Пролегомены к будущей ядерной войне. Повесть

– Макарыч, сволочь! Ведь просил же! – мрачно в сердцах про себя воскликнул Матвей. – Просил же: не подведи!

III

– Путь барана: от маленького, трогательного ягненка, тянущегося к руке хозяина, до жаркого, приправленного острым соусом и спускающегося по пищеводу в Ваш желудок. Не думали написать об этом исследование? – Гость произнес это, поднеся к своему лицу длинными бледными пальцами правой руки свою резную белую пешку. Он задумчиво ее разглядывал перед тем, как сделать ход.

Философ бросил на него короткий мрачный взгляд и вновь уставился на доску. Дела обстояли плохо. Потеря ферзя, кажется, была неизбежной. Он старался сконцентрироваться на двух делах одновременно – на игре, и на беседе с Гостем. Когда игра только началась, он пробовал еще и читать про себя молитву. Но когда увидел, каким разочарованно-насмешливым стал взгляд Гостя, то оставил эту затею. Решив сосредоточиться только на игре и разговоре, он не преуспел ни в ней, ни в нем.

Путь барана, вероятно, извилист, но, признаться я никогда не находил в нем интереса, – сухо заметил Философ.

– И потому проглядели, что именно путь барана есть ключ к пониманию бытия, – ответил Гость, пристально посмотрев на него. – Барашек рождается в стаде, и все условия для него уже созданы. Фермер купил землю, завел стадо, построил загон и приобрел собак для охраны. Фермер решил, для чего это стадо будет жить – для шерсти или для мяса. Смысл жизни животного предрешен. А много ли в самом ягненке, да и вообще в стаде самостоятельности? – задал он вопрос, делая ход слоном вперед.

– Довольно много, – тихо пробормотал визави, видя, что теперь-то его ферзь уж точно обречен.

– Именно! – продолжил собеседник. – Барашек будет расти, а учить поведению в стаде его будут старшие овцы и бараны. Но он будет иметь свой вкус и стараться есть побольше силоса или побольше травки на лугу – смотря, что ему больше нравится. Он сам будет выбирать овечку, чтобы овладеть ею. Он будет сам стремиться к очень простым, но таким важным целям – к ласке, к сытости, к теплу, к движению.

– Ферзем дело не кончится, конечно, – мрачно подумал Философ, – атака Гостя ферзем и слоном слишком хороша. И это только если повезет, я потеряю, ферзя. Не повезет – придется проститься и с ладьей. А и впрямь, как бы хорошо было бы сейчас быть барашком в такой-то погожий денек поедающим любимую травку на лужке. Лучше только – стать беззаботным майским жуком. Кажется, я начал понимать персонажа из той глупой книги (как она там называлась?) который хотел стать майским жуком. Летаешь, жужжишь – никаких тебе шахмат, и каверзных разговоров о жизни.

– Мое самое любимое во всем этом, – продолжил Гость, – моменты, когда фермер кормит барашка. Какие же в этот момент у него, и у барашка разные цели. Барашек хочет быть сытым и согретым. Фермер же хочет, чтобы у барашка лоснилась шерсть, либо чтобы он набирал вес. Но это только на первый взгляд, не правда ли?

– Правда, – ответил Философ, выводя ладью из под удара и обреченно посмотрев на ферзя.

Именно, – мурлыкнул гость, съев ферзя. – Их цели только кажутся разными. На самом деле, частично они очень и очень похожи – и барашек, и фермер оба хотят, чтобы быть сытыми и согретыми. Даже если барашек и остальное стадо заведены фермером только чтобы давать шерсть, в итоге, все равно, он продаст ее, чтобы купить еды и теплой одежды на зиму. Но сходство целей не так важно, как различие. И речь не только о различии в способе и масштабах, а в ее восприятии. Баран никогда не поймет, даже не приблизится к пониманию, целей фермера. Эта цель будет для него неожиданна и абсурдна. Вот он научился жить в стаде так, чтобы ему было всегда комфортно. Научился ходить с другими овцами так, чтобы ему не сильно доставалось от собак на пастбище, бежать первым к фермеру, когда тот приносит силос. Есть цель – есть способ. И тут, внезапно, его берут и начинают стричь. И это в лучшем случае. В худшем – наш барашек, полный сил, чувствует, что по его шее, провели чем-то холодным, а теперь по его груди и копытам течет что-то теплое и вот все окружающее погружается в темноту.

Он ничего даже не успевает понять, а жаль.

Чтобы он ощущал и о чем думал, когда его разделывают, когда везут куски его мяса на продажу, или жарят прямо в доме фермера, когда он по кусочкам проваливается в глотку своего хозяина. Вы хотя бы можете представить себе его изумление, если бы он все это ощущал? Он наблюдал бы нечто, что вообще не укладывалось бы в его скудную картину мира. Увиденное и почувствованное просто бы разорвало его маленький разум, не будь он мертв.

Философ молча убрал короля из под удара ферзя.

– Я попробую пояснить, – чуть улыбаясь, продолжал Гость, продолжая смотреть на хозяина дома. – Вот человек. Долго и упорно учится, этикет осваивает, а как подрастет – ремесла или науки. То к чему он больше склонен. А все ради чего? Ему ведь с самого начала скармливается идея будущего блага. Не груби матери и она будет тебя хвалить. Честно трудись и ты заработаешь много денег, а еще тебя будут уважать. Человек в большинстве своем, каждый день, кем бы он ни был, в каком возрасте бы не пребывал, всегда идет к заранее известному благу заранее известными путями.

И самым главным деликатесом здесь является идея Бога.

Представьте, что это самый лучший силос, который когда-либо скармливали человеку. Правда, в последнее время пагубные случаи отступничества участились, но ведь и гарнир к главному блюду тоже хорош. Это – мораль, Им созданная. Человеку скармливают мораль. Она не так питательна, как идея Бога, и часто вызывает отвращение. И что-то человеку в ней нравится, что-то не нравится, но скорее всего, ему совершенно не понравится быть паршивой овцой и он, так или иначе, начинает ее принимать. Ну а уж если он верующий, так тем лучше. Спасение души, Рай, вечная жизнь – главные ингредиенты, делающие блюдо неподражаемым. Рецептов и блюд становится все больше – религия, личная вера без воцерковленности, здоровый скептицизм, сдобренный твердыми моральными устоями и много чего еще. И хорошо. Главное – чтобы было вкусно, и человек ел. Чем больше ел, тем лучше. Человек, наевшись этих идей, стал священником? Изумительно. Сам верит и ведет к поглощению идеи Бога других. Но может быть он далек от церкви и предпочитает искать Бога сам. И это тоже приемлемо. Если он художник и создаст картину, прославляющую Бога, это прекрасно, она укрепит дух невоцерковленной паствы. Он – правитель и начнет войну во славу Бога – так лучше и не придумаешь! Война увлечет сотни тысяч и понесет славу Бога во все концы земли. Но вот человек умирает. Он, конечно, побаивается смерти, но еще более надеется, что все то, о чем ему рассказывала религия, правда.

– Бесспорно, – усмехнулся Философ, – конечно, правда: старик с ключами, ворота, за ними зеленые кущи под солнышком, а посреди всего этого яблоня, охраняемая ангелами от плюющихся в нее праведников.

– Полноте, – назидательно произнес Гость, не глядя на доску и делая ход вперед пешкой, – может, Ваши заумные теории и запрещают так конкретно и, между прочим, красиво, представлять Рай. Но Бог-то согласно им реальнее всех и вся. Просто понять его рассудком невозможно, а так Он существует. И добро существует, и зло. А уж то, что без идеи награды или наказания на небесах Вашей философии и вовсе нет, так это и Вашему слуге, Мартину, понятно.

Но, вернемся к баранам, то бишь к людям. Так или иначе, человек надеется, что после смерти с ним все будет так, как он учил, что его будут судить. Сразу или после Чистилища, это неважно, это уже юридические тонкости. Важно, что он думает, что его дела – это причина того, что он будет наказан или награжден на небе. Лучше, конечно, чтобы награжден. Барашек тоже надеется, что всякий раз, когда он будет правильно ходить и блеять, фермер будет его кормить.

Но вот человек умер! И представьте, что после смерти он попадает в ситуацию абсурдную настолько, что ничего подобного не рассказано не только в Писании, но и вообще ни в одном трактате, ни в одном мифе за всю историю.

К примеру, умираете Вы, – Гость хитро подмигнул Философу. – Ведь может же такое статься, правда? Вы умираете и вдруг обнаруживаете, что никакой сверхсложной сущности рядом нет. Что Вы, то есть Ваша душа стоите на огромной скотобойне, рядом стоит усталый фермер, деловито Вас рассматривает и бормочет: «Мда… человек был ученый, высокомерный и немного занудный, но, ничего не скажешь, – в Бога верил искренне и с пользой для других, потому душа и пахнет так приятно. Значит, любезнейший, Вас надобно подавать в обед в качестве горячего лакомства». Достает кинжал и вонзает его в Ваше ментальное горло. И все. Далее Вашу душу разрезают, вытаскивают из нее мелкие грешки, которые портят вкус, как следует, зажаривают до хрустящей корки и съедают за обедом. Ну как Вам картина?

Философ молчал, обдумывая услышанное, даже забыв на несколько мгновений о шахматной доске.

– Довольно смешная картина, – ответил он Гостю, – предположу, что и сам Господь иногда искренне смеется над Вашими шутками.

Тень сочувствия пробежала по лицу собеседника.

– А ведь все, что я Вам только что рассказал чистейшая истина, – уже без всякого намека на улыбку произнес он. – Мироздание организовано именно так.

– Как огромная ферма? – спросил Философ.

– Как невероятно огромная ферма.

– Простите, ферма с навозными кучами или без? – уточнил Философ.

– Я удручен тем, как Вы обесцениваете ясность, простоту и конкретность Божественного творчества, – вздохнув и выдержав паузу, заметил Гость. – Именно это меня больше всего расстроило в Вашем трактате. Абстрактные категории, сложные формы. А ведь все просто – все вокруг, вся Вселенная – это просто огромная ферма, в которой вы – люди, суть стадо, старательно откармливаемое и разводимое тем, кто все это создал, для Его нужд, и для еды, в первую очередь. Тот, кого Вы называете Богом – просто фермер, который скармливает Вам разные идеи, чтобы ваши души, становились насыщеннее и вкуснее, да что тут уж скрывать – разнообразнее, для разных блюд.

Вначале своего пути Он был так себе фермер и так себе кулинар, если честно. Души людей из древних племен с их примитивными верованиями, годились разве что для приправ, души язычников, неизменно вызывали у Него изжогу. Он упорно перестраивал ферму и искал лучшие ингредиенты для силоса. И вот нашел – ведущие религиозные концепции, отчаянно совершенствующиеся самими людьми – возможно, лучшее его изобретение. Души католиков отличаются сочностью и остротой, души протестантов – на вкус простоваты, но при этом хорошо насыщают. Души православных – пьянят, равно, впрочем, как и души мусульман. А со временем вкусовых оттенков становится только больше. Из душ атеистов, грешников и нигилистов от морали получается вполне себе неплохое удобрение…

Философ немного воспрял духом. Ему все больше нравился этот разговор, он почувствовал себя свободнее.

– К сожалению, Вы – ненадежный свидетель, – сказал он Гостю. – Злые языки поговаривают, что ложь – Ваша дочь. Но главное – боюсь, что я могу предположить, о чем пойдет разговор дальше. Сказав, что Бог – всего лишь пожиратель наших душ, Вы, скорее всего, заявите, что, в отличие от Него, Вы и есть тот, кто может предложить альтернативу, тот, кто по-настоящему может даровать спасение души. Если так, то это очень старая ложь.

Философ заметил, что Гость смотрит на него с печальной улыбкой.

– Ничего подобного я не собирался Вам говорить, – сказал тот. – Я хотел сообщить Вам нечто совершенно иное.

Что же? – спросил Философ.

– Только то, что я и есть фермер – спокойно произнес Гость. – Я создал мир, я создал идею Бога, которую скармливаю вам.

Несколько мгновений Философ молча, вперившись в доску, осмысливал услышанное.

– Позвольте, – спросил он собеседника, – но тогда Вы и есть Бог.

– Боюсь, не совсем в том смысле, который Вы вкладываете в это понятие, – чуть скривившись, ответил тот.

– Погодите, – сказал Философ, – но если это так, то зачем был весь этот маскарад с серой и хромотой?

– Ну, если бы я предстал перед Вами с атрибутикой вашего Бога, – начал гость, – то услышав все, что я сказал, Вы бы, наверное, расстроились куда сильнее. В таком же обличье принять мою истину Вам будет проще. Также, думается мне, что по ряду своих черт я действительно куда ближе антиподу Бога, о котором рассказывается во множестве религий. Кроме того, а как мне следовало явиться к Вам? Вам же не угодишь. Влететь в окно на облачке? Так все равно бы замучили меня занудством: слишком примитивно, слишком просто, слишком ясно.

Философ молчал. Мысль, пока еще не до конца сформировавшаяся, но все сильнее давящая на все его нутро, поднималась из глубин сознания. Он пока гнал ее прочь, сидя напротив Гостя, вперившись в доску и сжав челюсти. Ему казалось, что он покраснел. Жар охватил его голову. Его взгляд упал на съеденного Гостем ферзя, лежащего рядом с доской. Какой же старой казалась эта резная фигурка. Как отвратительны были испещрявшие ее трещинки.

– Мне пора на прогулку, – пробормотал он, делая ход пешкой. – Вечером я занят, прошу Вас продолжить партию завтра.

О последствиях хода он не думал. Сейчас важно было остановить партию хоть на какое-то время.

– Могу ли я Вас просить отменить прогулку? – чуть удивленно спросил Гость.

– Я никогда не отменял ее, – проговорил тихо Философ.

– Ложь, – с улыбкой ответил Гость, – Вы отменили ее один раз, когда начали читать книгу настолько интересную, что она полностью захватила Вас. И тем, что тогда не вышли на прогулку, Вы удивили город, который по Вам часы привык сверять. Неужели я менее интересен, чем книга?

– Мне нужно на прогулку, – упрямо процедил Философ.