Полет в Эгвекинот

Поздно.

Алеша любил «эффектные» появления и выбирал «образ антагониста», чем напоминал мне саму себя и сильно раздражал. Ласковых слов он не говорил принципиально, придерживаясь собственной гениальной идеи, что любовь выражается через уничижение человеческого достоинства. Схема его «ухаживаний» выглядела примерно так: он «совершенно непреднамеренно» возникал рядом с нами, носился по дворику и обзывал Яну ровно до тех пор, пока не приходил Тимофей, и Алеша не переключался на него. Разворачивался бой гладиаторов, где оба вояки мерились всем тем, что попадало под руку, попутно «подшучивая» над Яной. Далее подтягивались более дружелюбные Тяпа и Слава, все больше витавшие вдалеке и боявшиеся приближаться к бранящимся Алеше и Тимофею. Проще говоря, в лучших традициях подростковой «идиотии».

Алеша и Тимофей были везде, куда бы мы с Яной ни пошли, и соревновались друг с другом так ожесточенно, что порой начинало казаться, будто подруга – лишь мячик в их увлекательном пинпонге. Иногда, к моему ужасу, метафорический образ «Яны-снаряда» становился вполне реальным. Ее согласие на эту роль, конечно, не требовалось. Кончалось, обыкновенно, травмами…

– Прыгай! – вопил Тимофей.

– Не хочу… страшно, – канючила та.

– Чего ты ломаешься? Думаешь, я тебя могу уронить?

– Может, все-таки не надо..?

– Давай, прыгай уже!

Тогда Яна прыгнула. Тимофей сделал несколько шагов, держа подругу на закорках, а затем пошатнулся и внезапно разжал руки. Яна повалилась спиной на пол.

– Извини…

Высокие чувства половозрелых детей.

Изостудия встретила нас чаем и хлебом с вареньем. Ирина Васильевна, преподавательница, оказалась говорливой женщиной, которая очень обрадовалась нашему приходу, тут же усадила всех за стол, и начались бесконечные разговоры. Выбор тем никто не ограничивал. Но мы говорили об одном – о том, кто круче. Алеша постоянно пытался доказать, что он сильнее всех. Это злило и Тимофея, и меня. Я тоже хотела быть самой сильной. До недавнего времени так и получалось. Но после того как девочки начали превращаться в девушек, а мальчики в юношей, все совсем разладилось. Стало ясно, что мое тело почему-то слабее, чем мужское, и мне это категорически не нравилось. Хотелось казаться самой сильной, самой умной, самой… и, желательно, ничего не делать.

– Ты думаешь, что сильнее меня?

– Я тебя умоляю, Алеша! Ты себя видел?

– Цыц, лилипут!

– Гулливер недоделанный…

– Армреслинг?

Конечно, о победе не могло быть и речи. Физически я уступала противнику и прекрасно это знала. Но другие должны были считать меня непобедимой. Перевести стрелки в самый ответственный момент неизменно помогала Яна.

– Алеша, Варя…

Нашла коса на камень. Если Яна говорит что-то Алеше, не съязвить он не может. Тут же налетит и Тимофей. Значит, и я за компанию.., тогда прошлый разговор прервется и мне не придется проигрывать… Но хорошо ли я поступаю? Ведь не просто же так меня раздражает Алеша? Не слишком ли я сама на него похожа?

Глава 4. Нечесть и экзорцизм

«В заповедных и дремучих страшных Муромских лесах

Всяка нечисть бродит тучей и в проезжих сеет страх:

Воет воем, что твои упокойники,

Если есть там соловьи, то – разбойники.

Страшно, аж жуть!»

Владимир Высоцкий

По Лицейским коридорам бродила самая отборная нечесть и самые искусные экзорцисты. Экзорцисты делились на тех, кто изгонял нечесть с подоконников и тех, кто давил морально, пытаясь обратить «Нечто сумасбродное» в «Нечто», по-видимому, «человекоподобное», начиная с головы, точечным воздействием на покоящееся в глубинах мозга мозолистое тело, а также уникумы, успешно совмещавшие разнообразные методы (в частности, Вера Павловна Шахова). Одним борьба с нечестью давалась лучше, другим – хуже. Так, заслышав стук каблучков Фрауштейн, нечесть подрывалась с насиженных мест, но, только грозное клацанье стихало за поворотом, тут же занимала исходные позиции. Появление Веры Павловны производило куда более крепкое впечатление. Парой (хотя обычно хватало одной) несложных магических комбинаций она без труда изгоняла нечесть с этажа, где та была поймана за сидением в неположенных местах, но окончательно совладать с черной ученической сущностью не удавалось никому. Всевозможные черти, упыри и прочие нарушители порядка, не решаясь ослушаться, спасались бегством, но, оказавшись на безопасном расстояние, тут же благополучно оккупировали места, для сидения не предназначенные.

Что касательно воздействия точечно-головного, тут Вере Павловне не было равных. Это знала не только нечесть, но и весь консилиум экзорцистов. Барс (и я сейчас говорю не про того, который Барсик, а про огромного кровожадного котяру, готового скушать каждого из любителей поделить на ноль, ведь он кому говорил – ОГРАНИЧЕНИЯ!!! (в моей голове в ответ играло что-то вроде «границы ключ переломлен пополам, а наш батюшка Ленин совсем усох… Все идет по плану»…), даже этот Барс, стоило на пороге появиться Вере Павловне, почтительно замолкал и, не успевали мы в последний раз испуганно квакнуть перед тем как быть торжественно скушанными, на месте страшного зверя вдруг оказывался соседский кот Барсик с драным ушком – повздорил с погодкой Хромиком из 67.

В столовой я Барса не видела ни разу. Он предпочитал трапезничать в пещере, однако не детскими косточками, как думали многие, а блинчиками со сгущенкой и приторно-сладкими конфетами. Мы с Яной, напротив, не обделяли столовую вниманием. Да, есть местную стряпню оказалось выше моих сил, но не выше Яниных. К тому же здесь можно было набить полные карманы белого хлеба, чтоб потом хомячить в коридорах. Экзорцистов подобный расклад не устраивал. Они искренне считали, что место хлеба и чавкающей нечести за обеденным столом. На этой почве шла ожесточенная борьба. Макаров, начальник экзорцистов по вопросу воспитания упырей, вылавливал брыкающуюся нечесть с буханками под мышками и изгонял в известном направление. В столовую.

Нас с Яной эта учесть не обошла. Мы как раз спешили по коридору в сторону Лицейского дворика, и я уже готовилась приступить к самому вкусному – к горбушке, когда прямо перед нами из ниоткуда вырос Макаров. Левой рукой он держал за шкирку двух сытых, а потому доброжелательно настроенных чертят. Один из них неспешно дожевывал краюху ржаного.

– Стоять-бояться! – стоим, хотя и не особо боимся, – А теперь разворот на 180 и «контротсупление»!

Делать нечего. Спорить с экзорцистом – себе дороже. Но, не доходя до дверей в столовую, вся наша нечистая братия притормозила, чтобы дождаться, пока спина заклинателя, убежденного, конечно, что его работа выполнена, скроется за поворотом, и, как по команде, сменить курс – нам с Яной во дворик, тем двоим куда-то еще…

– Эй! Кыс-кыс-кыс! – донеслось сзади.

Мы синхронно развернулись. У поворота стоял Макаров и издевательски манил к себе указательным пальцем.

– Вы че думаете, я вас не знаю?

Конечно, он знал. На этот раз Макаров сопроводил нашу компанию до самой столовой, дождался, пока мы зайдем внутрь и только потом ушел. Знал он, и наверняка, и то, что немного погодя четыре маленьких чертенка с карманами, полными хлеба, выскользнули из-за красной двери, настороженно огляделись, достали по горбушке и заспешили кто куда.

Помимо прочих, в Лицее обитал и некто «Самовар». Самоварщиков Юрий Владимирович, можно сказать, занимался самодеятельностью. Он был с Лицеем чуть ли не с самого его основания, пережил пост директора и теперь оказался «обычным» учителем физики с миллионом странных баек на черный день и целым шлейфом слухов вокруг своей персоны. Если Барс поселился в стенах Лицея не так давно (лет 15, наверное) и за это время только-только обосновался на местном Олимпе, то Самовар стал легендой еще в незапамятные времена.

Самовар не занимался культурным экзорцизмом. Ему не было дела до того, кто где сидел и обедал. У меня он не преподавал, и потому я запомнила его скорее, как чудаковатого дядечку, который время от времени возникал на этаже, доставал из карманов конфетки в блестящих обертках (такие я не видела ни в одном магазине) и подкармливал ими оголодавшую нечесть. Еще иногда Самовар озвучивал довольно «революционные» идеи. Так, Юрий Владимирович предлагал собирать сентябрьские яблоки с деревьев, росших возле Лицея, и делать из них самогон. Самогон надо было использовать в качестве топлива для Лицейских велосипедистов (считаю необходимым пояснить: заливать это топливо следовало в чудо-велосипед, а не в лицеиста). Ученическую энергию он предлагал переводить в энергию электрическую, используя машинки с педалями, которые нам полагалось крутить на переменах. Так и нечесть целее, и врачу меньше работы, и обществу – польза. При этом понять, шутит Юрий Владимирович или нет, оказывалось непросто. Он говорил обо всем с одинаковой непроницаемостью, чуть подавался вперед, к собеседнику, и неотрывно глядел, совершенно не моргая, а из-за массивных очков в тяжелой оправе его глаза казались огромными кругами на улыбающемся лице.

Юрий Владимирович был частым гостем в Изостудии. Он дружил с Ириной Васильевной. Хорошо помню, как однажды Самовар зашел к нам, когда мы пили чай. Ирина Васильевна, добрая душа, тут же предприняла попытку усадить его за стол, забегала в поисках чистой чашки… Юрий Владимирович, как в прочем и всегда, отказался, но уходить не стал, и вместо этого принялся рассказывать длинную историю про то, как при помощи магии и рогатки искал воду на дачном участке (понять, говорит он это всерьез или шутит, ни один из нас, думаю, так и не смог), а потом достал, по обыкновению, из правого кармана несколько конфет и раздал по одной мне, Яне, Алеше и Тимофею. Затем залез в левый карман, вытащил оттуда шоколадку и передал Ирине Васильевне. Ирина Васильевна отчего-то неловко замялась.

На все наши вопросы Самовар отвечал коротко: это не для детей и ничего приличного там нет.

Естественно, Алеша с Тимофеем при первой же возможности вцепились в Юрия Владимировича мертвой хваткой и завели нудную «беседу о науке», в течение которой Самовар всех крепко геометрически озадачил – вопрос о шоколадке отпал сам собой. В качестве решения нам было предложено пойти тем же путем, что и Юрий Владимирович – к холодильнику – повесить задачку и каждое утро смотреть, пока не решится.

Напоследок, прежде чем уйти, Самовар вежливо распрощался с Ириной Васильевной и, остановившись на пороге, добавил:

– А… что у нас… с физическими законами?

– Эф-а равно роже аш! – гордо продекларировала я…

– Мда… тело, впернутое в воду, выпирает на свободу с силой выпертой воды телом, впернутым туды! Запомни! – сердито качнул головой, – любите физику наперед. Читайте учебник наперед, сами, чтоб интересно было, разбирайтесь, а потом на занятии пройдете, проясните, если надо.., – он еще раз обвел взглядом нашу небольшую компанию, – ладно. Пойду я…

Вероятно, закон Самовара – единственный физический закон, который остался со мной и по сей день.

** Я пишу это 26 июня 2022 года. Юрий Владимирович умер 23 июня 2022 года. Его похоронили на Жеребятьевском кладбище в Домодедово. Глава была написана еще весной, при жизни Юрия Владимировича. Я посчитала необходимым внести некоторые коррективы. Все имена в этой книге вымышлены, а все люди – персонажи. У них есть прототипы, но героев моей истории в реальности не существует. Одно додумано, другое преувеличено, третье – стерто, а что-то я и вовсе им дорисовала только потому, что так захотела. Четверть описанных событий – фантазии. Еще четверть приукрашена. Половина от оставшегося переврана, другая – мое восприятие. Я полюбила образы этих людей и полюбила то, что пережила за три года учебы, поэтому мне захотелось написать о них – отчасти в знак благодарности, отчасти потому, что не пожелала расставаться – я люблю персонажей своей книги, ведь они унаследовали то, что я разглядела в их «прототипах». Но тот Лицей, мой Лицей, существует в моей голове, то, о чем пишу, рождается теперь из несуществующего Лицея, который я полюбила. Поэтому пришлось поменять имена, чтобы без угрызений совести вести героев по проторенным мною дорожкам. Юрий Владимирович – единственный, чье имя останется настоящим. Я соприкоснулась с ним совсем немного, но знаю, что Лицея без него бы не было, знаю, что среди тех, кто повлиял на меня, есть люди, долгие годы бок о бок работавшие с Юрием Владимировичем и дорожившие им, и не знаю, как иначе сказать «спасибо».

Глава 5. Первый день лицеиста.

«А вы бродили дворами тёмными.