Моторы гинеколога Суна

Щербинин. Вы сказанное ею анализируйте, но дословно за правду не принимайте. И у нас пышным цветом разцветет взаимовыгодный альянс. Волки сыты, овцы целы… лишь пастух куда-то пропал.

Куприянов. Яснее мне не становится.

Щербинин. Всеми доступными мне способами я создавать для вас ясность не предрасположен. Конвертировать недоумение в понимание вам полагается за счет собственного сознания. Оно у вас насколько общественное?

Куприянов. В раздумиях о благе народа я не искушен. Во всю мощь я о нем не задумываюсь.

Синяева. Желаете наконец-то попытаться? Мы вам поможем – вы только попросите. Люди нам не безразличны, и вам самим вашим местом в их жизнях следует тянуться к тому же. Вы же работаете в поликлинике.

Куприянов. Я не доктор. Щербинин. Вы медицинский статистик… фактически не сталкивающийся с человеческой болью.

Куприянов. Зато я и поборов с пациентов не взимаю. О моей профессии вы узнали от Жукова?

Щербинин. От проводящего спектральное исследование звезд Матвея Гавриловича Бубрина, чья плавучая лаборатория дала течь при входе в Обскую губу Карского моря. Научная экспедиция пошла не по его сценарию. Матвей Гаврилович рисковал потерять оборудование, но сохранял хорошие шансы быть спасенным находящимися на подлете и судорожно взмахивающими скрипящими крыльями. Его лаборатория не затонула. Трещину заделал ассистент.

Синяева. Бапультинов.

Щербинин. За час до этого Матвей Гаврилович распекал Бапультинова за то, что тот ему наврал. Сказав, что он узбек. А он киргиз.

Куприянов. А приближающиеся к лаборатории чудовища… они улетели?

Щербинин. Спеша прийти на выручку, они засветились, и сейчас их поиски продолжаются. Когда выследят, уничтожат. Вы по ним не зарыдаете?

Куприянов. Я не рохля.

Синяева. Железный кардинал Ришелье зачастую плакал по пятнадцать раз в день. Если столь видная личность достойна вашего на нее равнения, приступайте. Вам есть, что доказывать!

Куприянов. Чего-то добиться, кого-то одолеть – это конечно… но не лить же слезы. Я такую цель перед собой не ставлю. Я обычный парень.

Щербинин. К которому подступает близорукость. Зрение у вас ухудшается, однако очки вы не носите. Не заботитесь о себе.

Куприянов. Кто не видит надобности в очках, тот видит достаточно.

Щербинин. Идти и свалиться в овраг было бы для вас горестно. Мне просто удивительно, как вы здесь в роще до сих пор не споткнулись.

Синяева. У него фотоаппарат.

Щербинин. Упав, он бы и его повредил.

Синяева. Не понимаю, что же он там снимает, когда перед ним все размыто.

Щербинин. Он точно разведчик. Болтает нам о каких-то фотообоях, а сам тут на задании. По неким, вроде бы неприметным признакам, я заключаю, что стажировку он проходил у шпиона Егорова.

Синяева. Пожалуй.

Щербинин. Ты слышал? Женщина она знающая…

Куприянов. Вам захотелось ко мне привязаться из-за того, что где-то в окрестностях секретный объект? Синяева. Военный или промышленный?

Куприянов. Я… я и не разбираюсь.

Щербинин. Ну а я, говоря словами поэта Баратынского «не предан промышленным заботам». И моя душа, цитируя его же, «не окажется с душой твоей в сношенье». Ты работаешь на чью-то разведку? Пожалуйста! Я от этих дел отошел и потенциальной угрозы для тебя не представляю. Топор мне не понадобится.

Синяева. Ты думаешь прикончить его ножом?

Щербинин. Он не причем. Топором рубят деревья, а я их рубить не намереваюсь – при наличии выгодного предложения на вырубку леса моя позиция останется неизменной. Я завел себе привычку принципами из-за денег не разбрасываться. А ты, Куприянов, предоставь тебе в конверте или на счет, о принципах и не вспомнишь. В текущем моменте ты ориентируешься… по твоей штанине ползет ядовитая гусеница.

Куприянов. Я ее прихлопну.

Щербинин. Рукой нельзя – прикоснешься, и батюшка тебя отпоет. С подлинно актерским мастерством! На том отрезке твоего пути, когда ты еще не получил от жизни того, чего хотел. Двести тысяч долларов твою алчность бы удовлетворили?

Куприянов. А кто мне столько даст?

Щербинин. В футбольном клубе за сезон заколачивают побольше, но в футболе конкуренция страшная, и поэтому для тебя вернее всего регби. Подбери команду, сходи в нее, покажись, и вот контракт у тебя уже в кармане. Загляни в него и поразись…

Куприянов. Мне по нему полагается так много?

Щербинин. Не слишком. Цифра с двумя нулями.

Синяева. Максимум девятьсот.

Куприянов. Долларов?

Щербинин. В контракте фигурирует фактически не известная здесь валюта, используемая в расчетах между племенами Экваториальной Гвинее. Где нынче обитается наш общий знакомый Жуков.

Синяева. От неожиданностей Жуков не застрахован.

Щербинин. В бой он не рвался, однако ему нужно выплачивать квартплату. Может, ее вносишь ты?

Куприянов. Приходящие мне квитанции я оплачиваю.

Щербинин. Конечно! Портить отношения с государством из-за копеек ты не станешь… такую промашку не допустишь. В указанных тебе хозяевами пределах ты законопослушен до чрезвычайности!

Куприянов. Младенец кричал.

Синяева. Чей младенец?

Куприянов. В квартире через стену. Устроил он нам концерт… с мощной акустикой, с перекрикивающими его вопли родителями – уговаривая его замолчать, они орали, как чокнутые.

Щербинин. Возможно, они говорили тихо-тихо. Куприянов. Они?

Щербинин. Тихие звуки иногда бывают слышнее громких. Мы тут беседуем в полный голос, а к нам кто-то подбирается, едва шурша… вы не улавливаете?

Куприянов. Гусеница по мне не ползет.

Щербинин. Тебя готова ликвидировать не только она. И нас заодно… перехлестывания в моем высказывании я не вижу.

Синеева. Его нет.