Конец пути

Пожаловалась, что её дети не навещают её уже несколько недель. (Сосед до этого мне сказал, что мистер Перес скончался несколько лет назад из-за болезни сердца.)

– Я расстроена, что мои дети не приходят ко мне в гости. Мой муж уже несколько дней не бывает дома после работы. Где этот изменник и ублюдок? Знаю, он спал с этой сукой Шэрон с работы!

Бедная женщина застряла в жизни эдак лет пять назад. Я прекрасно понимал, что она всё время продолжала двигаться к кухне, и должен был придумать, как её удержать.

Чтобы она успокоилась, я сказал:

– Ваши дети приедут в выходные на ужин.

Почему-то миссис Перес не поверила. Она потянулась к кухонному столу, схватила большой нож, какими обычно режут мясо, и начала им размахивать.

– Приведите моего мужа домой сейчас же! Я отрежу ему яйца! – кричала она.

Я, попятившись, приказал ей бросить нож и расчехлил кобуру. По рации приказал сержанту жилищного управления немедленно отреагировать и прислать машину скорой помощи. Всё это время я думал о деле Элеоноры Бумпурс и не хотел, чтобы меня обвинили в стрельбе в эмоционально неуравновешенного человека и попасть на страницы газет. Заголовок мог бы гласить: «Полицейский расстрелял женщину, страдавшую эмоциональным расстройством».

Я решил не ждать прибытия начальника, поэтому, спросив её, как долго она прожила в «Домах Смита», медленно разблокировал баллончик со слезоточивым газом и взял его в правую руку.

Миссис Перес больше не была настроена говорить. Она начала бросаться на меня с ножом. Я крикнул: «Бросьте нож сейчас же!» Она не повиновалась приказу. Не имея другого выбора, я распылил баллончик ей в лицо.

Химическое вещество попало ей прямо в глаза, ослепив на несколько секунд. Если она не бросит нож и продолжит им размахивать, мне будет нелегко её остановить. Мой последний шанс не дать ей пырнуть меня – застрелить её. К счастью для меня, она уронила нож, пытаясь вытереть глаза и унять нестерпимое жжение. Я усмирил её и намочил подвернувшуюся мне тряпку холодной водой, чтобы промыть ей глаза…

В мой последний день участия в операции «Точка давления» Уотсон оказался на дежурстве.

Когда я проходил мимо, на его лице блуждала дерьмовая ухмылка. Я задумался: «Что, чёрт возьми, он для меня приготовил?» Сержант раздал патрульные задания. Меня послали на пеший пост в «Дома Уольда». Ночь прошла без происшествий, по крайней мере на патрулировании. Уотсон всё ещё дежурил, когда я пошёл на последнее задание. После он сказал мне с той же дерьмовой ухмылкой:

– Тебя назначили в РПС-6 в Верхний Манхэттен, Гарлем.

ГЛАВА 3. Верхний Манхэттен

Верхний Манхэттен представлял собой сплошную зону боевых действий. Районы с высоким уровнем преступности располагались в Центральном Гарлеме и Вашингтон-Хайтс, испещрённые полуразрушенными зданиями. На заброшенных участках валялись обрушившиеся кирпичи, разбитые стёкла и выброшенные героинщиками шприцы.

Преследовать подозреваемого по таким участкам было всё равно что бегать по минному полю. Когда мои ботинки касались тротуара, я благодарил Бога и проверял, не пробило ли стекло ботинок и не вонзилось ли оно в ступню.

Часто стреляли в нескольких сотнях метров впереди или позади меня. Звук выстрелов был обычным делом в моей жизни как полицейского из жилищного управления. Зайти в лифты жилых домов означало встать в лужу мочи с таким сильным запахом, что хотелось блевать. К сожалению, в конце концов я привык, и запахи в лифтах меня уже не беспокоили.

Мой первый обход дома в Гарлеме состоялся осенью 1988 года. Это была смена «4—12», которая обычно считалась самой загруженной. Я дежурил по сменам в восемь с половиной часов: неделю работал с семи утра до трёх дня («7—15»), следующую – с четырёх дня до полуночи («4—12») и, наконец, «вампирскую» смену с полуночи до восьми утра («12—8»).

Ночные смены всегда были насыщенными, и любой, кто выходил на улицу после полуночи, скорее всего, был не в лучшей форме. Тогда судебная система работала круглосуточно. Я получал кучу сверхурочных, от двадцати до сорока часов в месяц.

В мой первый день на РПС-6 мне назначили в пару офицера Хондо. За неделю мы стали постоянными напарниками. Хондо был очень правильным полицейским. Он хорошо включался, когда дело касалось процедур из патрульного Руководства, поэтому его партнёрство было значительным преимуществом: я никогда не беспокоился о неправильном оформлении документов. Но соблюдение правил затрудняло достигнуть цели – попасть в подразделение полицейских, работавших в штатском.

За месяц я так на Хондо повлиял, что он начал приспосабливаться к моему образу мыслей и к тому же стал больше производить арестов. Мы получили постоянное назначение и автомобиль со всеми условиями. Мы контролировали одновременно пятый и шестой каналы, которые покрывали весь Верхний Манхэттен – от шоссе Рузвельта до реки Гудзон и от 116-й улицы до оконечности Манхэттена в Вашингтон-Хайтс. Мы патрулировали в общей сложности шесть участков, с двадцать пятого по тридцать четвёртый, каждый из которых, казалось, был хуже предыдущего. Все они считались очень загруженными домами, и мы обрабатывали двадцать пять – пятьдесят вызовов за ночь. Пятьдесят процентов вызовов касались тяжких преступлений. За одну такую смену мне приходилось вынимать оружие из кобуры пятнадцать – двадцать раз, и я готов был стрелять, если бы возникла соответствующая ситуация. Большинству полицейских даже не приходится вынимать оружие из кобуры.

Став полицейским, вы могли попасть в элитную группу, известную как «Пять процентов». Эти копы должны были делать лишь одно – производить как можно больше арестов за тяжкие преступления. Я искал преступления: те, которые фактически происходили, и те, которые вот-вот должны были произойти, – и старался давить на преступников до конца.

Иногда это срабатывало, иногда нет. Я считал, что люди, совершившие тяжкое преступление и расхаживающие теперь на улице, являются частью преступного сообщества, поэтому кто-то должен уравнивать правила игры. Полицейские пытаются сделать улицы безопаснее для законопослушных граждан.

Мы с Хондо обеспечивали безопасность семнадцати жилых комплексов, всего сто шестьдесят четыре дома. Патрулировать было нелегко, но для нас это означало лишь ещё несколько дополнительных крыш, с которых можно было сидеть и наблюдать.

Это была идеальная площадка для наблюдения за бандами наркодилеров и за их действиями.

Не было двух одинаковых банд; у каждой – свои правила. Большинство банд наркодилеров работали как хорошо отлаженная машина – с продавцами обоих полов и наблюдателями на каждом углу.

«Менеджер» раздавал уличным дилерам ампулы крэка или героина. Дилер продавал товар покупателям.

Помощник босса следил за повседневными операциями, чтобы никто не пытался присвоить наркотики или снять дополнительные деньги, обойдя интересы команды. Помощник босса ещё отвечал за своевременное снабжение «менеджеров» ампулами крэка в их тайниках.

Наблюдателями обычно были подростки, которые пытались быстро заработать или заранее застолбить себе место в банде. Дилеры получали определённый процент с каждой проданной упаковки. Они могли зарабатывать десять – двадцать долларов за упаковку, от десяти до двадцати упаковок в час. В каждой обычно сорок – пятьдесят ампул. Хорошим рабочим днём для большинства банд, специализировавшихся на крэке, считалось отдать от трёхсот до пятисот связок. При цене в три доллара за ампулу получалось сорок тысяч долларов в день, или двести семьдесят тысяч долларов в неделю.

Героин продавался между 116-й и 118-й улицами, а ещё между Первой и Третьей авеню. Реализовывался он и на отрезке со 122-й по 126-ю улицы вдоль Парк- и Лексингтон-авеню. На каждом пластиковом пакетике героиновые банды оттискивали свой товарный знак, идентифицируя себя. В пачке героина было десять пластиковых пакетиков; «кирпич» состоял из десяти таких пачек.

В начале моей карьеры бо?льшая часть арестов, произведённых мной, приходилась на операции по крэку в том или ином районе. Героином торговали в основном за пределами «Домов…», что связывало мне руки. Некоторыми из таких точек управляла итальянская мафия, и я хорошо знал, чем может обернуться противостояние мафии. Когда я работал в РПС-6, у меня всё же была кое-какая доля героиновых арестов.

Первыми, на ком я сосредоточился, были «Дома Линкольна» и «Дома Вагнера». Во время смены «4—12» в середине января я сказал Хондо, что надо бы произвести арест, и мы направились к «Домам Линкольна». На 132-й и Мэдисон-авеню наркодилеры открыто торговали, работая перед небольшим продуктовым магазином, открытым круглосуточно.

Мы взобрались на крышу соседнего здания по Мэдисон-авеню, чтобы вести наблюдение. Хондо на крыше прослушивал ещё и оба радио.

Судя по тому, что я увидел, были четыре смотровые позиции в разных концах Мэдисон-авеню, с которых можно предупредить дилера и покупателей о патрульных машинах в районе с помощью специального вызова «пять-ноль». Он останавливал передачу наркотиков, и покупатели делали вид, что собрались здесь только для того, чтобы закупиться в продуктовом магазинчике.

Руководил операцией огромный темнокожий парень лет двадцати в чёрной отороченной мехом куртке и чёрных джинсах, которые висели у него на заднице прямо поверх спортивных штанов. Он приказал темнокожей женщине в пуховике и шерстяной шапке открыть мусорный бак. Та, вытащив оттуда коричневый бумажный пакет, кивнула наблюдателям на одном из углов. Они в свою очередь начали подзывать потенциальных клиентов – «розовые колпачки открыты».

– Ну вот мы и дождались, напарник, – обратился я к Хондо.

Покупатели стали приближаться к женщине-продавцу, и вскоре в очереди стояли не менее дюжины человек. Дилерша обменивала ампулы с крэком на наличные. Я не сводил глаз с совершаемых сделок и следил за количеством завершённых обменов. «Менеджер» прошептал что-то на ухо дилерше, жестом попросив её поторопиться. Та передала последние ампулы крэка последнему покупателю, и деньги перешли в руки «менеджера».

Я жестом показал Хондо: «Давай перехватим их». Кроме того, у меня появилась мысль устроить облаву на дозорных.

Когда мы подходили к машине, моя кровь качалась, заставляя сердце бешено колотиться. Так происходило всегда, когда я собирался арестовать кого-то за продажу наркотиков.

Мы поехали вдоль Мэдисон-авеню, надеясь, что времени стоять на красный свет у нас будет как раз столько, чтобы поймать дилершу и «менеджера» одновременно.

– Хондо, я возьму «менеджера», ты берёшь дилера.

– Понял, напарник.

Мы рассчитали всё идеально. Они понятия не имели, что мы собираемся их схватить. Хондо быстро перевёл машину в парковочный режим; моя дверь уже была приоткрытой. Я выскочил наружу и врезался в «менеджера», прижав его к стенке продуктового магазина. Мне удалось подсечь и повалить его на землю. Я несколько лет практиковал искусство айкидо, но знал, что не выиграю схватку стоя. Он был здоровый как бык.

Я смог надеть на него наручники, не причинив вреда ни ему, ни себе. Вскоре и Хондо надел на девушку наручники и усадил её на заднее сидение машины, к «менеджеру». Им предстояло провести длинные выходные в следственном изоляторе.

Я связался по рации с Центром:

– 9779: двое задержанных на углу Мэдисон и 132-й. Попросите сержанта жилищного управления связаться с нами в точке нашего местонахождения.

– 10—4, 9779.

Босс прибыл на место очень быстро. Я уже проверил мусорный бак, стоявший на углу, и нашёл в нём четыре коричневых бумажных пакета, в каждом из которых было по сто розовых ампул с крэком на уличную стоимость в тысячу двести долларов.

Почему-то летом 1988 года никто из дилеров не работал на улицах через дорогу от «Домов Линкольна». Я задавался вопросом: «Куда, чёрт возьми, они все делись?» Я знал, что они всё ещё сдавали товар, потому что тротуары и коридоры внутри жилых комплексов усеивали розовые и синие колпачки. Я стал внимательнее искать возможные места операций с наркотиками и решил попробовать несколько нетрадиционную для обычного полицейского тактику.