Моторы гинеколога Суна

Щербинин. В твои прекрасные испуганные глаза я бы смотрел бесконечно. В этом я идентичен с Гербертом и Джаредом Майлсами. Синяева. Майлсы в Осинниках.

Куприянов. Здесь я осин не наблюдаю.

Синяева. Осинники – город в Кемеровской области. Достойный набор материальных благ там имеет не каждый второй.

Щербинин. И не каждый четвертый.

Синяева. Герберт Майлс, поскольку он по легенде механик, не вылезает из гаража, а Джаред шифруется под угольного трудягу. В кухонном мордобое с женой или кем-то подобным он всегда фаворит.

Щербинин. Женился Джаред по любви.

Синяева. Невесту он подобрал из местных. Его положение продолжает ухудшаться.

Щербинин. Ему приходится тяжко, но свои профессиональные разведывательные обязанности он выполняет. У их с Гербертом начальства нарекания как раз к Герберту.

Куприянов. А что с ним?

Щербинин. В гараже он приобрел склонность к занюхиванию бензина, что для мозга, с какой стороны ни подходи, разрушительно. Герберт тупеет, на связь со старшим, отвечающим за всю область, резидентом выходит не регулярно, всем необходимым Герберт Майлс снабжается, но внезапно он почему-то заговорил о самообеспечении, сказал, что начнет с меда… притащил в гараж улей и пересадил в него купленный у завербованного им пасечника пчелиный рой. А где этим пчелам собирать в гараже пыльцу? Как создается мед ты знаешь? Куприянов. Вас я не проконсультирую. Вы же меня за это не застрелите?

Щербинин. Специалистов наподобие тебя можно убить, только когда они без сознания. Пока ты в нем, ты неуязвим.

Куприянов. Допустим, что атаки тех, кто в моей видимости я отобью. Ну а что мне делать со снайпером, целящимся в меня оттуда, куда мой взгляд не достанет?

Синяева. Ощущать волнение тебе незачем. Куприянов. (озираясь) Совсем незачем?

Синяева. Едва он спустит курок, как у тебя на подсознательном уровне сработает оповещающий об опасности механизм, и ты пригнешься, либо повернешь корпус, не мне тебе объяснять.

Куприянов. С вами любопытно общаться. Если нам суждено пообщаться лишь однажды, я буду об этом жалеть.

Щербинин. О том, что мы общались?

Синяева. О том, что мы общались мало. Я восприняла так.

Щербинин. Получается, у нас с тобой расхождение. Чтобы его аннулировать, я бы обратился к самому Куприянову, но я догадываюсь, что он нам ответит. Менталитет у него не либеральный.

Синяева. Это отрицательный фактор.

Щербинин. Жесткость в нашей деятельности нужна. Естественно, без злодейской придури. Без выпученных глаз, бывших у Сатурна, пожиравшего собственных детей. Картина Гойи. Куприянов. Вы мне ее не воспроизведете? Щербинин. Я – Сатурн, а она мой ребенок? Мне данную женщину что, кончать?

Синяева. Варварская затея.

Щербинин. Я соглашусь. Представление с мнимым лишением жизни мы бы перед тобой разыграли, но тебе, Куприянов, хочется настоящих трупов, что, на твое несчастье, мы тебе не подарим. Я останусь непреклонным! Сумеешь ее порешить, я… с тобой пообедаю.

Синяева. Мною?

Щербинин. Живьем же нам тебя не съесть. После наших с ним укусов ты завопишь, и лично я отпряну… приведенным в смятение. «Он чувствует, как страх уже касается опасливых коленей». Поль Валери. «О смертная сестра, я – не быль, до свиданья!». Что еще я из него помню… «блаженны слитые тела течений плавных, а я один, один!». Сюда по месту добавится это – «и все же он познал нежнейшее из гнезд». Ну, и довершим цитирование этим – «из наболевших рук не выпускаю весел…». И с какой же предпосылкой он гребет? Сбытом чего занимается? Доставляет морским путем героин?

Куприянов. На весельной лодке?

Щербинин. Сонгвай Барвай бы повез.

Синяева. Он бы, спасаясь от полиции, в водоем бы не выпрыгнул. Ты о Согнвае, что герой гражданской войны в Буркина-Фасо? Щербинин. Он подключился в нее в преклонных годах и показал себя в самом лучшем свете. Секрет своей непобедимости в тех не крупномасштабных, но жутчайших рубках он унес с собой. Прощание с ним прошло при аншлаге.

Куприянов. На стадионе?

Щербинин. В зале для боулинга, где к нему и применили крайние меры. Без воздействия извне не обошлось.

Синяева. Самоубийством это не было.

Щербинин. Запустивший в него гранату намеренно щурил глаза. Не прицеливаясь, а выдавая себя за корейца или японца. Кожа не черная, поэтому не африканец… но для японца-то она слишком белая. Мы подозреваем Норвегию.

Синяева. Их уже раскрытого ликвидатора Олафссона, проживавшего до вылета на задание в китайском Чамдо. На реке Меконг.

Щербинин. С Сикан-Тибетского шоссе ее видно.

Куприянов. Да ну вас.

Щербинин. А чего ты отмахиваешься? Подойди к тебе Гуннар Олафссон, сверяющий твою физиономию с имеющейся у него фотографией, ты бы… бормоча, что ты – это не ты, ты стал бы заикаться и перестал бы жить. Именно! Гуннар Олафссон карал за малейшую неосмотрительность! С нескрываемой враждебностью к всем, кто ему попадается.

Синяева. Он спецработник нового типа. Норвежской тайной службе он осточертел, и они сами его сдали.

Щербинин. Объявили еретиком.

Синяева. Заявили о несогласии с его методами с трибуны ООН.

Щербинин. А ты к нему благоволила.

Синяева. Не самый отрадный эпизод моей биографии. Когда в давнишние времена мы пересеклись с Олафссоном в Москве, он вдохновил меня на возбуждение… уговорил предаться с ним страсти в мытыщинском санатории, по его данным не оборудованном прослушкой. Я поехала… домашних я оповестила, сказала я Олафссону. О чем оповестила? – спросил он. – О том, что дня на два меня хватит? Тебя, Гуннар, на один раз бы хватило, насмешливо промолвила я. Один я гарантирую! – крикнул он. – Слово чести!

Куприянов. Он его не нарушил?

Синяева. Нет. После нашего… того… я сказала ему, что даже жалко, что сейчас я засну.

Куприянов. Ну, и не спала бы.

Синяева. Хорошо бы, но меня потянуло непреодолимо. Что нетипично. Потому что, если я захотела, то захотела! Если меня раззадорили, я настроена делать это и делать! Из этого рабства мне себя не выкупить.

Куприянов. Существует лечебное питание.

Синяева. Хлеб? Черствый хлеб, картофель без масла, стебелек лука… и никакого сексуального желания. Щербинин. Твоему ничто не помеха.

Синяева. Вероятно…

Куприянов. Попытайся сесть на детские смеси. От активной половой деятельности они могут тебя отстранить.

Синяева. Я и без них в нее вовлекаюсь… но желание-то никуда не девается.

Щербинин. Православный государственник возжелал подарить кришнаиту таскаемую им с собой иконку. Брать ее кришнаит отказался. Пришлось всучить насильно. Под рукоплескания простых горожан.