Соловейка. Как ты стала (не) моей

Аяр опрокинул свою чарку, вязкий мёд связывал мысли и вытеснял горький травный дурман. Среди дружинников со старыми знакомцами и друзьями забыть короткую рубашку Соловейки было проще. Райнар, высокий светловолосый и светлоглазый могучий муж с двумя косицами от висков, был сыном северных земель даже больше, чем его отец – варяг Ульв. Тот когда-то наёмником пришел в княжество Остромысла, да так и остался добрым другом и воеводой. Всё детство Аяр с Райнаром под его присмотром провели на заднем дворе княжеского терема. И только когда дружинник начал девок по сеновалам зажимать, а княжич дышать не мог, глядя на Соловейку, их дорожки разошлись. Но теперь Райнар женится, Аяр поднял в его честь чарку. Хмельные дружинники засмеялись:

–– А не так ли невесту твою звать, а? Ух, даст она тебе любви, не унесешь! Ты её хоть разок видал, иль нюхнул?

–– Да ни разу! – возмущенно отозвался Райнар. – Отец сказал – женись, ну а я что? Ну и всё… Говорят, справная, зад – во!

Дружинники снова загоготали, а потом кто-то пьяным голосом сказал: «Так пойдём, хоть глазком поглядим! А то вдруг зад – во, а на голову всю жизнь юбку натягивать?». Райнар сразу же согласился. Аяру затея была не по нутру, зачем глазеть на девицу, еще и чужую невесту. Он хотел уйти в терем, но пьяная ватага подхватила и вместе с ним вывалилась во двор. Они потекли вниз по склону к городищу, прошли широкой улицей к веренице богатых добротных изб. В одном из дворов стоял крепкий дом за плетнём. Из окон его лился мягкий свет, тут сегодня не спали даже такой глубокой ночью. Дружинники лихо перемахнули через невысокий забор, прыгнув прямо в желтую, хрустящую листву. Райнар на всех шикнул, но не сдержал смешок. Потянув за собой и Аяра, он пробежался по дорожке и прижался к окну.

–– Ну что, видать?

–– Да никого не видать, – отмахнулся Райнар, – только княжья дочка крутится. Да отойди ты!

Аяр вскинул голову, глянув на дружинника, но тот ничего больше не говорил, только хмурился и ругался.

***

Так хорошо, что сборы невесты еще не закончились! Соловейка бежала с ритуальной поляны со всех ног, чтобы успеть. Только на минуту задержалась в своей светёлке, смывая ягодный сок, да белое молоко. А ведь она так не хотела туда идти, но князь-батюшка настоял – негоже княжеским детям и воспитанникам отсиживаться в стороне. А на самом деле хотелось взглянуть на невесту. Незамужних дев всегда приглашали на свадебный убор, но Соловейка редко ходила. Но случайно узнала, что в невесты княжескому дружиннику сватают Ладушку – её весёлую, милую хохотушку-подружку – и сразу же захотела проститься с ней и их девичьими играми.

Ладушка стояла посреди своей девичьей светёлки ногами в глубоком тазу. Матушка лила ей из ковша воду на голову, плакала и причитала по дочери как по покойнице в один голос с собравшимися тётками, да бабами. Невеста тоже рыдала, но только потому, что того требовал обычай. Натужно всхлипывая, она то и дело стреляла глазами из стороны в сторону и чутко прислушивалась к словам. Соловейка с полотенцем в руках стояла к ней ближе всех и тоже вслушивалась в бабий говор. Они нараспев причитали в потолок о том, как Ладушке дальше жить, и как бы не пропасть, и как жаль такую молодую, красивую, добрую, ласковую дочь отдавать в чужой дом, будто в жертву принося. Вот она уйдёт от родителей и на утро переродиться в мужнюю жену – чужую. И будет она нелюбимая, ненужная, как запертая в горнице голубица. Да на кого ж она отчий дом покинет…

Соловейка переглядывались с Ладушкой, неужто и впрямь так плохо замуж выходить? Никаких радостей это не сулит? Ни радости, ни нежности, ни любовного жара? Ни взглядов, ни объятий? Ладушка тоже в это как будто не верила, хлопала длинными мокрыми ресницами и больно закусывала губу, чтобы рыдать, а не спросить у матушки это напрямую. Но вот её перестали обмывать. Девицы насухо вытерли её белой простынёй, промокнули волосы полотенцем и уложили на узкую девичью лавку-постель. Тётки перестали причитать, ну наконец-то! А потом они и вовсе вышли, оставили только молодых девушек готовить завтрашнюю невесту. Соловейка взяла гребень, села на пол близко-близко, чтобы расчесать длинные светлые волосы невесты. Другие девицы обмазывали её пышное, цветущее тело пахучим маслом и вязали на нижние женские волосы красные нити. Завтра жених их снимет и сплетёт в косицу-оберег для крепости нового рода.

–– Не страшно тебе, Ладушка? – спросила Соловейка, во все глаза глядя на эти нити. Ничего более женского – замужье-бабьего – она не видела.

–– Совсем нет. Матушка столько ужасов наговорила, что все злые духи их поели и разлетелись.

Наверное, и Соловейке так же повяжут ниточки, а потом кто-то их снимет, открыв самый большой девичий секрет. Соловейка задумалась, кто бы это мог быть? И не смогла представить. Только вспомнила, как только что стояла почти полностью обнаженная на поляне. И еще раньше, на реке, задрав мокрую рубаху высоко на бёдра. Щеки и уши вдруг запылали от стыда: а вдруг князь Остромысл видел её нижние, тайные волосы? Гребень в её руке остановился. Ладушка любопытно взглянула на подружку тёмными, как у нежного телёнка, глазами.

–– Уж нет ли и у тебя на примете жениха, Соловейка?

–– Нет! – быстро ответила она, всё еще видя перед собой князя в мокрой рубахе. – Какого такого жениха? Знать не знаю, кто мой суженый. Наверное, еще не дошел, – засмеялась она.

–– А что ж так заалела? Настоящее полымя! А давай мы узнаем?.. – Ладушка порывисто села и оглядела остальных девушек. Снова завернулась в простыню и вскочила с лавки. – Давай погадаем тебе на суженого, Соловейка? Вдруг он не так далеко? Будем с тобой вместе бабий век коротать.

Девушки, уставшие от долгого обряда оплакивания, оживились, закивали, закурлыкали в полголоса, как голубицы. Кому еще погадать, если не Соловейке? Ей уже и пора суженого знать, к тому же она самая смелая, не побоится выбросить ботинок в окно. Девицы защебетали, схватили Соловейку за руку, закружили. Она рассмеялась, только бы стереть из памяти образ князя, который никому не улыбался, кроме неё. Ну почему бы и не бросить, такая безделица! Девицы распахнули окно, а Соловейка стянула с себя ботинок и швырнула его в ночь.

Ночь вдруг заголосила множеством мужских голосов. Кто-то закричал, кто-то засмеялся. Девицы взвизгнули, отшатнувшись к другой стене – неужели и вправду суженый нашелся? И так ругается? Не может быть! Откуда он тут взялся? Соловейка подбежала к окну, высунулась в него по пояс и увидела перед собой гогочущего Райнара – завтрашнего жениха – а рядом с ним Аяра. Он держал её ботинок и так удивлённо смотрел, будто он ему на голову прямо с неба упал.

–– Да это же братец Аяр! – вскрикнула она и облегченно рассмеялась.

Какой же это суженый! Хорошо, что именно он, как всегда, оказался рядом, а не какой-нибудь чужак. Иди за него потом замуж и рыдай всю жизнь. А Аяр всегда прикроет её шалости и поймёт.

Девицы тоже осмелели, показались в оконце, как птицы. Ладушка выглянула из-за плеча Соловейки, и Райнар вдруг перестал смеяться, врезавшись в неё взглядом, как волна врезается в берег и растворяется в песке. Он смотрел на неё, не отрываясь, пока в горницу не влетели тётки. Закричали и захлопнули перед носом изумлённых парней окно.

–– Дурные девки! – кричала самая старшая баба, стегая и Ладушку и Соловейку полотенцем, куда попадала. – Счастье своё разбазариваете по улице! Дурной то знак! Дурной!

Глава 7

Не успело княжество отгулять все осенние свадьбы, как грянули морозы. Сухие, бесснежные, они чернили не до конца опавшие листья превращали в лёд оставленную в вёдрах воду. Давно такого не бывало, чтобы одним днём всё заморозило, а снега еще не видели. Старики говорили: худо дело, без снежного одеяла всё повымерзнет. На дворе дыбилась заледенелая грязь с остатками сухой, ломкой травы, а воздух трещал от заморозков. В городище от холода и нерачительности хозяев полегло много скотины, в княжеские палаты рекой потёк разный люд. Остромысл только и делал, что выслушивал слёзы, да жалобы.

–– Как, батюшка, зимовать-то будем?! Вприглядку? – кричали встревоженные отцы семейств из нижнего городища, топорщили бороды и мяли ладонями шапки.

–– А что ж летом-то траву не косили? – строго спрашивал князь.

–– Косили, батюшка! А как её не хватит с такими-то морозами? Вот бы ты щедрой рукой смилостивился над нами, не то и не дозимуем.

–– А озимые как сеять? – беспокоились другие главы родов из тех, кто поприжимистее. – Замёрзнут! Останемся без хлеба.

–– Гневается природа-мать, – проскрипел со своей скамьи длиннобородый жрец и стукнул палкой об пол. Он строго, не моргая, смотрел на князя. – Нужна бо?льшая жертва, чтобы мы летнее солнце смогли встретить, не то большое лихо ждёт.

Остромысл тяжело выдохнул. Они и так пожертвовали всё, что могли. Например, шерсть, которой можно было бы укрыть и сберечь лошадей. Старик смотрел на князя тяжелым взглядом, требуя какого-то решения, но тут за дверями покоев послышались крики и возня. Кто-то хотел прорваться к князю, дружинники были настороже: чуть не тумаками они уже хотели прогнать наглеца, но князь крикнул: «Кого там принесло? Давайте его сюда».

Вырвавшись от дружинников перед князевы глаза встал потрепанный, запыхавшийся мужик. Он наспех поклонился и выпалил:

–– Беда, княже! В дальнем урочище у заставы на мороз вышли волки! Пожрали наш скот и ребятишек. Мужики ходили, да только треть возвернулась. Бабы ревут, погибаем, князюшка!

Вот еще напасть какая! Сейчас, только в середине осени, волки уже вышли кошмарить народ? Даже настоящий зимы с лютыми морозами не дождались. Остромысл знал, сколько беды они могут принести. В иные времена волки убивали целые поселения, пожирая и охотников. Но теперь на княжеской псарне всегда жили свирепые волкодавы, а дружинники учились и охоте на волков.

–– Пришлю к вам своих волкодавов и воинов, – сказал князь мужику из дальнего урочища. А потом кивнул стольнику, чтобы мужика после дальней дороги накормили и обогрели.

–– Лихое начало, – себе в бороду, но так, чтобы князь услышал, сказал Скорпунь. – Большую беду жди, княже.

–– Ты бы, старик, не кликал беду на мою землю, – предупредил Остромысл, нахмурившись.

Жрец ему ничего не ответил, молча вышел, метя полы своей длинной льняной рубахой. Нашелся ведун на княжью голову, и без его предсказаний князь понимал – нужно помочь народу. Холода бывали и раньше, кого ими напугаешь? Снег всё равно ляжет, укроет мир до весны, а люди должны укрыть жилища и себя.

Князь вышел из терема, чтобы глотнуть холодного воздуха и своим глазом окинуть застывшую природу. Почувствовать родную землю под ногами. Будто хотел, чтобы она ему сама хрустящей замёрзшей листвой, рассказала, чего ожидать. С заднего двора доносился лязг оружия и строгие окрики Ульва. Остромысл прислушался, но отвлекать его не стал, прошёл к забору и вышел на холм. Дорога по нему шла к городищу, петляла и ныряла в проулки. Сначала ему встречались большие, богатые дома с резными наличниками. Рачительные хозяева запасались дровами и утепляли коровники. Ниже ютились мелкие хижины, кое-как покрытые сверху соломой. Но и там хозяева как могли готовились к заморозкам: укладывали поверх соломы толстый слой дёрна, закрывали окна сеном и затыкали щели мхом, сушили песок, чтобы засыпать им подпол.

Князь заглядывал в каждый двор, в лицо каждого хозяина. «Перезимуете?» – спрашивал, хоть ни одной совсем непокрытой и худой продуваемой лачуги на своём пути не встретил. Мужики мрачно кивали, кивал им в ответ и Остромысл. Это его земля, его городище и его люди, нельзя отдать их морозу и волкам.

Под холмом в реке с деревянных мостков бабы полоскали белье. Остромысл обогнул их стороной и пошел крутым берегом Ольхи мимо зарослей облепихи. Там, между колючих кустов была тонкая тропка с горки прямо к воде. Сколько раз мальчишкой он по ней сбегал вниз, чтобы напитаться мудростью и силой, смыть тревоги и усталость. И даже взрослым мужем, уже воином, он не забывал наказ матери: после долгой дороги по чужой стороне он опускал в холодную воду ладони и понимал, что дома.

Набрав студ?ной воды, Остромысл плеснул в лицо, омыл шею. Пальцы свело от холода, он сжал их в кулак, наливающийся силой, и почувствовал, что всё может. Другой рукой зачерпнул горсть, напился, как вдруг услышал девичьи голоса. Они доносились по реке из-за кустов через хлопки белья по воде.

–– И вовсе Райнар не сердитый, – сказала одна девушка, – он ласковый…

–– Ласковый? – спросил второй голос с сомнением, и Остромысл сразу же узнал в нём Соловейку. – И ты совсем-совсем не боишься? Ну ты смелая! Хотя, я бы тоже не боялась! Я теперь смелость тренирую каждое утро.

–– Это как? Как парень – смелость?

–– А вот!

Послышался плеск воды, Соловейка с визгами и смехом забежала в ледяную воду, подобрав юбки сарафана и тяжелую косу. Вот отчаянная девка! Ходит на эту реку каждый день? Остромысл шагнул назад, не отрывая взгляда от девушки. Она пританцовывала, не слушая криков подружки, разбрызгивала воду вокруг себя, Остромысл сам не понял, как залюбовался. Такая она была весёлая и живая, как лесная птица, всё ей было нипочем: ни холод, ни жар, ни наказание. Князь смотрел на неё и сам будто напитывался жизнью, усталость и груз решений с него стекал вместе с водой по лицу. Шагнуть бы сейчас с весёлой задорной девчонкой в реку. Она бы взвизгнула и снова побежала.

Остромысл не помнил, какой Соловейка была, когда он в то утро вытащил её из воды. Наверное, испуганная, наверное, смотрела на него этими своими глазами. Какие они у неё? Он помнил только как она легла под его отцовскую карающую руку, и рубашка обтянула круглые ягодицы. Как она стояла у ритуальных костров вся в рябиновом соку и молоке. Но какой она была тогда… По плечам Остромысла пробежала судорога, захотелось увидеть её снова на своих руках в мокрой рубашке с прилипшими к щекам волосами.

Чтобы избавиться от наваждения, Остромысл встряхнул головой, закрыл глаза. Нужно возвращаться. Он вбежал по узкой тропке в гору и быстро пошел в терем. Ветер холодил влажную кожу и волосы. Остромысл чувствовал себя живым, сильным и ко всему готовым. Когда он так явно чувствовал, как жар впитывается в кровь и так обжигает изнутри? Когда только стал князем и вершил справедливый суд? Когда побеждал в битве своих врагов? Может, когда жена родила ему первенца? Или раньше? Чувство жизни распирало князя. Он поднялся на холм, с удовольствием хватая ртом воздух и чувствуя, как от быстрого шага сильнее стучит сердце.

На дворе княжеского терема было всё так же шумно. Дружинники тренировались во главе с дядькой-воеводой, а вместе с ними и старшие княжичи. Аяр и Корьян вдвоём против одного Райнара с двумя мечами. В распахнутом вороте рубахи Остромысл увидел на его шее сплетённую из красных нитей косицу – слюбились, стало быть, с молодой женой. Отец на него покрикивал, но парень и без того проворно сражался и сдерживал натиск княжичей. Корьян был как всегда резкий, порывистый, нападал-нападал-нападал, душил своими атаками. Аяр выжидал, следил, ловил нужный момент и попадал одним выпадом. Райнар отпихнул одного, отправил на землю другого. Могучий воин! Но братья не сдавались: оружия не выронили и тут же вскочили на ноги. Они оба были всклокоченные, разгоряченные, от перемазанных грязью рубашек шел пар. По всему было видно: не раз они уже падали, и каждый раз вставали. Его сыны! Мощь и умение придёт, а вот упорство ниоткуда не народишь, если богами не даровано.