Старый двор на Фонтанной

Бывало, Абдулла пропадал на несколько дней, чтобы опять появиться в доме Хикмета. Вот он снова появился, улыбаясь дню и сапожнику, в амбразуру будки.

Хикмет обрадовался Абдулле, к которому испытывал непонятное тепло и заботу.

– Закончишь на базаре, приходи дров нарубить, – предложил он Абдулле, таким способом давая тому возможность официально заработать на обед. Ему было непонятно, чем тот питался и где пропадал.

– Где ты ночевал сегодня? – Спросил он осторожно Абдуллу. Тот не любил когда его расспрашивали об этом.

– Я на базаре ночевал, Сторожил амбар. Утром меня накормили и дали на вино. Абдулла – алкоголик, – важно произнес он. Хикмет знал, что он не курит, не пьет и не балуется гашишем. «Это у него такое новое в его речи появилось. Важничает и притворяется»,– подумал он

Уже убегая по дороге к базару, Абдулла прокричал: «Приду к вечеру».

глава 3

В двух комнатах старого дома Дроботко стоял полумрак. Пахло сыростью. Жизнь, казалось, остановилась давно в этих неровных стенах, покрытых патиной печали и трещинами времени. По полу на кривых половицах чернели катыши мокриц. Тиканье ходиков казалось громким и неуместным, как полковой оркестр на похоронах ребенка. На тахте высилось тело Татьяны Ивановны. Она спала, и снился ей сон: она в белом свадебном платье плывет по бескрайнему полю алых маков. Где-то играет музыка, и она кружится в ожидании жениха, но его нет и нет. Уже и музыка угасла, и маки померкли, а его все не было. И ожидание несбывшегося сжимало сердце, и оно замирало, превращаясь в твердый комок глины.

От боли Татьяна Ивановна просыпалась, привычно принимала валериановые капли и опять уходила в дрёму.

Она вспоминала мужа, сгинувшего в огне большой войны с немцем. Без него было тяжело, и Татьяна Ивановна ощущала тоску, поселившуюся в её душе давно, и видимо до конца её серой жизни. Вся она протекала в этом опостылевшем дворе.

Детство, юность, молодые и зрелые годы видели одно и то же. Она временами думала, что бог её покарал и определил с рождения в тюрьму на пожизненный срок, и она отбывает и тянет его покорно, с горечью понимая, что конец жизни все ближе, а перемен не было и не будет. От этого в её душе поднималась злоба и, хотя она понимала, что люди в этом не виноваты, но ничего сделать с собой не могла. Она была сумрачна, как и её жизнь, и только дочь оставляла слабую надежду на перемены.

Дочери дома не было. Она работала в учреждении, с новыми непонятными сокращениями, кассиром. Уходила рано, а приходила поздно.

Ольга Николаевна была похожа на мать, как две капли воды: высокая, с прямой спиной, горделиво несущая себя в пространстве и жизни. Единственно, что отличало её от матери, это копна рыжих волос, доставшихся ей от погибшего отца. Она, как и мать, в свои уже 20 лет была одинока и неприкаянна. В ней жила надежда на встречу со счастьем, но его не было. Да и откуда ему было взяться, если после всех войн и революций мужики, даже калеки, были на вес золота.

Одно время она приглядывалась к соседскому сыну Жоре, но вскоре, после попытки установить с ним более близкие отношения поняла, что голова у него занята другим – он обустраивал свою жизнь, как паук свою паутину, медленно и методично и места в этом процессе для неё не было.

За это она невзлюбила его и дарила ему свое презрение каждый раз, когда встречала во дворе.

Две одинокие души дочери и матери жили под одной крышей, редко за день обронив пару слов.

Татьяна Ивановна днями ковырялась в маленьком огороде, стиснутом стенами конюшни и собственного дома. Это было единственное поприще, что давало ей свободу и отдых. Так она перебивалась между огородом и кроватью с валерианой.

Жизнь была пуста, как тишина в доме.

Только привычно тявкала в доме маленькая собачка-дворняга, похожая на мопса, Таська.

глава 4

Яков Штейн, лысоватый, местами курчавый, носатый, среднего роста, все 45 лет жизни был гоним ожиданием чего-то ужасного. Сколько он себя помнил, его не покидал страх. Он боялся не чего-то конкретного, а мрачного потустороннего, что окружало его жизнь с рождения. В детстве ему говорили о всемогущем боге, и он боялся его гнева. Потом его пугали, и иногда он находил тому подтверждение, дикостью и безжалостностью людей. Затем старая жизнь закончилась, а вместе с ней и то привычное, что составляло его основу. Он был уважаемый дантист, с положением, домом и семьей. В один момент это рухнуло и он, бросив все, бежал на юг, где надеялся сохранить, то немногое, что еще могло быть сохранено.

Все напрасно.

Пришла пора боязни голода. Потом холода и неприкаянности жизни из одного угла съемной квартиры, в другой.

Жизнь долго тащила его, как «перекати поле», пока судьба не занесла в дом на Фонтанной. Тут к счастью удалось зацепиться сначала за жилье. Комитет при городской комиссии бездомных дал ему ордер на две комнаты в доме Рулевых.

А потом Яков поближе познакомился с бывшим хозяином и его сыном. Хозяин дома Савелий бывал в доме редко. Всем заправлял в нем Жорж. Это был молодой и неукротимый в своих желаниях горячий бычок, которого надо было приручить.

Дети Якова, Рахиль и Борис, росли домашними и пока не были захвачены в водоворот новой жизни. Рахиль завершала школу и пока не знала, куда направить свои шаги далее. Борис только в этом году должен был пойти в школу.

Жена Дора была хорошей хозяйкой и матерью, но не годилась решать проблемы. Потому все приходилось делать самому Якову.

Однажды он соблазнил Жоржа предложением, от которого тот не смог отказаться.

Так началась новая жизнь, и страхи отошли на задний план, но не исчезли вовсе – слишком долгий опыт в жизни Якова ежедневно напоминал ему о прошлом.

… Дело Якова оказалось выгодным и быстрорастущим. Пациенты, почувствовав способность Якова делать чудеса, валили к нему на прием. Жорж оказалось быстро учиться и способен много и хорошо работать.

Дом с водопроводом, ванной, горячей водой из титана и туалетом, как нельзя лучше, был способен обеспечить все запросы посетителей. Тем более, что в районе на ближайшие пять кварталов конкурентов у них не было. Даже из центра приходили посетители, услышав о хорошем дантисте и небольших сроках ожидания решения своих проблем.

Знаменательным днем Якова был тот, когда Жорж позвал его на парадное крыльцо.

– Яков Моисеевич, давайте поглядим, чем народ живет, – однажды позвал он Якова. Тот был занят составлением списка медикаментов, которые были необходимы для кабинета. Это было проблемой. Медикаментов в стране было мало, и погоня за ними была вопросом, требующим терпения и долгого труда.

– Да некогда, Жора, я весь потом сошел, да никак не получается,– отнекивался он от приглашения Жоржа.

– Да оторвитесь на минуту. Это я так для причины вас зову, – настаивал Жорж.

Яков вышел из кабинета. Спустился по ступеням на крыльцо и закрыл входную дверь.

– Ну что? На что смотреть? – Он глянул на Жору, который светился от удовольствия, чего не было никогда.

– Да вы повернитесь и на дверь гляньте, – он с нетерпением развернул Якова к двери и тот увидел.

На внешней стороне входной двери сияла латунная табличка «Яков Штейн, дантист. Ежедневно с 10 до 17, кроме выходных».

Яков увидел давно забытую дверь в своем рухнувшем прошлом. Такую же табличку и ему на секунду опять стало страшно. Он перевел дух.

Ветер странствий вдруг снова коснулся лица Якова, и ему показалось, что не было десяти лет бродяжничества и потерь.

– Да, это не плохо, – замялся он, – только меня беспокоит, не станет ли эта табличка меткой, для лихих людей и разной босоты? Всякий захочет посмотреть, чем народ живет за такими дверями.

–Та вы не беспокойтесь, нас Рулевых тут каждая собака знает и с нами связываться не захочет. А если свяжутся, то очень пожалеют. Себе дороже будет, – как-то очень спокойно и уверенно сообщил он Якову. И тому стало спокойно.

Наступил период благоденствия семьи и процветания. Жизнь покатила по наезженной колее, и будто не было никаких переломов и потрясений.

– Однажды Дора сказала.

– Яша, а ты знаешь, что Жорж оказывает знаки внимания нашей Рахили?

Яков посмотрел на Дору. Она обычно тихо плела ткань семейной жизни, не вовлекая его в этот сложный и малопонятный процесс.

– А ты как это заметила? – Удивился глава семьи, делая вид, что для него это новость. Всегда полезно получить дополнительные факты подтверждения текущего процесса жизни.

– Так дня не проходит, чтобы он не заговорил с ней. А раньше ходил и не замечал её. Наша дочь, конечно, не то чтобы ох, но на неё мухи не летели, как на сладкое. Я же вижу, – подытожила Дора.

– Слушай, – посоветовал ей Яков, – ты бы её направляла в сторону правильного принятия жизни, а остальное эта жизнь сама подскажет, как быть, – философски подвел черту он. Негоже вовлекать жену в сложные проблемы жизни, необоснованно давая ей иллюзию собственной способности принимать самостоятельные решения.