– Чего грустим? – спросил я и тоже почесался. – Может сходим в баньку?
Повисла пауза.
– Мы мылись, – сказала жена.
Я решил не настаивать и заткнулся, а потом попросил добавки каши.
После завтрака какая-то женщина увела детей в школу, а жена Сэндлера исчезла на втором этаже.
Я задумался над тем, как мне выяснить, чем я занимаюсь и на что мы живём, а главное – узнать календарную дату. Если спрошу напрямую, думал я, Элизабет, или Сара, – честно говоря, я не помню как звали стерву, – решит, что я безумен, и тогда я могу потерять шанс на возвращение в ресторан к Патриции.
Я поднялся на второй этаж.
Там была одна комната, которая использовалась Сэндлерами как спальня. В ней стояли две кровати – одна широкая и одна узкая. Жена Сэндлера сидела на одной из кроватей, молчала и вязала, а я решил не навязывать её своё общество и вернулся на кухню.
Вечером вернулись дети, мы поужинали и пошли спать.
Оказалось, что моё место на узкой кровати, а жена спала с детьми на широкой. Я не понимал в чём дело, но решил не менять установившийся порядок и наблюдать.
Ночью меня мучили клопы, знаете ли. Я чесался и страдал от бессонницы.
Утром я нашёл на теле красные пятна в невообразимом количестве и взгрустнул – мысль о том, что так будет каждую ночь, меня не на шутку расстроила.
Но зато под своим матрацем я нашёл кошелёк, который был набит монетами – я насчитал больше пятидесяти шиллингов. Удача меня тут же взбодрила, как вы, наверное, понимаете. Деньги, вообще, бодрят – вероятно, это их главное свойство.
Прошло два или три дня.
Мои попытки общения с женой даже по бытовым вопросам с треском проваливались, потому что она ограничивалась лишь двумя словами – «да» и «нет». Причём второму слову она отдавала явное предпочтение.
А у меня в ответ не возникало желания приставать к ней с ласковыми предложениями – даже намекать на близкие отношения не хотелось.
Зато наличие в доме разумных детей-школьников прояснило ситуацию со временем – они не удивились моему вопросу, а подумали, что я их экзаменую. Мелкие Сэндлеры с удовольствием рассказали, что мы в 5421 году в месяце хешване, знаете ли.
Но ничего удивительного в этом ответе не было – ребятишки посещали школу при синагоге. Да, Сэндлер оказался евреем, и я не знал радоваться мне этому факту или огорчаться.
Еврейский календарь я не понимал – мне пришлось попотеть, но с помощью детишек и богов, я высчитал дату возвращения и вытащил-таки из кармана бечёвку.
Жена Сэндлера всё время куда-то уходила, а я не спрашивал её куда.
Два следующих дня я наблюдал и размышлял как мне быть, но так и не придумал чего-нибудь путного. А из дома я выходить всё ещё опасался – полагаю, вы меня понимаете.
Но у меня не было никаких развлечений, и это печалило меня со страшной силой.
Каждый день повторялось одно и то же: молочница приносила молоко, грязный мужик приносил воду, дети уходили в школу, жена молчала и вязала, или огрызалась, мы завтракали и ужинали, а я ни на градус не приблизился к разрешению загадки.
Но загадка решилась сама собой с приходом джентльмена с большими усами. Ему было не больше тридцати, он постучал в дверь, а я взял и открыл её.
Мужчина вошел в дом и сел за стол без всякого приглашения. Судя по его манерам, длинной шпаге и дорогой одежде, он был богатым человеком, вероятным аристократом.
Я сел напротив внезапного гостя.
– Мистер Сэндлер, сколько я Вам должен? – спросил гость после недолгой, но всё же паузы.
Я не нашёлся с ответом, но новость о том, что мне что-то должны, была приятной.
Я молчал и искал выход из своего глупого положения – назвать слишком большую сумму не позволяла совесть, а слишком малую – жадность.
– М-м-мало! – проснулся настоящий Сэндлер.
– Сделайте милость, изъясняйтесь прозрачнее. Я спешу и не желаю излишне утомляться! – сказал гость.
Я подавил Kewpie, но он успел дёрнуть головой, как дёргают лошади. Гость не смутился.
– Вы должны мне что-то около… пятисот фунтов, – сказал я наугад.
– Пятисот?
Гость по какой-то причине разозлился и раскраснелся как солнце при закате.
– Ну, может,… четырёхсот, – сказал я.
Джентльмен готов был взорваться и схватился за свою длинную шпагу. Моё сердце увеличивало обороты – кровь ударила в голову Сэндлера.
– Вы должны ему сто двадцать фунтов вместе с процентами, милорд.
Это сказала моя немногословная рыжая жена. Она стояла на лестнице в платье, которого я ещё не видел – оно показалось мне праздничным и дорогим.
Неблагодарный гость увидел женщину и тут же успокоился. Мне даже показалось, что он обрадовался.
– Да, милорд. Ровно сто двадцать фунтов, – сказал я.
Жена спустилась вниз, достала зелёную стеклянную бутыль из комода, поставила перед пришельцем стакан, вытерла его тряпкой и наполнила содержимым бутыли – я не знаю что это было, так как мне она выпить не предложила.
Гость что-то выпил и поблагодарил жену Сэндлера. Та с улыбкой удалилась в спальную комнату, а любезный джентльмен проводил её взглядом, но потом уставился на меня.
А я молчал и смотрел на него, и ждал.
– Я отдам Вам эти деньги не позднее следующей осени. Я отправляюсь в экспедицию в Гвинею. Сейчас негры в цене. Вернусь – рассчитаемся.
– Хорошо, милорд. Как Вам будет угодно.
Я встал на ноги – не хотел затягивать с расставанием, знаете ли. И гость тоже поднялся.
– Мистер Сэндлер, мне нужно 10 фунтов, – сказал он.
Я не знал где их взять, но отказывать доброму гостю тоже не хотелось.
А вы знаете, что у этих аристократов на уме? «Проткнёт шпагой Сэндлера, – а я больше не увижу Патрицию», – вероятно, думал я тогда.