Даже если бы девятнадцатилетнего Димку Лаврова внезапно поразил старческий склероз, Костя мигом напомнил бы, с кем Димка разговаривает. Как бы ответил на простой вопрос простой смертный? Он сказал бы «нет», или «да», или «конечно». Но Костя Лесовой не является простым смертным и не пользуется простыми ответами. Несколько секунд он разглядывал своего старосту группы сквозь синие стёкла очков, как бы недоумевая, есть ли предел человеческой тупости, а потом не ответил – нет, не ответил даже, а снисходительно фыркнул:
– Ф-р-разумеется!!
Фармакологию Костя попробовал почитать на следующее утро, в автобусе. Ему повезло сесть на тот автобус, который довозит не до проходной института, а до дыры в заборе. Бордовый забор тянется километра на два, отгораживая территорию от жилых кварталов и пустырей. Но в нём есть заветные дыры, где можно выбежать прямо к тому корпусу, где у тебя сегодня занятия. За забором, среди кустов, валяются бутылки, а иногда и незадачливые алкаши, которые, чтобы эти бутылки опустошить, забрели на территорию медицинского вуза и там упали.
Но и в автобусе учебник почитать не удалось, хотя Костя и сидел на удобном месте у окна. Сквозь шум мотора и воркотню пассажиров пробивался взволнованный девичий шепот:
– Дома не ночевала! Я говорю тебе, дома не ночевала!
Щебечут, подумал Костя. Это девчонки из общаги. Они всегда ездят стаями.
– У неё микробы сегодня, последний день!
Микробы – это занятия по микробиологии. Значит, второй курс.
– Я вчера спросила: ночевать-то придёшь? Она говорит: у меня микробы, конечно, приду, учить надо. Пива только выпью и приду.
– И не пришла?
– Я говорю тебе, дома не ночевала!
Девчонки-второкурсницы из общаги называют общежитие «домом». Звучит трогательно и грустно.
– Я ей говорю, ты не боишься? Здоровенный парень и красивая девчонка. Она засмеялась…
– А по телевизору, вы видели?
– Ой… Четыре человека!..
– Так я говорю, дома не ночевала. Может, сказать кому-то? Может, в ректорат?
– С ума сошла?
Здоровенный парень и красивая девчонка, подумал Костя Лесовой и, закрыв учебник, запихал его в сумку. Здоровенный парень и красивая девчонка…
Он вылез из автобуса за две остановки до конечной, вызвав у пассажиров много нареканий по поводу того, что спать надо меньше и локтями не пихаться. В двадцати метрах от автобусной остановки бордовый забор расселся, образуя секретный лаз для самых длинноногих. Обшарпанные корпуса за кустами под утренним солнцем казались нежно-лазоревыми и смотрелись заброшенным городом инков, который давно поглотили девственные джунгли.
На занятия Косте надо было идти налево. Но он повернул направо, туда, где розовел ректорский флигель, а над кустами торчали девятиэтажные корпуса ещё одного общежития. Несчастные русскоговорящие студентки ездят из дальней общаги, на автобусе. А поудобнее, поближе к институту селят иностранцев – студентов из дружественных арабских стран. Они платят золотом.
Метров через пятьдесят Костя без труда нашёл то, что искал. Прямо среди кустов стояли составленные неровным четырехугольником скамейки, обычные садовые скамейки на бетонных ножках, какие бывают в парках, детсадах и больницах. Скамейки были старые, грязные – садиться тут принято на спинку, а подошвы упирать в сиденье. Вокруг на вытоптанной среди кустов полянке валялось множество окурков, надбитых бутылок, упаковок от нехитрой закуски и даже пустые флаконы одеколона. Это так называемый «Квадрат», сюда уходят пить пиво и базарить. Тусовка, распивочная и студенческий клуб. Только такой питекантроп, как Коротенко мог назначить здесь девушке свидание. Именно так он вчера и поступил.
Сейчас тут не было никого, дело понятное – утро, зачёты, все зубрят, сдают или сидят в деканате.
Красивая девушка и здоровенный парень, сам себе повторил Костя, стараясь не зацепиться значком с Фредди Крюгером за ветки кустов. Где-то здесь должна остаться кровь – может быть, даже много крови. Это глупая, дурацкая мысль, но лучше один раз увидеть…
На листьях, соре и осколках стекла – вроде бы стакан растоптали между четырьмя скамейками – бурели подсохшие пятна. Пятна, полосы и потёки крови были на спинках и сиденьях двух скамеек. Если не думать, что здесь кого-то убивали, могло бы показаться, что здесь кого-то просто избили. А если бы Костя Лесовой проходил тут случайно, он и вообще внимания бы не обратил.
Но теперь Костя совершенно точно знал, что вчера Коротенко отвёл своего воробышка сюда, пить пиво и говорить о любви. И что воробышек этот к себе домой в общагу уже не вернётся.
Абдулгамид Аликович Алиханов был студент из Дагестана. Большой и очень добрый, он даже Косте обрадовался. Белый халат сидел на его упитанной фигуре как маскировочный. В институт Абдулгамид поступил после службы в десантных войсках и относился к худосочному Косте Лесовому как к заблудившемуся в горах путнику, которого надо прежде всего обнять и накормить.
– Братан! – вполголоса поприветствовал Костю дагестанский собрат, с размаху хватив широкой ладонью по плечу. Ухватиться кругом было не за кого, Костя едва не упал. – Слушай, как дела?
Вопрос был формой приветствия и ответа не требовал. Судя по тому, что сам Абдулгамид Аликович сидит не на занятии по английскому языку, а в коридоре возле аудитории, у него самого дела неважнецки.
– Слушай, я не списывал! – стал он доказывать Косте, с такой горячностью, словно тот заведовал кафедрой иностранных языков. – Я её в руке только держал. Так же увереннее. Гораздо увереннее, когда шпора в руке. Понимаешь, братан?
Шпора – это шпаргалка. Братан – это, вообще-то, двоюродный брат, но дагестанцы считают, что это ласковое название брата, друга и вообще хорошего человека. В группе Абдулгамида сегодня зачётный тест. Абдулгамида с теста выгнали, он рискует отчислением. Абдулгамида жаль.
– А Коротенко пишет? – спросил Костя о том, зачем сюда пришёл.
Несчастное выражение исчезло с лица студента Алиханова и сменилось возмущением.
– Слушай, братан, о чём парень думает? – воскликнул он, снова нацеливаясь стукнуть Костю по плечу. – О чём этот Коротенко думает? У него долгов больше, чем у меня, слушай, честно говорю! А тест зачётный, и он не приходит сегодня! Вот когда парень пересдавать думает, когда, а?
Костя уже попрощался и ушёл, а Абдулгамид Аликович всё еще рассуждал о возможном чёрном будущем студента Коротенко, горестно покачивая головой.
За сутки в деканате обстановка не улучшилась. Освещение казалось ещё более тусклым, воздух – ещё более спертым, столик – ещё более расшатанным. На столике сидел Димка Лавров и читал фармакологию. У двери теперь торчал маленький милиционер с дубинкой и в серой форме. Это никого не удивляло, потому что все проходили мимо ректорского флигеля и видели там три или четыре милицейские машины. Кого-то опять ищут. Вроде бы девчонку с младших курсов, но их тут никого нет, у них сегодня экзамен по микробам.
Костя Лесовой появился на полчаса позже, чем договаривались. И не только в тёмных очках, но и в чёрной перчатке. В одной чёрной перчатке на правую руку, как будто хотел, чтобы его сразу арестовали как опереточного убийцу.
– На фига перчатка? – спросил Димка Лавров, поняв, что друг-приятель здороваться за руку не собирается. Лесовой вместо ответа хлопнул себя по груди. Типа, Фредди Крюгер носит перчатку, так что уж тут объяснять.
– Ты в кино, что ли, идёшь? – догадался Лавров.
– Бемби в кино попросилась, – сказал Лесовой, доверительно понизив голос, чтобы не подслушала окружающая толпа. – Я взял билеты. В «Факел». На «Бэтмена».
– Фашист! – не одобрил Лавров. – Девушки не любят ужасы. Они любят про любовь.
– Бемби любит ужасы! – сказал Лесовой тоном, не терпящим возражений.
Про эту фантастическую, обладающую массой достоинств девушку по прозвищу Бемби Костя рассказывает нечасто, примерно раз в год. Например, когда месяц не ходит на лекции. Или когда заявляется к Лаврову в гости глубокой ночью накануне Восьмого марта и просит разрешения позвонить по телефону. Если верить Лесовому, Бемби ещё учится в школе, но читает книги, не курит, не ругается матом и не пользуется косметикой… Короче говоря – умная, симпатичная девчонка, что в устах Лесового звучит полной фантастикой. Теперь вот она ещё и в кино его позвала.
– Она что, на оленя похожа? – спросил на всякий случай Лавров.
Лесовой подумал и сказал с искренней нежностью, которую студенты-медики испытывают только к вымышленным, платоническим образам:
– У неё уши оттопыренные. Лопушки.
Лаврову стало неловко, как всегда бывает, когда тебе наивно лгут в глаза. Он захлопнул свой учебник и честно признался:
– Ни фига не помню я этих ангиотензинов.
Костя молча протянул руку за учебником. Сейчас, мол, я тебе, Дима, всё объясню, если только сам разберу.
– Как ты читаешь в своих очках? – удивился Лавров. – Зрение же портишь.
– Я его тренирую, – упрямо возразил Костя. И попытался, не снимая перчатки, перевернуть страничку в учебнике – перевернулось сразу шесть. Костя громко чертыхнулся. И вдруг забыл про учебник, уставился на милиционера у двери.