяжелое ведро, полное шматков брюшины и еще теплых потрохов, повесила его на сгиб локтя и поплелась искать псарню.

На маленькую хвеллу, согнувшуюся под тяжестью ношу, никто не обращал внимания. Только и оставалось, что уворачиваться из-под копыт проносящихся мимо вирт и отпрыгивать с дороги у воинов, которые снесут не задумываясь.

Ким продвигалась вперед медленно. Казалось, что с каждым шагом ведро становилось все тяжелее, оттягивало руку, а тонкая ручка врезалась в плоть. Через десяток шагов она поняла, что если не остановится и не передохнет, то просто повалится без сил. Поэтому она юркнула в узкий проход, с тихим стоном плюхнула ведро на землю. Потирая пульсирующий сгиб руки, Ким осторожно выглянула с одной стороны шатра – ничего интересного, с другой – тоже. Тогда она протиснулась в узкий просвет между стоящими позади шатрами и чуть не поплатилась за это.

Жесткие звериные челюсти щёлкнули перед самым носом, лишь немного не дотянувшись до ее лица.

– Ой! – она отпрянула, прижалась спиной к адовару и испуганно уставилась на вирту в обличие ящера.

Зверь сидел на цели, рычал, скалился, хлеща по бокам тонким чешуйчатым хвостом и поджимая переднюю лапу. Немного повыше сустава, была видна глубокая рана, еще не затянувшаяся рана с припухшими краями.

Вирта снова рванула, натягивая цепь до предела.

– Безумная, – выдохнула Ким и бочком отступила подальше, а потом и вовсе скользнула обратно в проход.

Вслед ей доносилось звериное ворчание. Злое, яростное, и как будто обиженное. Словно зверь не понимал, за что его держат на цепи, в пыльном закутке между шатрами. Ярился оттого, что стал пленником и рвался на свободу. Как и она…

Не совсем понимая, зачем делает это, Ким достала из ведра большой обрезок брюшины и вернулась обратно.

– Тише, тише, – прошептала, примирительно поднимая руки, – я принесла тебе немного…вкусного.

Она была не настолько бесстрашна, чтобы кормить обозленную зверюгу с рук, поэтому просто кинула кусок мяса на землю, к трехпалым когтистым лапам.

Вирта оскалилась и, не сводя с нее настороженного взгляда, опустила голову. Принюхалась, шумно втянув воздух узкими ноздрями, и одним махом проглотила кусок, даже не пережевывая его. Только челюстями лязгнула так, что волосы на затылке встали дыбом.

– Все, – Ким развела руками в ответ на требовательное ворчание, – я принесу еще потом. А сейчас мне пора.

Вирта зарычала, но в этот раз уже более сдержано и милостиво, а девушка подняла свою ношу и продолжила путь.

Дорога казалась бесконечной. Пестрая череда шатров, шум, гам, жара, люди. Все это смешалось в пестрое месиво, грозящее полностью поглотить, подмять под себя.

Среди этого хаоса Ким чувствовала себя маленькой и потерянной. Но когда она уже была готова сдаться и спросить у кого-нибудь дорогу, сквозь нескончаемый гомон пробился приглушенный лай.

На псарне ее встретил мужчина поистине исполинских размеров.

– Заткнулись, живо! – произнес он, не повышая голоса, и все псы – огромные, черные как ночь, с широкими массивными челюстями и глазами, наполненными желанием убивать, разом захлопнули свои пасти.

Они жадно принюхивались, облизывались, и не понятно, на что именно. На ошметки мяса в ведре или на саму Ким.

Псарь, наверное, был выше Хасса на целую голову. Грузный, с большим волосатым животом и кулаками размером с наковальню. Он забрал ведро одним пальцем, как игрушку, и Ким, глядя на его бугрящиеся мышцы, подумала, что ему по силам одним ударом свалить с ног взрослую вирту.

– Жди, – отдал распоряжение и прошел чуть вперед, где в широком корыте прели остатки еды. При его приближении в воздух поднялось целое облако мух. Он лениво отмахнулся от них и перевернул ведро. Его содержимое с чавканьем вывалилось в корыто, забрызгав притоптанную землю каплями крови.

Псы от нетерпения поскуливали, накручивая куцым хвостами, облизывались и зевали, демонстрируя свои жуткие клыки.

– Обратно неси.

Ким схватила пустое ведро и поспешила прочь. Псарня ей не понравилась. Запах в этом месте стоял поистине удушающий: остатки еды, разлагающаяся плоть, псина. Вдобавок возникало ощущение, что стоит только замешкаться, и тебя сожрут.

Обратно она почти бежала, но все равно получила недовольный взгляд от мясника:

– Слишком долго.

– Я заблудилась.

Он равнодушно отмахнулся и указал на следующее ведро, уже наполненное до верху обрезками:

– Туда же.

Девушка обреченно вздохнула. Похоже ее ждал очень непростой день. И еще не понятно, что тяжелее – стирать одежду или таскать ведра по лагерю.

Глава 12

В первый день ей не доверили ничего кроме грязной работы. Она таскала обрезки то на псарню, то к загонам с виртами, убирала помои, складывала испачканную посуду туда, где другие ее драили в солевом растворе, потом чистую относила в низкую палатку и расставляла там высокими стопками на деревянных полках. Это был нескончаемый поток рутинных дел, среди которых не удавалось выкроить ни минуты на отдых. К тому же, завоеватели не считали, что рабам этот отдых нужен и продолжали равнодушно заваливать все новой и новой работой.

Только к вечеру, уже не чувствуя от усталости ног, Ким вспомнила, что с утра ничего не ела, и что ее миска, которую выдали еще в обед, все так же стоит на кривом чурбане возле опустевших котлов. Темная похлебка остыла, на ее поверхности плавали белые хлопья жира, ложки рядом не было, возможности подогреть еду – тоже, поэтому Ким просто вылила ее в ведро с отходами.

С сумерками в лагерь снова пришла музыка и веселье. Разгорались праздничные костры, нарастал гул барабанов и доносились невнятные обрывки песен. Ким радовалась, что кухня располагалась далеко от центра лагеря, но каждый взрыв хохота или громкие голоса, проходящих мимо воинов, отзывались неприятным трепетом за грудиной. Еще свежи были воспоминания о том, как вчера хмельной боров повалил ее на землю, как его грубые руки скользили по бедрам, пытаясь забраться выше. Теперь этот мерзавец был прикован к позорному столбу, и Ким было его не жалко. Совсем…

– Что ты здесь делаешь? – Хасс бесшумно зашел в палатку.

– Посуду расставляю, на завтра, – Ким аккуратно поправила накренившуюся стопку тарелок и на всякий случай отступила подальше от кхассера. В его присутствии всегда становилось не по себе, он будто стягивал защитный полог, под которым она пыталась спрятаться от жестокого мира, и пробивался внутрь, под ребра, вынуждая дышать через раз.

– Уже темно.

– Меня никто не отпускал. Работаю, – чтобы не смотреть на него, Ким взяла кастрюлю и попыталась убрать ее на верхнюю полку, но сколько бы ни тянулась, ни вставала на цыпочки – не могла достать. Эти полки явно делались для кого-то покрупнее и повыше нежели она.

Хасс едва различимо скрипнул зубами, выдрал из худеньких рук кастрюлю и одним отрывистым движением закинул ее на место.

– За мной, – уверенно шагнул к выходу, ничуть не сомневаясь, что хвелла послушается его приказа.