1+2: Честная книга о материнстве от мамы двойни

Подстригать ногти удобнее, когда дети спят. Обычно получалось раз в две недели. Идеально подошли ножницы с закругленными концами.

Купала детей строго каждый день до шести месяцев, как и гладила все белье с двух сторон. После шести месяцев я стала чуть спокойнее в этом плане.

Подмывать или вытирать влажной салфеткой мальчиков следует вверх спинкой спереди назад, а девочек наоборот – от влагалища к анальному отверстию.

Чтобы побыстрее отвалилась скрепочка, я выкладывала детей голенькими, и обязательно подворачивала памперс, чтобы он не касался скрепочки. Обрабатывала рану фурацилином, но средство подскажет неонатолог при выписке.

Еще у меня был пунктик на посторонних. Я никого не пускала и не подпускала к детям

без флюорографии.

Все, что я хотела сделать правильно, и что из этого оказалось чушью

Малыши в первые недели после рождения похожи на инопланетных существ. Или я грудничков такими вижу. Если они не спят, то хаотично двигают ручками и ножками в разные стороны. И крохотные пальчики сжаты в кулачки у них, будто они готовятся к невидимому бою.

До рождения я была ярой противницей пеленания и сосок. Думала, что ни за что не дам смесь. На практике оказалось, что детям до трех месяцев гораздо спокойнее уснуть, если их запеленать, чтобы ручки во сне их не пугали. И первые три месяца у нас был сонно-ленивый, поэтому при возможности днем я укладывала их рядом с собой и на часик засыпала. Брать ночью в кровать мне было страшно оттого, что могу их придавить.

Еще, оказалось, что я не могу заснуть нормально, несмотря на дикую усталость надолго. В голове не укладывалось, казалось невозможным, что я произвела на свет двух существ, которые сами дышат, без меня. Я вскакивала среди ночи и проверяла, дышат ли они. Каждую ночь. По несколько раз за ночь. И это несмотря на то, что вставала по часам, ночью, чтобы покормить. На четвертый месяц врач меня убедила, что дети ночью и пять часов могут прожить без моего молока и бутылочки, поэтому я угомонилась и кормила по требованию ночью.

Я отказалась от слингов и укачивающих люлек до 6 месяцев. Врачи на курсах настаивали, что новомодные приспособления для укачивания портят несформировавшийся позвоночник. Поэтому я только один раз, когда им было по году, засунула их в слинг, до этого я носила их на руках по очереди.

Я читала, что до трех месяцев малыш не чувствует разницы между собой и мамой. Он должен часто находиться на ее руках, ее тонус формирует тонус ребенка. И ему важно ощущать, что мама рядом, готова позаботиться о нем по первому зову, тогда он вырастет гармоничной личностью. Если же малыша редко берут на руки, единственный способ почувствовать свое тело – это двигаться часто. Такие дети потом могут быть гиперактивными и нередко, по словам психологов, вырастают неусидчивыми, из-за чего испытывают трудности в обучении и общении. Психологи и ученые, конечно, бывают пессимистичны в прогнозах.

Еще врачи рекомендовали не поить детей водичкой. «Больше выпьет – меньше съест». Но наступило лето, дети потели, и я растерялась, не мучает ли их жажда. Участковый успокоила, что от грудного молока малыш утоляет и голод, и жажду. Но в один из дней Микуша отказался и от груди и смеси при жаре, и я подпаивала его из ложечки водой. Так что, наверное, нужно действовать по обстоятельствам и не драматизировать, что все-таки дала воду, хотя кормишь только грудью, например.

Про материнский инстинкт и любовь

О нем говорили знакомые, подруги, ставшие мамами раньше меня, незнакомые женщины в интернете – о нереальном чувстве всепоглощающей любви к ребенку.

Психологи употребляют термин «безусловная любовь», безграничная, безмерная. Я провела в ожидании этой любви все восемь месяцев непростой беременности.

Я пережила 15-часовые муки родов и ждала этого благословенного чувства.

Мне положили на солнечное сплетение красного человечка, похожего на гигантскую креветку, а я не испытала ничего, кроме раздирающей боли ниже поясницы.

Наркоз отходил, боль усиливалась, чувство благоговения не наступало. Ребенок плакал. Медсестра бесцеремонно вытащила мою грудь из душного воздухонепроницаемого одноразового халата и всунула ребенку в рот.

Медперсонал радовался, переговариваясь между собой. Мама крутилась у кювеза с первым малышом, а я заплакала.

Я действовала по шагам, согласно инструкциям, четко отмечала в ежедневнике дни приема у врача, сдавала вовремя анализы, пила таблетки, но не была морально готова к материнству.

Мне стало страшно.

Страх – это то, что будет преследовать тебя постоянно, как только обнаружишь две полоски на тесте. Страх того, что происходит внутри тебя. Страх, что покажут УЗИ и результаты анализов. Страх родов, страх любой возможной болезни и патологий малыша. Страх, что дети могут умереть во сне. Ты боишься на несколько лет вперед. Если боишься не за них, то берешься за себя. «А если со мной что-то случится, кто будет заботиться о них?». Некоторые ярые «счастливицы» зарабатывают на переживаниях психосоматические заболевания, которые переходят в настоящие.

От мыслей возвращаюсь в родовой блок.

Никакой эйфории нет, есть боль.

Хочется встать и убежать. Просто физически выйти отсюда. И побыть одной, желательно в тишине.

Мне положили на живот второго ребенка, но боль пересилила. «Заберите его, пожалуйста».

Любви не было. Я бесчувственное решето.

Неонатологи, медсестры, мама суетились между кювезами с малышами. Никто не обращал на меня внимания. Я отработанный товар. Всем было плевать. Из обеих рук торчали иголки, ведущие к трубкам: вводили физраствор, капельница строго отмеряла дозу.

Я разрыдалась в голос на акушерском столе. Никому не было до меня дела. Я ревела громче детей и причитала, что из меня не получится хорошей мамы. Уверяла присутствующих сквозь всхлипы, чтобы буду никудышной мамашей. Акушерка перепугалась, что ситуация нестандартная и уговорами новоявленную мать не успокоить, кинулась по этажам, искать валерьянку. Мне накапали 20 капель. Я выпила и продолжила корчиться от боли.

Любовь к детям не наступала.

Я – дерьмовая мать, которой больно.

Через полтора часа надо было подниматься и идти в палату.

Ноги отказали. Привезли коляску. Оказалось, что я физически не могу подняться. Честно не могу встать на ноги. Прикатили каталку. Я попробовала приподняться с родовой кровати, но у меня не было сил перекатиться на несколько сантиметров.

Медсестры разнервничались, одна прикрикнула, чтобы я не симулировала боль, а переползла, меня надо везти с детьми в палату. Я обхватила маму за шею, акушерка взяла мои ноги, и меня перетащили на каталку.

Нас втроем отвезли в палату.

Я мечтала вздремнуть, но в комнату поставили два прибора, которые проверяют сердечный ритм младенцев. Приборы громко тикали. Этот шум тикающих механизмов я отчетливо помню до сих пор.

Мне поднесли детей, то с одной стороны, то с другой, и втискивали мою грудь в их рты. Я думала, что утром станет полегче. Но не могла даже привстать.

Медсестра пару раз заходила и просила подняться. Надо было ходить в туалет, пить и двигаться, чтобы кровь не застаивалась. «Эй, я только что родила двойню по 3310 и 3370, кто-нибудь понимает?».

Всем плевать.

Надо подниматься, потому что кровь застаивается.

Попросила подругу, у которой была флюорография, приехать и отвезти меня в туалет. Она примчалась, стащила меня с кровати, и я, еле ступая, доползла до туалета, чувствуя дикую боль в промежности.

Эти ноющие ощущения внизу, будто кости разошлись, а потом постепенно сходятся, преследовали еще три месяца.

Месяц из-за разрывов нельзя было сидеть. Четыре недели я кормила лежа.

И любви не наступало.

Я отчаялась ощутить эту любовь.

Целый год я была машиной по укладыванию, кормлению, переодеванию. Роботом по обслуживанию детей. Может, это и есть обычный материнский инстинкт? Может, материнский инстинкт – это гиперответственность за своего ребенка, не предусматривающая необъяснимой, безусловной любви?

Любовь пришла.

Мне потребовался год.

За эти двенадцать месяцев я передумала о себе всего неприятного и мерзкого. Но это не сделало меня плохой матерью, потому что мы – и те мысли, которые в нас возникают, – не одно и то же.