Салюки

Наивная мировая общественность должна узнать из уст президента США правду. Немцы финансировали большевистский переворот в России многими миллионами марок, рублей и шведских крон.

Сиссон переживает захватывающие приключения, пока добирается с бесценным грузом домой. Он покидает Россию через Финский залив, ночью в страшную метель, рискуя не только заветным ящиком с документами, но и головой. Через Швецию и Данию он попадает в Лондон. Он уверен, что президент Вильсон и вообще весь мир ждет его с нетерпением, из Лондона запрашивает Государственный департамент США, нельзя ли начать публикацию части документов сию минуту, прямо здесь, в Лондоне.

Департамент отвечает: нельзя.

Сиссон растерян и взбешен. Англичане показывают ему подборку точно таких же документов, недавно полученную ими из Советской России, но то ли от переутомления, то ли от перевозбуждения он ничего не понимает. Не понимает, даже когда англичане объясняют ему, что документы поддельные, подкинуты специально, и такие же есть у французов.

В Вашингтоне по настоянию Сиссона проводится еще одна экспертиза. Президент Вильсон лично пытается успокоить бедного Эдгара, уговаривает не публиковать эту ерунду. Но Сиссон не верит даже своему президенту.

Бедный Эдгар заплатил журналисту Семенову не казенные, а собственные доллары. Он проделал такой долгий, опасный путь, рисковал головой, чтобы спасти мир. Он все равно спасет мир, он опубликует чертовы бумаги, под собственную ответственность.

Публикация документов в американской прессе началась осенью 1918 года. Подделка была нарочито груба, ее с удовольствием принялись разоблачать журналисты конкурирующих изданий, разразился веселый скандал, он занимал публику больше, чем реальный факт, скрывающийся за ним. Посадили немцы на российский престол каких-то бандитов, или те сами сели – не важно. Войну Германия все равно проиграла.

Скандал отшумел и забылся. Германия переживала собственную революцию, позорное поражение, унизительный Версальский мир. Страны-победители наслаждались победой. Россия для них как будто вообще перестала существовать и заодно с Германией была объявлена страной-изгоем, поскольку не выполнила до конца свои союзнические обязательства. Отношение цивилизованных западных стран к большевистскому правительству честнее всего сформулировал Ллойд Джордж немного позже, когда встал вопрос о торговых соглашениях: «Ну что ж, мы всегда с людоедами торговали».

Что касается Сиссона, он долго еще не мог успокоиться, оспаривал заключение экспертизы через суд, выпустил книгу, состоящую из тех самых документов и его, Сиссона, пространных комментариев.

У меня в ушах отчетливо прозвучали слова Агапкина: «Боже мой, как виртуозно они умели использовать именно глупость. Что бы они без нее делали?»

История эта меня взбодрила. Она была проста и поучительна. Никакой мистики, тайных орденов, черных магов. Нормальные прагматичные люди со своими нормальными насущными интересами. Немцам нужна была победа в войне. Парвусу – деньги. Большевикам – деньги и власть. Для того чтобы взять власть, они воспользовались немецкими деньгами. Для того чтобы удержать ее, придумывали много гениальных жульнических ходов, в том числе и этот.

Разумеется, немецким агентом Ленин никогда не был, никаких специальных заданий германского Генштаба не выполнял, более того, оказался значительно умней, прозорливей Парвуса и Людендорфа. Но деньги брал? Брал! Попробуй поспорь со слухами и пересудами, объясни все тонкости и нюансы. Большевики и не стали ничего объяснять, оправдываться, отрицать реальный факт, наоборот, подтвердили его – фальшивыми документами. С тех пор любой разговор о немецких деньгах и Ленине-шпионе замкнется на фальшивых документах, стало быть, и никакого факта нет.

Все умные, один Эдгар Сиссон дурак, романтический борец за справедливость. Остается только восхититься большевиками, как верно они вычислили нужного человека, как ловко заманили его в ловушку, как точно просчитали психологическую структуру «общественного мнения».

* * *

– Сиссон сам виноват, хотел прославиться, заболел мессианским бредом и получил по заслугам.

Я вздрогнула от неожиданности. Это был голос Федора Федоровича. Мой очевидец сидел на диване, на этот раз опять в старческом обличье, в шапочке-калетке. Адама рядом с ним я не увидела.

– Не стоит нервировать твоего Васю, – объяснил Агапкин.

– Почему? Может, они обрадуются друг другу.

– Еще хуже. Начнется собачья возня, а ты и так без конца отвлекаешься, уничтожаешь собственный текст, слоняешься по квартире, выкуриваешь пачку в день. Сосредоточься, возьми себя в руки.

Меня слегка раздражал его высокомерный назидательный тон, я хотела спросить, по какому праву он так со мной разговаривает? Кто здесь персонаж, кто автор? Однако я сдержалась, из уважения к его возрасту.

– Автор, конечно, ты. Но вместо того чтобы писать, занимаешься всякой ерундой. Выдумала себе «писчий спазм». Это называется ленью и разболтанностью.

Да, я совсем забыла, что он может читать мои мысли, ему не важно, произношу я что-либо вслух или молчу. Но тут уж смолчать я не сумела и сказала довольно жестко:

– Знаете, Федор Федорович, я вам не машина, чтобы выдавать по дюжине страниц в день.

– Ты хотя бы одну страничку выдай, но такую, чтобы не хотелось уничтожить. Я предупреждал тебя, как только возникнет тема Кобы, станет очень противно и страшно.

– Нет, его еще нет, – пробормотала я и, оглядевшись, обнаружила, что мой стол завален книгами о Сталине, на обложках его портреты.

– Ладно, успокойся, – сказал Агапкин, – ты запуталась в очередной большевистской фальсификации. То есть уже не просто большевистской, а лично сталинской, что значительно усложняет дело. Ты третий день занимаешься так называемым «письмом полковника Еремина», пытаешься докопаться до правды, хотя отлично понимаешь, что это невозможно и бессмысленно. В роман эта история все равно не войдет, но остановиться ты не можешь.

– Какая разница, сотрудничал Сталин с Охранным отделением или нет? – проворчала я раздраженно. – Довольно того, что он был Сталиным. На фоне всех его кровавых мерзостей стукачество – невинный пустяк.

– Да, это ты верно заметила, – кивнул Федор Федорович, – к тому же каждый второй большевик стучал на своих. По свидетельству жандармского генерала Спиридовича, девять из десяти большевиков сотрудничали с Охраной, прямо или косвенно. Газета «Правда» издавалась на деньги охранки, ее редактор Черномазов был штатным осведомителем.

– Идиллия. Симбиоз, – я встала и принялась расхаживать по своему маленькому кабинету, – интересы Ленина и Белецкого, директора Департамента полиции, полностью совпадали. Ленин мечтал отделаться от меньшевиков, Белецкий стремился расколоть социал-демократов.

Мне хотелось двигаться; казалось, стоит остановиться, и я утону, захлебнусь. Наверное, движение все-таки сумма исчезновений и появлений. Я исчезала, меня затягивало в пространство бреда. Сама собой в голове складывалась очередная теория заговора, и заговорщиками на этот раз выступали офицеры Охранного отделения. Кто лучше них был осведомлен о деятельности и о целях большевиков? Почему, зная так много, они ничего существенного не предпринимали?

– Россия была правовым государством, – ехидно прервал мой внутренний монолог Агапкин, – к тому же отношения между спецслужбами и экстремистскими группами довольно часто представляют собой симбиоз.

– Коба с охранкой все-таки сотрудничал или нет? – спросила я и остановилась у стола.

Передо мной лежали фотокопии двух документов.

№ 1

Совершенно секретно

Лично

ЗАВЕДУЮЩИЙ

Особым отделом Департамента Полиции

***********

ЕГО ПРЕВОСХОДИТЕЛЬСТВУ

Господину Директору Департамента Полиции

С. П. Белецкому

Милостивый Государь

Степан Петрович!

Административно высланный в Туруханский край Иосиф Виссарионович Джугашвили, будучи арестован в 1906 году, дал Начальнику Тифлисского Г.Ж. (Губернского жандармского) Управления ценные агентурные сведения.

В 1908 году Н-к Бакинского Охранного отделения получает от Джугашвили ряд сведений, а затем по прибытии в Петербург Джугашвили становится агентом Петербургского Охранного отделения.

Работа Джугашвили отличалась точностью, но была отрывочная.

После избрания его в Центральный Комитет Партии в г. Праге Джугашвили по возвращении в Петербург встал в явную оппозицию Правительству и совершенно прекратил связь с Охраной.

Сообщаю, Милостивый Государь, об изложенном на предмет личных соображений при ведении Вами розыскной работы.

Примите уверение в совершенном к Вам почтении.