Золотой раб

– Здравствуй и прощай? Нет, подожди. – Эодан перегородил ей дорогу. – Не торопись. Поговори со мной.

– Я кончила свое дело, – сказала она быстро и неуверенно.

– Они обязательно должны это знать? – холодно рассмеялся Эодан. – Я научился растягивать задание на час на целый день. Ты в рабстве дольше меня и должна уметь это лучше.

Ее щеки покраснели. Она ответила:

– Я по крайней мере научилась не оскорблять тех, кто не причиняет мне вреда.

– Прости, – сказал он, раскаиваясь. – Мой народ не знает манер. Поэтому ты сторонилась меня?

– Нет, – ответила она, отводя взгляд. – Просто… я была занята…

– Ну, сейчас ведь ты не занята, – сказал он. – Мы можем быть друзьями?

Сорванные цветы дрожали у ее груди. Она наконец подняла голову и сказала:

– Конечно. Но я правда не могу оставаться долго. У хозяйки один из плохих дней.

– Хм. На кухне говорят, что это от безделья и переедания. Говорят, муж отправил ее сюда, потому что ее поведение в Риме вызывало скандалы.

– Ну… она просто должна отдохнуть…

«Ха! – подумал Эодан. – Я бы хотел помочь госпоже Корделии успокоить расстроенные нервы. Говорят, Флавию в его политических интересах слишком нужна поддержка ее семьи, чтобы он с нею развелся. И если кто-то и заслуживает кукушкино яйцо, так это Флавий!»

Эодан постарался отогнать эту мысль. Во рту у него стало горько.

Он сказал:

– У тебя есть кимврская привычка, Фрина, которую я утратил. Ты не говоришь о людях плохо у них за спиной. Но скажи мне, долго ли ты здесь.

– Недолго. Мы приехали сюда примерно за неделю до твоего случая. – Фрина посмотрела за перелаз через изгородь и за луг на голубые самнийские холмы. Ленивый ветер гнал высокие белые облака. – Я бы хотела всегда здесь оставаться, но боюсь, через пару месяцев мы вернемся в город. Мы всегда так делаем.

– Как к тебе относится хозяйка? – спросил Эодан. Он чуть приблизился к ней. – Каково вообще твое положение?

– О… я уже несколько лет ее личная помощница. Не служанка… у нее много горничных.

Эодан кивнул. У него были похотливые мысли относительно молоденьких служанок Корделии, и девушки не отталкивали его. Но пока никакой возможности не было. Он слушал, что говорила Фрина.

– Я ее секретарь, веду записи и счета, пишу ее письма, читаю и пою ей, когда она хочет отвлечься. Она не жестокая. Некоторые хозяйки…

Девушка содрогнулась.

– Ты из Греции?

Она кивнула.

– Из Платеи. Мой дед потерял свободу в войне с… Ну, неважно, для тебя это все равно ничего не значит. – Она улыбнулась. – Какой крошечный все-таки наш хваленый мир греков и римлян!

– Значит, ты родилась рабыней? – продолжал он.

– В хорошем хозяйстве. Меня хорошо обучили, я должна была стать няней их детей. Но два года назад у них были трудные времена, и им пришлось продать меня. Торговец отвез меня в Рим, и госпожа Корделия купила меня.

Он почувствовал тупой гнев. и сказал:

– Ты легко переносишь свое рабство.

– А что, по-твоему, я должна была делать? – сердито и возмущенно спросила она. – Я должна благодарить Артемиду за то, что не оказалась в худшем положении; у меня по крайней мере есть книги и немного уважения, да и в целом безопасная жизнь. Знаешь, что бывает с изношенными рабами? Но моя голова не износится!

– Ну, ну! – сказал он озадаченно. – Ты дело другое. – И тут гнев его вырвался наружу, Эодан поднял руки к небу. – Но я кимвр! – заричал он.

– А я гречанка, – все еще холодно сказала она. – Твоему народу не нужно было приходить под римское ярмо. Оставались бы на севере.

– Нас выгнал голод. Нас было слишком много, когда пришли плохие года. Ты хотела бы, чтобы мы мирно умерли с голоду? Вначале мы даже не хотели воевать с Римом. Мы просили землю в его пределах. Мы бы сражались за римлян с любыми их врагами. Мы послали посольство в их сенат. А они смеялись над нами! – Эодан уронил узду, оперся на костыль и протянул руку с согнутыми, как когти, пальцами. – Я разнесу Рим камень за камнем, сорву живьем кожу со всех римлян и оставлю их кости воронам!

Она по-прежнему холодно спросила:

– А почему же ты дурно думаешь о них? Боги даровали им победу, и они так же поступили с вами.

Он почувствовал, что прилив ярости убывает. Но ярость еще в нем, и океан, из которого она поднимается, всегда будет в нем. Он хрипло сказал:

– О, я не ненавижу их за это. Я ненавижу их за то, что было потом. Не чистая смерть, но этот триумф; нас показывали, как зверей, и уличная мразь смеялась над нами и бросала в нас грязь! Нас загнали в загоны, заковали, день за днем хлестали кнутами и пинали и наконец вывели на блок, чтобы продать на аукционе. А потом мы разгребали грязь, разбивали комья земли и спали в свиных загонах, и на ночь нас приковывали к стенам! Вот за это я буду мстить!

Он видел, что она отшатнулась от него. И подумал, что может по-своему использовать ее. Заставил себя улыбнуться.

– Прости меня. Я знаю, что я неотесанный грубиян.

Ее голос по-прежнему звучал резко.

– Тебя выставляли на блоке? Тогда тебя купил Флавий?

– Нет, – признался он. – Флавий расспросил обо мне и купил без аукциона. Он увидел меня и с этой своей улыбкой сказал, что хочет быть уверенным в моей судьбе, чтобы отплатить за добро и зло. Тогда меня отправили сюда вместе с несколькими новыми работниками.

– А твоя… – Она замолчала. – Мне пора идти, Эодан.

– Моя жена? – Он слышал, как где-то в пустоте бьется его сердце. – Он мне сказал, что Викка у него… в Риме…

Он поднял руки. Схватил ее за обе руки так, что она закричала. Цветы яблони выпали, и он раздавил их.

– Хау! – взревел он. – Клянусь Быком, я только что об этом подумал! Ты прислуживаешь хозяйке? И она живет в городском доме хозяина? Значит, ты видела Флавия этой зимой в Риме? Ты видела ее!

– Отпусти меня! – закричала она.

Он затряс ее так, что у нее застучали зубы.

– Как она? Ты должна была видеть ее, это рослая светловолосая женщина, ее зовут Викка. Что с ней стало?

Фрина, несмотря на боль, упрямо вздернула подбородок.