«Святой Глеб»

– Твоя молодость позволяет тебе над всем насмехаться. Мужчины моложе тебя мной еще не владели, но с твоими сверстниками я спала. Они доставляли мне примерно такое же удовольствие. Не нулевое… весьма большое. В постеле ты не хуже их.

– На комбайне я им не соперник, – сказал Глеб.

– Со мной разделяли кровать не только крестьяне… и рабочие. Я привлекала и интеллигентных людей. За мной когда-то ухаживали! Приглашали на свидания, приносили цветы.

– Цветов у вас целые поля, – промолвил Глеб. – Прямо в цветах вы никому не доставались?

– Случалось и в цветах, – пробормотала Новикова. – Еще при муже.

– Похоже, вы не хранили ему верность.

– А он мне хранил? – воскликнула Новикова. – Я-то к ночи всегда возвращалась, а он где-то прошляется и с утра кричит на меня: «заткнись! Я не выспался, а мне на работу! Башка у меня гудит, на тебя я смотреть не могу – подай мне костюм и исчезни. Не дай бог хоть пылинку найду!».

– На работу он ходил в костюме? – спросил Глеб. – Деловой человек?

– Дремучий работяга. Слесарем он что ли, или токарем… костюму лет пятнадцать, а носит. Пытается выделиться.

– Я вам сочувствую, – сказал Глеб. – В любви вы несчастны.

– Ну, а ты? – спросила Новикова. – Ты счастлив?

– Разумеется. Я ведь с вами – не с кем-нибудь.

– А если без шуток?

– С вашего позволения я начну одеваться, – сказал Глеб. – Мне следует проведать моих друзей.

– Разве они пришли? – спросила Новикова.

– По дому никто не ходит. Они не в комнате – вероятно, на улице. Обнимаются у всех на виду.

НЕ ОТОШЕДШИЙ от потрясения Кирилл Суздалев сидит на крыльце деревенского дома – он не замечает ни бродящей у его ног кошки, ни оказавшегося перед ним Глеба, который, проходя мимо Кирилла, мягко хлопнул приятеля по затылку. Лежание в постели Глебу приелось, и он рад возможности побыть вне стен; кошка к нему не подходит, взятая двумя пальцами и поднесенная ей рыбья голова ее отпугивает – Глеб выбрал голову среди остального мусора: у крыльца валяются и щепки, и гнутые гвозди, и обертки от конфет; на крыльце, как на троне, над всем этим восседает Кирилл.

– Как погуляли? – спросил Глеб. – Ну и глаза… ты что, напился? С Аней?

– Аня уехала, – пробормотал Кирилл.

– На чем? Кажется, ты не помнишь. Вы с ней разругались, и ты так залил горе в вине, то есть в водке, что оно потонуло. Ему не выплыть.

– Мы пили виски, – сказал Кирилл.

– С ней вдвоем?

– В компании, – ответил Кирилл.

– Где-нибудь в кабаке? – спросил Глеб. – Молчишь… А откуда здесь взятся кабаку, в котором разливают виски? Я навязчив… ты голову бы поднял: уехала и уехала. Подумаешь, горе.

– Не горе, но и не пустяк, – сказал Кирилл.

– Это ты сейчас говоришь. Раньше я не видел, что ты относишься к ней с неким придыханием. Скорее она к тебе.

– Ко мне… не к тебе.

– Кто-то к кому-то, – усмехнулся Глеб. – Не ко мне.

– Она тебе нравилась? – спросил Кирилл.

– Хмм… почему в прошедшем времени? Если я к ней что-то чувствовал, мои чувства не изменятся от того, что она уехала от тебя. Куда уехала, не сказала?

– Я не интересовался, – пробурчал Кирилл. – Упустил время спросить. Она и сама, наверное, не знала… моя Аня. Любившая меня девушка.

Прошло четыре года.

ГОРОДСКАЯ зима, дым из труб. Машина Максима Капитонова с сидящими внутри Акимовым и Алимовым стоит в промышленной зоне, привлекающей к себе съезжающиеся и настроившиеся стрелять группы людей, имеющих в выражении лиц такую же противоположность, как и у приехавших сюда сейчас – прислонившийся к машине Максим холоден. Акимов и Алимов издерганы.

– Если нас тут не перестреляют, куда мы отсюда поедем? – спросил Алимов.

– Искать тех, кто нас стопроцентно пристрелит, – ответил Акимов. – Я бы порекомендовал конюшню.

– Где лошади?

– Их выгуливают около нее. Мы подлетим на машине и посшибаем всех лошадей, кому бы они ни принадлежали. А они нередко принадлежат авторитетным людям, которые плохо на это реагируют.

– За своих лошадей они нас положат, – промолвил Алимов.

– Им и гнаться за нами не придется – мы выключим двигатель и, как обычно, останемся в машине сидеть. Сейчас-то мы в безопасности, а у конюшни нас бы искрошили. Макс бы за нас не вступился.

– Никто бы не стал впрягаться, – сказал Алимов. – За подобный дебилизм мы должны отвечать самостоятельно.

– Здесь иное, – заявил Акимов.

– Ну…

– Здесь с нами Макс. Чтобы убить нас, нужно сначала убить его, а убивать Макса «Дод» не посмеет. Внутри нашей структуры Макса сдвинули вниз, но если его прикончит человек из другой структуры, этого человека найдут очень быстро, а стирать в пыль будут медленно… и мучительно… да и вообще. Мы завалились не в ту степень.

– Не в ту? – спросил Алимов.

– Разбора ничего не предвещает. Слегка поговорят, посмеются и разъедутся, а мы тут напрягаемся… домысливаем!

– Мрачно все себе представляем, – кивнул Алимов.

– Таково наше нутро. Такими же были наши отцы и деды.

Показавшиеся джип и мерседес не выводят Максима из хмурых раздумий – у него нет ни страха, ни позитивного предвкушения; машины встают у противоположного тротуара, и из мерседеса вылезает тревожно улыбающийся «Дод»: он ждет, что Максим к нему подойдет и, не дождавшись, идет к нему сам.

– Я в шоке, Макс, – сказал «Дод». – Это точно ты мне звонил? Со мной говорили твоим голосом, но ты ли?

– Я, – ответил Максим. – А если бы не я, ты бы не заметил – мы не настолько часто беседуем, чтобы ты запомнил мой голос.