Старый дом под черепичной крышей

– Ты, папаша, насмотрелся неправильных фильмов, – сказал доцент, – Точнее, такой сюжет для тебя и для твоего соседа по багажнику не подходит, слишком поэтический. Да и что из вас выбивать? Деньги? – у вас их нет; завещание на многомиллионную в долларах недвижимость? – тоже самое… У вас ничего нет? Скудная пенсия, да плюс к ней скудный приработок, вот и всё. А вы – заброшенные цеха-а-а!,… крюки-и-и!… Кто о вас будет руки марать?… Вы просто пропадёте, дорогой учитель, вот и всё. Всё что знаете вы – примерно тоже самое знаю и я, так что, скажем, вы не являетесь носителями суперважной информации. Наверное, ломаете себе голову, почему я с вами разговор веду?

–Да уж загадка, если всё так просто, то чего уж там… – сказал Пал Палыч.

– Не напрягайтесь… И вы, и дворник, мне нужны только потому, что оба являетесь ценными носителями навыков, а это серьёзно. Навыки, конечно, можно наработать, но это долго, а время – деньги. В наше время люди нетерпеливы, я не про себя, я могу и подождать. От вас зависит, какой будет план наших действий дальше.

– Что-о-о… План?… План готовящегося преступления, так? – перебил его Пал Палыч.

Эдуард Аркадьевич поморщился.

– Экие вы подыскиваете выражения, Пал Палыч, вас ведь так величают?.. Пал Палыч не ответил.

–А я ведь ничего плохого не хочу ни вам, ни вашему товарищу по несчастью. Поверьте. Я сам хотел на вас выйти, но вы меня опередили и всё получилось вот так нелицеприятно. Просто вы являетесь, судя по статье в газете, реаниматором игрушки и не один год над этим работаете и, исходя из информации в газетной статье, сильно в этом деле преуспели, но не во всём. Ваш сосед, как только очнётся, расскажет вам недостающие детали технологии, ведь он хорошо знал хозяйку дома и даже ей помогал. Как видите, вы оба могли бы оказать делу возрождения игрушки неоценимую услугу. Ведь от вас не требуется ничего такого. Вы возродили игрушку, это уже много. Второй шаг – создание в городе мастерской по её производству. По сравнению с тем, что сделано, это мелочь. Когда вы почти у цели, оказаться в багажнике – обидно. Тем более, игрушка, хотя и в единичном экземпляре найдена, а скоро будет в наших руках и вся коллекция.

– Конкретнее можно, – проговорил Пал Палыч.

– Можно и конкретнее. Делать ничего, по сути, не надо, честь ваша не затрагивается, совесть вашу никто покупать не собирается и даже денег никто не предлагает. Это ведь бестолку, правда? Вы же не покупаетесь?… Можно на этот вопрос не отвечать, я это и так знаю. А дело самое пустяшное – я вас отпускаю на свободу, могу отправить на курорт. Одним словом, вы два-три месяца молчите об игрушке, а потом вольному воля – говорите о её достоинствах сколько хотите. Мы вам даже обустроим мастерскую по её производству. Хотите – будете директором мастерской, а желаете – то и научным консультантом, поможем вам выпустить для детей книжечку по игрушке, и даже альбом на двух или трёх языках в суперобложке, где наряду с фотографиями найденной игрушки будут фотографии и игрушек, слепленные вашими руками, разве это плохо? Если желаете, в городе будет музей игрушки. Игрушкой с радостью пополнят свои фонды лучшие музеи мира. Можем украсить детский парк игрушечными глиняными персонажами. Согласитесь, это гораздо лучше, чем лежать в багажнике. Как видите, мы игрушке не враги и сделаем всё возможное, для её процветания. Убедил?

– Как я понимаю, вы хотите раскрутить игрушку и на ней заработать?

– У вас прекрасная логика, Пал Палыч. Что в этом плохого, что мы её собираемся раскрутить? Поймите, государство и правительство города и области этим не будут заниматься, а у таких как вы на это нет денег. В итоге остаёмся мы, с возможностями, с влиянием, связями и деньгами, логично?..

– Я понял. Вам необходимы серьёзные свидетельства об игрушке, практическая её проработка, от этого она вырастет в цене, – сказал резко Пал Палыч.

– Вы умный человек. Всё правильно, она вырастет в цене, но о деньгах ли речь, ведь вы и этот дворник – альтруисты, для вас важна идея, так кто вам будет мешать наслаждаться собственной фантазией, да ещё и постоянно имея в кармане на жизнь. Я вам предлагаю реальное дело, наша фирма не привыкла разбрасываться талантами, сударь, потому и стараемся сберечь каждого значимого человека.

– Захлопывайте багажник «добродетель», – проговорил зло Пал Палыч.

– Дело ваше, учитель, только помните – незаменимых нет. Предлагаемый вариант удобный и для вас, и для нас. Просто с вашим отказом этим делом займётся «Изумруд».

– Что, подпольная кликуха бизнесворотилы? – с сарказмом спросил Пал Палыч, хотя от Гуделки он знал, что это подпольная фирма по продаже антиквариата за границу.

– На сей раз вы ошиблись. «Изумруд» – хорошо законспирированная организация. Да, «Изумруд» это сделает и без вашей помощи, правда немного дольше по времени. – И с этими словами Эдуард Аркадьевич кивнул одному из охранников, крышка багажника захлопнулась и через две минуты машина, мягко покачиваясь на неровностях, не торопясь выкатилась со двора, Автоматическая система закрыла створки ворот.

Глава 47. Профессору плохо

Шевелись! Шевелись! – кричит Сима, глядя как бездомные перебирают оставшиеся кучи мусора. Вчера кучи не добрали и потому сегодня Сима торопиться довершить разборку, опасаясь как бы не нагрянул Фома Фомич, ведь не зря же он позвонил ему по мобилу и приказал искать игрушку.

– Зорче гляди, дармоеды! – выкрикивает Сима. – Кто просмотрит, тому глаз вон, а кто увидит, тому бутылка горячительного, персональная от Симы и моё благорасположение. А моё благорасположение многого стоит, правда, профессор? И он толкнул профессора ногой. Позолотин свалился набок и заохал.

– Не трожь старика, – зло сузив глаза и в упор глядя на Симу проговорил Крокыч, – тронешь – убью. Сима опешил, но с Крокычем связываться не стал, просто выругался и пошёл дальше, делая вид, что не слышал сказанное.

– Спасибо тебе, – проговорил Позолотин, – переводя дыхание, – плохо мне что-то, совсем плохо, как бы не умереть…

Крокыч бросил заниматься мусором и решил отнести Позолотина в тень. Солнце пекло нестерпимо. В яме на свалке что-то тлело и оттуда шёл дополнительный жар и смрад. В стороне рычали, деля добычу, собаки. Крокыч обхватил Позолотина и волоком потащил его подальше от мусорной кучи и положил около большого лопуха так, что тень от его листьев падала на голову профессора.

– Здесь вам будет лучше, – сказал Крокыч, подсовывая под голову Позолотина охапку травы.– Главное, лежите спокойно и не шевелитесь.

– А если Сима спросит? – послышался слабый голос Вениамина Павловича. – Ругаться будет.

– Не беспокойтесь, профессор, я с Симой вопрос улажу, – и Крокыч ушёл.

Вениамин Павлович, как только Крокыч ушёл, сразу забылся, тело его обмякло и он ощутил сладкую полудрёму. Он вдруг, как бы во сне, увидел свою давно умершую мать, она молодая стоит на лугу с граблями, а отец в стороне, по пояс голый, косит высокую траву. Спина у него шоколадного цвета, а на военных солдатских брюках тёмные пятна от стекавшего со спины пота.

– Иди, Венечка, иди, – говорит мать, маня ребёнка к себе, и Веня, перебирая босыми ножками, подходит по нескошенной траве поближе, а дальше идти опасается. Мать берёт его на руки и сажает под большой лопух. Под этим лопухом тень и налетающий ветерок приятно холодит грудь. Венечка протягивает ручонки и пытается поймать пальчиками живительные струйки ускользающего ветерка. «Дай, дай, дай, – говорит он и смеётся. И вдруг Веня слышит, будто вокруг него начинают говорить цветы. Они наклоняют к нему свои разноцветные головки и повторяют: «Он спит… Он спит. Венечка хороший. Спи… Спи. Тебе надо поспать. Он спит. Он спит». Но Веня знает, что он не спит, а слышит то, что не слышит ни его мать, ни отец. Он, Веня, понимает язык цветов и ему становится от этого весело и смешно. «Дай, дай, дай» – повторяет малыш и смеётся, а в ответ вновь слышит: «Спи, спи, тебе надо поспать». Он слышит эти голоса настолько явственно, что просыпается.

«Что это?.. Неужели галлюцинации?»,– думает Вениамин Павлович. Он поднимает тяжёлые веки и видит широкий лист лопуха над головой, но голоса почему-то не исчезают. Они совсем рядом. Он понимает, что находится на свалке, что над ним лопух, но откуда же голоса? Неужели давно минувшее соединилось с настоящим? Но ведь он учёный, профессор, понимает, что так не бывает. Но, голоса цветов?… Разве их не было? Разве он всё это придумал? Они были. Почему были? Он слышит их и теперь, связь прошлого с настоящим ещё не успела разорваться и это, по всей видимости, остаточные явления полубредового состояния. «Вероятно, галлюцинация, – подумал Вениамин Павлович, – от перегрева, со временем пройдёт, надо только спокойно лежать и пройдёт. Лишь бы не появился Сима и не погнал на разборку мусора». Но Симы не было, а чья-то рука кладёт ему на лоб смоченную в холодной воде тряпочку. Холод действует и Позолотин видит, прямо около своего уха, маленькую, похожую на куколку девушку.

– Не бойтесь меня, – говорит девушка, – я Дуня. Дуня-тонкопряха, – попровляется она, – а со мной Катерина-калашница, – и она кивнула головой в противоположную сторону.

Позолотин скосил глаза налево и увидел такую же маленькую женщину, только несколько старше, она складывала тряпочку, чтоб приложить её к голове Вениамина Павловича.

– Вам нельзя шевелиться, – сказала Катерина, увидев, что, очнувшийся человек смотрит на неё очень ласково и дружелюбно.

– Вам надо отдохнуть, – проговорила, журчащим как ручеёк голосом, Дуня.

– Вы кто? – спросил Вениамин Павлович.

– Мы глиняные игрушки, – проговорил мужской голос, и Вениамин Павлович увидел на своей груди маленького богатыря с дубиной.

– Какие игрушки? – удивился профессор.

– Мы этого не знаем?.. – ответил богатырь, – просто нас мамушка всю жизнь лепила, и её свёкр лепил и свекра отец лепил и этого отца бабушка лепила… дальше я не знаю, все лепили, а последней была мамушка, а люди её звали Еленой Никаноровной, – проговорил богатырь и сошёл с груди.

– Что это? Как всё это понимать? – проговорил вслух недоумённо профессор.

– Терпение, мой друг, терпение, – раздался совсем рядом старческий голос.

Вениамин Павлович скосил вправо глаза, потому как даже, повернуть голову у него не было сил. Краешком глаза он увидел, как под лопух вошёл древний старичок с котомкой за плечами в длинной старинной одежде. Своим видом он напоминал отшельника. Старичок подошёл к профессору, положил ладонь небольшой морщинистой руки ему на голову и пристально посмотрел страдальцу в глаза. – Терпение, мой друг, – повторил он, – в скорбях должно быть терпение, – повторил он ещё раз и вдруг стал исчезать, как бы растворяясь. Тела его не стало видно и только одни чистые добрые любящие лучистые глаза смотрели, будто зависнув в воздухе. Ниже глаз были видны губы. Глаза не мигая, строго и чуть подбадривающе с минуту смотрели на Вениамина Павловича, затем стали удаляться и таять.

«Кажется, я умираю, – подумал профессор. – Вот уже начались видения. Я – учёный и мне являются люди из давнего прошлого. Кто этот старичок с котомкой? Почему он, кроме того как «надо терпеть» ничего не сказал? А может быть этим он как раз и сказал всё, что надо Позолотину именно сейчас? Ведь терпение в скорбях – краеугольный камень человеческого бытия. Терпение даёт надежду. Из терпения происходит любовь, бескорыстие, соучастие… и мир. Это из Евангелия. Отшельник напомнил ему евангельские строки. Всё верно,… из терпения в конце происходит мир, а из нетерпения произрастает брань, самовозвышение, самодовольство и революции.

«Странно, но я не могу даже предположить, кто этот старичок?.. – подумал Вениамин Павлович. – Почему он мне явился? Явился именно сейчас, здесь; как это понять? Нет-нет, всё не то и не так… Мне просто мерещатся живыми части моей незавершённой научной работы. Недавно закончил писать главу о быте древних славян, затем долго размышлял о первохристианах… Может быть, это материализация мыслей?.. Нет, не то… Я уже начинаю думать не как учёный, а как мистик. Странно, кто он? Возможно это явление из более позднего периода,… древняя Русь,… непроходимые леса… В леса из мира уходят и становятся отшельниками немногие из людей, чтобы проводить жизнь в уединении, оставшись один на один со своими помыслами, страхованиями, молитвами и надеждой. Нет, нет, это точно плод больного воображения,… и пример тому налицо. – Я всё время думал о традиционной глиняной игрушке, и вот она ходит по моей груди, а я лежу под лопухом и слышу недалеко голос Крокыча. Возможно это всё-таки воздействие солнечной радиации на ослабевшее тело», – и профессор снова впал в забытьё.

Это забытьё снова подарило ему чудное видение. Вот он на плоту. Под ногами между брёвнами хлюпает вода. Только это совсем необыкновенные брёвна, они строганные, с затёсами и вырубами. Совсем рядом раздаются голоса, но Вениамин Павлович не видит людей, плотный туман завалил и плот, и берега, и небо. Профессор пошёл по скользким брёвнам на голос, который был ближе к нему. Этот голос отдавал команды: «Право бери», «стоп», «прямо»…

Вениамин Павлович сделал несколько шагов и вдруг увидел прямо перед собой на выдвинутых вперёд трёх брёвнах, с фонарём в руке, человека. Тот, освещая фонарём воду и вглядываясь в неё, отдавал команды. Вениамин Павлович обратил внимание на одежду человека. Он был одет в кафтан с петлицами, с шапкой на голове, на ногах жёлтые сапоги. «Так это же стрелец времён Ивана Грозного…» – удивился профессор.

Что вы тут делаете? – спросил Вениамин Павлович. Стрелец в ответ сделал профессору знак рукой, дескать, говори тише и поманил профессора подойти ближе к нему. Вениамин Павлович ступил на выступающие вперёд брёвна, сделал два шага и остановился. Стрелец указывал рукой на воду. И тут профессор увидел там, куда показывал стрелец, плывущих трёх стерлядок. Они наполовину были погружены в воду и в стороны от плывущих рыб расходились небольшие волны. Средняя стерлядь плыла немного впереди, а те, что плыли по бокам, отставали на полкорпуса. «История оживает, – подумал Вениамин Павлович. Он совсем недавно рассказывал Крокычу об этих стерлядях и вот он их видит собственными глазами, и лоцмана в стрелецкой одежде, и сами плоты». – «Это чудо. Это невозможно!!!» – произнёс он вслух.

– Ему совсем плохо, – сказала Дуня, глядя на профессора.

– Жаль, что у нас нет никаких лекарств, – посетовала Катерина.

– А если б и были, мы разве знаем, что давать человеку в этом случае? – усомнилась в знаниях глиняшек Дуня.

– Ему надо просто отдохнуть, он перегрелся на солнышке.

– Нам от этого не лучше, – заметил Мурлотик.