Глиняный денщик

П р а х а н я (поворачивается к воробью). Здорово у нас получается! Подпевать умеешь. Сладимся. Ты кто таков, что меня догнал, рядом идёшь, да ещё подпеваешь?

Ч и р и к (догоняет, идут рядом). Воробей я, зовут – Чирик, ловкий, смышлёный, иногда надоедливый и шумливый, но это быстро проходит, особенно если меня немножко шлёпнуть пальцем по одному месту.

П р а х а н я. Где же это место находится, если не секрет?

Ч и р и к. Дашь хлебную крошку – скажу…

П р а х а н я. А если без крошки?

Ч и р и к. Я что, дурак, без крошки чирикать и секреты выдавать?

П р а х а н я (качает головой). Ну и хитрая же ты птица! (Роется в карманах, ищет хлебные крошки.)

Ч и р и к. Я сейчас не хитрый, я голодный. (Клюёт крошки с ладони Прахани.)

П р а х а н я. Я бы тоже чего-то склевал, да клюва нет. Тебе, брат Чирик, больше повезло.

Ч и р и к. А как же ты? (Перестаёт клевать и пододвигает крошку Прахане.)

П р а х а н я. Спасибо, брат, не надо. Эта крошка для меня, как слону дробинка. Я брат сыт тем, что ты не голоден.

Ч и р и к. Разве такое возможно?

П р а х а н я. Вот когда рядом другие воробышки чирикают, тебе ведь тоже чирикать хочется?

Ч и р и к. Само собой.

П р а х а н я. Так и мне, когда ты сыт, то и мне вроде меньше есть хочется. Пошли, дружище, и дальше вместе. Ты, я смотрю, воробей удалой.

Ч и р и к. А мы воробьи все удалые и все как один. Только попробуй где и кто из наших пискни – сразу всей оравой туда. Сорока ли прилетит, или ворона, никого не боимся, дружба и сплочённость – наш главный боевой козырь и не смотри, что мы ростом не вышли. Борьба за выживаемость у нас в крови

П р а х а н я. А если тот, кто пискнул – не прав?

Ч и р и к. Всё равно. За своих стоять надо.

П р а х а н я. Ты борьбу за выживаемость с отсутствием совести не путай.

Ч и р и к. А мы и не путаем. Сначала стая, а потом совесть.

П р а х а н я. Может быть наоборот?

Ч и р и к. Я согласен. Можно и наоборот – сначала совесть, а перед ней – стая.

П р а х а н я. Да, с языком у тебя не порядок.

Ч и р и к. Зато с воробьиной совестью всё в ажуре.

П р а х а н я. А что, у каждой птицы своя совесть по-твоему?

Ч и р и к. Разве это требует доказательств. Сразу видно, что с воронами не встречался. У нас, у воробьёв, хоть маленькая, с семечку, но у каждого своя воробьиная совесть есть, а у ворон – одна семечка на всю стаю и то, где лежит не помнят. А ты кто будешь, что я перед тобой так расчирикался?

П р а х а н я. Ладно, столкуемся. Значит ты воробей, а я – глиняная игрушка, зовут «Праханя».

Ч и р и к. Ладно, я тебя Прохой буду звать, мне так удобнее.

П р а х а н я. Это почему так?

Ч и р и к. Потому, что «Проха» и «кроха» почти одно и тоже, а крошками мы питаемся, до крошек воробьи большие охотники. Имя твоё произносишь и оно, как бы сытнее в желудке становится. Ты же за одну буковку не обидишься, если я букву «а» на букву «о»поменяю?

П р а х а н я (широко и с удивлением улыбается). Точно ловок. Тогда и я тебя буду называть не «ВОРОБЕЙ», а «ВОРА бей», то же одна буковка с паузой.

Ч и р и к. Нет – нет, мне так не очень нравится, особенно пауза. За что меня бить? А без паузы и не скажешь, язык в клюве не поворачивается.

П р а х а н я. Вот и мне тоже не нравится. Праханя от слова «прах» образовано, а «прах» это «земля» по-старому. А глина и есть «земля», потому и «Праханя».

Ч и р и к. Согласен. Проехали… А откуда ты? то есть, где тебя слепили раз ты из глины? Я чего-то таких как ты раньше не встречал…

П р а х а н я. Саратовские мы.

Ч и р и к. А что из Саратова, прогнали или как?

П р а х а н я. Сам ушёл. Сначала я в серванте стоял. Хозяйские дети уже выросли, играть не с кем. Вот я и ушёл. Думаю: «пойду своих сверстников навещу, посмотрю, что в мире делается?» А как походил, посмотрел «батюшки ты мои» – глиняным игрушкам нигде хода нет, на прилавках одна пластмасса, то ли люди, то ли звери не поймёшь, всё зарубежное. А отечественного и народного – совсем нет.

Решил глиняным игрушкам и их мастерам во всём мире помогать, добрые дела делать и за справедливость бороться. Мне об этом ещё мастерица говорила, что меня лепила: «Я тебя из особой глины слепила.– Сказала она. – Пока, будешь в бездействии, сил будешь набираться, а придёт время, встанешь горой за сирых и убогих и особенно за глиняные игрушки, что к тому времени не в чести будут. Всё народное будет в поношении и забвении». Я её слова никогда не забуду, пророческими оказались.

Ч и р и к. Получается, ты, Праханя, – странствующий глиняный рыцарь. Я про странствующих рыцарей в книжке читал, они тоже со злом и несправедливостью боролись, только они были не из глины и в доспехах. Например, Дон-Кихот. Правда, он с ненастоящими рыцарями сражался, обманывался просто, но это неважно, главное – он страха не знал, и стремление было хорошее.

П р а х а н я. Бесстрашный, значит был, это молодец. А книжку кто написал?

Ч и р и к. Сервантес.

П р а х а н я. Ты мне про сервант не напоминай, насиделся я за его стеклянными дверцами, как Илья Муромец в детстве на печи.

Ч и р и к. Сервантес – это фамилия писателя, а не шкаф в котором ты был. Понял? А Илья Муромец кто таков?

П р а х а н я. Видно мы с тобой разные книжки читали. Богатырь земли русской. Знать надо. Он свою землю от настоящих врагов оберегал, а не от вымышленных, как твой Дон-Кихот.

Ч и р и к. Он от каких врагов оберегал внешних или внутренних? Если от внешних, то с ними легко бороться, вон сорока – её издалека видно, что сорока летит.

П р а х а н я. И с внутренними тоже. Соловья-разбойника победил.

Ч и р и к. Про Соловья – разбойника не слышал, а от ворон досыта натерпелся. Ни на одну помойку не залетишь просто так, везде всё схвачено, везде мзду требуют. Чуть поприличней помойка, сразу охрана, видеокамеры. До облаков всё просматривают, не перелетишь.

П р а х а н я (сокрушённо). Разве я похож на рыцаря или Илью Муромца? У них доспехи. А у меня?

Ч и р и к. Ну, когда это было? В средние века, то есть, очень давно. Сейчас главные доспехи – это голова на плечах.

П р а х а н я (повеселев). И то, верно. Если ты пернатый свободен – пошли со мной, будем вместе игрушкам и мастерам помогать, с несправедливостью бороться.