Иерусалимский синдром

Джокетто. Так мы не чокаемся из-за внешнего фактора – мы слишком далеко друг от друга сидим. А в данном случае мы не чокаемся из-за фактора внутреннего, другими словами, подчиняясь нашим убеждениям.

Где-то на улице слышатся отдаленные взрывы и затяжные пулеметные очереди. В окне видны красные всполохи.

Вольтуччи. Уже близко.

Джокетто. Инспектор, а почему вы не там? Почему вы не вместе с нашей доблестной армией?

Луболо. Я уголовный инспектор. Мое дело уголовники, а не пришельцы. Уголовники – да. Пришельцы – нет. Так было и так будет. Уголовники – по моей части, прише…

Джокетто. А вампиры?

Резко вскочивший Луболо выхватывает из внутреннего кармана огромный пистолет.

Луболо. Вампиры?! Сволочи вампиры?! Где эти сволочи?! Где вампиры?!

Джокетто. И этим вы думаете вампиров одолеть?

Луболо. Дьявол! Облажался! (прячет пистолет и из другого внутреннего кармана выхватывает осиновый кол) Так где эти вампиры?!

Джокетто. Успокойтесь. Они с позором сбежали.

Луболо. Куда?!

Джокетто. К русалкам на озеро Гиркшталлер…

Луболо. Ты так больше не шути. Тут и так жизнь того и гляди оборвется…

Джокетто. И чего же ты так переволновался? Сам же говоришь, что жизнь того и гляди…

Луболо. Я ненавижу вампиров.

Вольтуччи. А пришельцев?

Луболо. На пришельцев мне наплевать. Я все-таки мужчина. Мощный, крутой мужик! Чья-то гордость! Я запросто мог бы стать чьей-то гордостью!

Вольтуччи. Вы, инспектор, садитесь… Покушайте немного супа. Это вас успокоит.

Луболо. Я уже успокоился.

Джокетто. Вот именно. Садись и ешь суп. А я вам пока расскажу одну историю. Чтобы сбить хмурь мелкой мысли и пищеварению поспособствовать.

Вольтуччи. Вообще-то это мое дело, истории рассказывать. Но, как говорится: «и ты падешь днем, и пророк падет с тобой ночью». Ну и чего?

Джокетто. Ну, так вот. Вы ешьте, ешьте. Эта история о любви. Большой и чистой. И вероятно вследствие этого очень несчастной. То ли в Братиславе, то ли в Копенгагене, то ли с родителями, то ли с собакой жил-был один паренек – жил себе и жил, приемлемо. Недалеко от него жила одна девушка. Беленькая, свеженькая, статненькая – тоже довольно спокойно жила. Но однажды вышло так, что они встретились. И началось – паренек стал плохо есть, плохо спать, ну в общем, запал на эту деву по полной. «Маленькая, стонал он в ночи, ты моя маленькая… чудесная… божественная и единственная…». Как-то вечером он отважился во всем ей признаться. Она его внимательно выслушала и, имея в виду нечто свое, сказала в ответ: «Я очень ценю твои чувства, но быть с тобой не могу. Потому что я лесбиянка». Парень от этих слов окончательно погруснел. Вывалялся в росе, впал в депрессию – не долго думая, решил утопиться. Отослал девушке краткую весточку и на берег отправился. Она получила послание через непросыхающего пастуха Чекушу. Бегло его пробежала и у нее фактически подкосились ноги – на самом деле она этого парня сразу полюбила, а о том, что она лесбиянка, сказала ему затем, чтобы проверить его чувства. «Ну, думает, напроверялась. Наделала глупостей. Наворотила». И ей тут же расхотелось жить – по-быстрому набросав предсмертную записку, она скрылась во мраке. Приподняла юбку… под поезд бросилась! А парень, разумеется, был жив – когда он пришел на берег, желание прыгать у него почему-то исчезло. Кальсоны снял, а в омут бросаться не хочется. Что закономерно – жизнь полна дерьма, но она, как есть, одна. Подумав еще раз поговорить с любимой, молодой человек прибежал он к ней домой, без стука ворвался в прихожую – там все зеркала завешаны черным: вопли и слезы. Он выяснил, в чем дело и обомлел. Как же мне, прошептал он про себя, теперь существовать? Исчезну! Утрачу личность! Сегодня же покину дом и стану обездоленным странником. Он ушел, ушел из-за любимой… но она тоже не померла – испугалась под поезд бросаться. Уйти куда глаза глядят, не преминула – на данный поступок ее хватило. Ну, в общем, и он и она стали бомжами. Занимательно? Это еще не все. Лет через двадцать они встретились вновь: под каким-то мостом. Узнали друг друга, крепко обнялись, прижались и, не найдя сил заняться любовью, заснули. Спят. Подхрапывают. Улыбаются во сне – мороз в ту ночь был страшный. Жуткий. Поэтому они так и замерзли, обнявшись. На утро они предстали двумя холодными счастливыми трупами. Вот и все. На мой взгляд очень романтичная история. Пищеварению помогла?

Луболо. Я чуть не подавился…

Вольтуччи (взяв в руки графин). Я думаю, возражающих не будет?

Луболо. Здесь нас уговаривать не надо. По-моему, моя очередь тост произносить?

Вольтуччи. Ваша, Инспектор.

Луболо. Поскольку, как я понимаю, будущего у нас нет, я предлагаю выпить за наше прошлое.

Джокетто. Некорректный тост. Прошлого у нас тоже уже нет. У нас есть только настоящее. Только стоит ли за него пить?

Вольтуччи. Мне кажется, что стоит. И именно за наше настоящее, а не против.

Луболо. За наше настоящее!

Джокетто. Да хранят нас мощи Питера Пена!

Вольтуччи. Я, Инспектор, давно собираюсь вас спросить. Как это принято между друзьями – прямым текстом.

Луболо. Спрашивайте. Я готов.

Вольтуччи. Вы верите правительству?

Луболо. Я ему не верю, я на него работаю. Точнее работал. (Джокетто) А тебе доводилось работать на правительство?

Джокетто. Каждый интеллигентный человек когда-нибудь работал на правительство. Я не исключение.

Вольтуччи. И кем ты работал?

Джокетто. Наблюдателем.

Луболо. И за кем наблюдал?

Джокетто. За тобой.

Луболо. За мной?!

Джокетто. Шутка. Не имею ни малейшего представления за кем. Даже не предполагаю его иметь.

Вольтуччи. Интересно, где он сейчас… что с ним сталось…

Луболо. Мне это абсолютно не интересно.

Джокетто. Какой ты, однако, нелюбознательный – сколько прекрасных фильмов, выставок, спектаклей, а ты лежишь один. Впотьмах. Плохая граппа, обожженная слизистая…

Луболо. Зато у меня есть усы.

Джокетто. У каждого свой пропуск в рай.

За сценой раздается взрыв. Не очень сильный, но уже явный.

Луболо. Какая-нибудь еда еще будет?