Миф моногамии, семьи и мужчины: как рождалось мужское господство

И пауза очень затянулась. Тот самый момент, когда психолог, родившийся и выросший в своей культуре, впитавший в себя её ценности и нормы, смотрит на мир исключительно через эту призму и не может помыслить, что у кого-то может сложиться иначе. Все ведь рожают? Значит, хотят этого? Значит, есть в этом смысл? Так как тогда можно этого не хотеть?

Достаточно просто вспомнить робота Софию, начитавшуюся человеческих текстов и захотевшую детей.

"Практикующие врачи обычно видели свою миссию в коррекции отклонения человека от его «биологической» цели. В этом смысле психоанализ часто является не просто теорией механизмов воспроизводства отношений между полами – он представляет собой один из таких механизмов" (Рубин, 2000, с. 113).

На другой лекции по зависимости и контрзависимости вдруг речь зашла о моногамной психологии. Очень шустро молодая лектор выдаёт: контрзависимые люди склонны к измене или созданию полигамных отношений. "Ведь в разветвлённой сети контактов невозможно воссоздать той глубины отношений, какие могут быть лишь с одним партнёром, таким образом контрзависимый субъект стремится к поддержанию дистанции с другими

Логично, подумал я. С точки зрения сложившейся мифологии семьи, мы способны создать глубокие отношения с матерью? Легко. С отцом? Тоже можно. С братьями и сёстрами? Тоже. Да плюс ещё и с несколькими друзьями… Но как только речь заходит о сексуальных партнёрах, так всё – сразу "возможно только с одним".

Эта молодая психотерапевт только недавно вышла замуж, и ход её мысли и ожидания вполне понятны. Являясь носителем моногамной идеологии, люди становятся и её распространителями. Они просто не замечают, как становятся трансляторами сложившихся культурных норм, склоняясь к описанию их как некоего естественного порядка вещей. Ну и конечно, потом они консультируют разваливающиеся семейные пары, внедряя мысль, "как всё должно быть на самом деле".

По мнению некоторых учёных, специалисты, утверждающие, будто в большинстве случаев могут спасти супружеские отношения, в реальности не утруждают себя строгой оценкой результатов своей деятельности и вводят в заблуждение как себя, так и обратившихся к ним людей. "Это большой бизнес: книги, мастер-классы. Вы можете каждый год писать по книге, полной обещаний, и каждый год она будет бестселлером" (цит. по Бергнер, 2016, с. 135). Что уж говорить о том, что доход приносит и каждая консультация.

Самый перл как-то выдала подруга, уже несколько лет работавшая семейным психологом и помогающая людям "налаживать отношения". Трюк в том, что сама она много лет живёт с постоянно изменяющим ей мужчиной, из-за чего истерики её регулярнее месячных. Не один раз на свиданиях со мной она впадала в слёзы, рассказывая об этом. Однажды я спросил, почему она не применит к себе все те методики, которые советует другим семьям? Если у них работает, то и у неё должно сработать. На что подруга через слёзы взмахнула руками и почти выкрикнула:

– Со мной это не работает! Я – другая!

Кстати, нигде кризис семейной психотерапии не ощущается так остро, как на свиданиях с замужним семейным терапевтом.

Семейная психотерапия зиждется на мифе, что мужчина и женщина всегда образовывали эмоционально связанную пару, и на фрагменте древней идеологии, по которой сексуальность также должна быть ограничена только супругом. Некритичная трансляция этих установок видна уже в формулировках психотерапевтов.

"Почему некоторые люди не могут оставаться в браке?" задаётся вопросом мастодонт семейной терапии (Витакер, 1998), подспудно подразумевая это неким отклонением от нормы и не удосуживаясь задуматься об обратном: зачем людям быть в браке? Многочисленные статьи с названиями в духе "Что мне мешает выйти замуж?" транслируют важность этой цели. Заголовки вроде "В чём причина промискуитета?" или "Как предотвратить измену" также содержат в себе вполне конкретный посыл. Никто не задастся вопросом "В чём причина супружеской верности?", ведь в контексте сложившихся культурных норм звучать он будет странно. Какая может быть причина у нормального? «Нормальное» естественно, ему не нужны причины. Причины могут быть только у ненормального.

С промискуитетом (неупорядоченными сексуальными отношениями) вообще забавно: его активно исследуют во множестве работ, при этом почти всегда исходной гипотезой авторов являются представления о ненормальности, патологии сексуальной свободы. Психологи то исходят из положения, что разнообразные сексуальные связи движимы "нелюбовью к себе", то из положения, что причиной этого может быть олигофрения и другие дефекты психики, и читать такие исследования весьма забавно. Все наши братья-приматы и часть нынешних племён, практикующих сексуальные свободы, были бы в культурном шоке, прочитай такое.

Психотерапевт становится жертвой собственной некритичности: видя, как всё происходит, он делает ошибку и начинает считать, что так должно происходить. Описание подменяется предписанием. Люди вступают в брак? Значит, люди должны вступать в брак. Люди рожают детей? Значит, люди должны рожать, и т. д. То есть существующий мир становится единственно возможным. Любые альтернативы воспринимаются как отклонение.

Кажется, родись психотерапевт в концлагере, то непременно бы учил, что ходить строем в пределах забора и сильно недоедать, – то, что люди должны.

Наблюдая, как в определённом возрасте мальчик начинает отдаляться от матери и перенимать всё больше повадок у отца, психотерапевт скажет, что мальчик, чтобы "развиться в мужчину, должен присоединиться к отцу". Будет объявлено, что это "сверхзадача, предназначенная мальчику" (Скиннер, Клииз, 1994). "Задача в том, чтобы одолеть сильнейшее материнское притяжение". При этом психотерапевт ни на секунду не задастся вопросом, зачем это нужно? Зачем мальчику впитывать все эти гендерные нормы и становиться Мужчиной, если прекрасно известно, что именно Мужчина склонен вести рискованный образ жизни (Тартаковская, 2010), плохо следить за здоровьем, не жаловаться на одиночество и страхи и плохо разбираться в собственных эмоциональных состояниях, что в итоге, среди прочего, приводит к более ранней смерти по сравнению с женщинами? В то же время люди с андрогинным складом характера по многим аспектам превосходят мужчин, держащихся за мужественность, как за святыню, в итоге испытывая больше субъективного благополучия. Как было указано в разделе о рождении мужского господства, весь прошлый век одним из основных направлений культурных трансформаций стала борьба с мужским гендером, с ограничением его пагубных влияний на всё общество (и на самих мужчин в том числе). Но нет, по мнению психотерапевта, раз мальчик делает нечто, значит, он должен это сделать, это его «сверхзадача». В этом и есть беда семейной психотерапии – она превращает банальные описания в глубокомысленные предписания. Происходит всё это совершенно некритично.

Другой пример – тема сепарации ребёнка от родителей. Психологическое отделение ребёнка от матери и от отца в психотерапии выставляется неким базисом развития личности, без которого невозможна дальнейшая «нормальная» жизнь ребёнка. Якобы ребёнок должен отдалиться от родителей, чтобы научиться самостоятельному принятию решений, что, в свою очередь, затем позволит ему вовсе покинуть родительский дом и начать самостоятельную жизнь, создать новую семью. Но нюанс в том, что психологическое и пространственное обособление даже взрослого ребёнка от родителей – опять же явление новомодное, оно получило широкое распространение именно в городах и всё те же 150–100 лет назад. В условиях тысячелетиями существовавшего крестьянского хозяйства взрослый сын никуда от родителей не уходил, и даже наоборот – приводил жену в дом, где она рожала детей, и весь этот коллектив существовал под одной крышей, занимаясь одним общим делом. Каким бы взрослым ни был сын, а он подчинялся отцу и матери, которые были главными в доме до тех пор, пока в силу старости не слагали с себя полномочия. Мужчина легко мог стать главой дома в 40, а то и в 50 лет. Хотя, конечно, и тогда продолжал слушаться наставлений матери. Какая-либо сепарация от родителей – это городское явление, возникшее с развитием малой нуклеарной семьи, то есть недавно. Вместе с этим же возникла и эпидемия депрессии, о чём подробно написано выше. То есть вот этот семейный распад – это явно негативное явление для психики человека, но это не мешает психотерапевтам выдавать его за нечто естественное и даже полезное, необходимое, через что нужно пройти.

В последние десятилетия в мире широко распространился феномен полиамории – организация сексуально-эмоциональных союзов из более чем двух человек, где за каждым признаётся право испытывать романтические чувства не к кому-то одному, а к нескольким одновременно. Полиаморию часто называют договорной немоногамией. Как и следовало ожидать, полиамория также натолкнулась на сопротивление со стороны психотерапевтов, некритичных носителей моногамной идеологии. Одна из полиаморок жаловалась:

– Когда я влюбляюсь в кого-то нового, становлюсь более счастливой, более ласковой со всеми. Как-то я ходила на сеансы к психотерапевту, и она сразу сказала: "Я не поощряю такого образа жизни". А через полгода призналась мне: "Женщину это должно опустошать, а тебя, наоборот, наполняет".

Вот самое интересное здесь – это то самое «должно». "Должно опустошать". Психотерапевт вооружён канонами своей культуры, но не осознаёт этого, а полагает, что говорит о каком-то естественном порядке вещей. Культура научила его думать, что более чем один сексуально-эмоциональный партнёр – это плохо и "должно опустошать", и терапевт некритично стремится внедрить эту мысль в голову клиента.

"Несмотря на демографическую распространённость полиамории, терапевты малообразованны о жизнях и потребностях полиаморных людей, а большинство учебников и брошюр по психологии и психотерапии не упоминают данную форму отношений" (Карлин, 2017), а если терапевт о полиамории и слышал, то воспринимает её как патологию. Давнее исследование установок психотерапевтов показало, что 33 % полагали, что людям, состоящих в полиаморных отношениях, характерны личностные расстройства или невротические тенденции, 9–17 % из них заявили, что попытались бы вернуть таких клиентов к моногамному образу жизни (Knapp, 1975). Что же и вовсе граничит с сатирой, так это то, что психотерапевты склонны воспринимать полиаморов более патологичными, чем тех моногамных людей, которые изменяют своим супругам. То есть люди, честно и открыто состоящие в нескольких сексуально-эмоциональных связях, считаются бо?льшим отклонением, чем люди, делающие это же, но скрытно и с обманом.

В некоторых случаях психотерапевты начинают прямо подшучивать над полиаморами или даже откровенно подкалывать, не скрывая неприязни. Не удивительно, что в подобной атмосфере полиаморы испытывают затруднения с поиском адекватного специалиста.

В июне 2020-го в США в городке Сомервилл, штат Массачусетс полиаморные союзы были узаконены. А ещё раньше, в 2018-ом, полиамория фактически была признана нормальным состоянием психики, когда Американская психологическая ассоциация (APA) рекомендовала психотерапевтам изменить подходы к консультированию полиаморных клиентов и перестать их дискриминировать. Очевидно, в итоге придётся существенно менять и многие концепции семейной психотерапии, ведь отныне терапевт сможет не ходить вокруг да около, а прямо сказать супругам, что они просто устали друг от друга и им наконец-то пора найти себе кого-то ещё. Хотя для чего ещё нужна семейная психотерапия, как не для удержания моногамной идеологии?

Культурно обусловленная предвзятость психотерапевтов проявляется и в борьбе за «традиционные» гендерные роли: глава семьи мужчина расценивается ими как норма, а если же лидер в семье женщина, то и расценивается она как патология (Ivey, Conoley, 1994). Таким образом, психотерапия нередко (или даже часто) оказывается не чем иным, как институтом отстаивания сложившихся культурных норм и в первую очередь – транслятором моногамной идеологии и мужского господства. Культурный критик Лора Кипнис (Laura Kipnis) солидарна, что "ложь о реальном положении дел заложена в институте моногамии. Правда угрожает существованию общественных институтов. Именно поэтому идея верности преподносится не только как «норма», но и как сокровенное желание всех людей. Общественно значимый труд по поддержанию моногамного идеала охраняется институтом семейной психотерапии. При этом традиционная фрейдовская парадигма психологического консультирования объясняет, что причина моральных страданий и неудач коренится в самом человеке и его детских травмах, а не в паталогической организации общественной структуры" (цит. по Шадрина, 2014, с. 129).

Исследователи давно отметили, что главная (и при этом незаметная) роль психотерапии – это социальный контроль, удержание всякого человека в рамках сложившегося культурного порядка (Бергер, Лукман, с. 184–188), каким бы новым он ни был. Учитывая, что сами психотерапевты в массе своей являются носителями вполне себе обыденного сознания и потому верят в незыблемость и вечность существующих в обществе ценностей и институтов, то им не составляет труда убеждать в этом и других, работая с их «проблемой». Проще говоря, психотерапевт исходит из наивной позиции, что "так было всегда" и это «естественно» и пытается работать с клиентом в рамках этой иллюзорной нормы, как бы тот от неё ни страдал.

Бертран Рассел в своей знаменитой нобелевской работе "Брак и мораль" ещё в 1929-ом дал верный расклад по теме: "Первый вопрос, который следует задать, обдумывая новую мораль отношений между полами, не "Как гармонизировать отношения между мужчинами и женщинами?", а "Что хорошего в том, что мужчины, женщины и дети искусственно удерживаются в состоянии невежественности относительно сексуальной стороны отношений между полами?" (2004, с. 94). Рассел рассуждает, как сокрытие информации одной группой людей от другой способствует удержанию власти господствующими группами, будь то правящая партия или же мужчины в целом. "Замалчивание фактов о сексуальной стороне отношений между полами, хотя и относится к другой области, в своей основе имеет схожий мотив. Ведь удерживать женщин в невежественном состоянии было с самого начала весьма желательно, для того чтобы сохранить мужское господство. Постепенно женщины согласились с тем, что такое состояние существенно важно для сохранения ими верности, и под влиянием этого мнения детей и молодых людей стали также держать в невежественном состоянии в половых вопросах. Когда это произошло, то в качестве мотива было уже не господство мужчин, а некое иррациональное табу. Вопрос о том, почему невежественное состояние желательно, уже никогда не поднимался, и было признано незаконным приводить доказательства того, что состояние невежественности наносит вред" (там же).

Если вдуматься, а действительно, что бы стало, если бы все семейные психологи, вдруг разом прозрев, стали бы говорить клиентам правду: "Брак своё отжил и исчезает. Моногамия – инструмент подчинения женщины. Нуклеарная семья вредит здоровью". Что бы тогда стало?

Всем известна спортивная гимнастика: завораживающая дисциплина, где атлеты на пределе человеческих возможностей вытворяют невероятное, с умопомрачительной скоростью вращаясь вокруг своей оси, взмывая выше головы, стоя на руках или паря над полом. Специалисты определяют гимнастику как "двигательную деятельность, развивающую резервные двигательные возможности человека, не занятые в бытовых, трудовых двигательных действиях и носящие как бы искусственный характер". Чтобы освоить все эти движения "искусственного характера", нужны годы и годы изнурительных тренировок, и начинать лучше с детства. Что интересно, наиболее откровенные психологи дают браку определение, очень близкое к спортивной гимнастике: "брак – адаптация человека к непривычным условиям существования" (Курпатов, 2013, с. 82). Но видел ли кто-нибудь массовые тренировочные базы для желающих вступить в брак? Нет, люди, как и большинство психотерапевтов, считают брак чем-то естественным, к чему готовиться совсем не обязательно: однажды он случится, и всё получится. Потому и уровень разводов так высок.

Брак – способ организации жизни двух людей, носящий не просто искусственный характер, но во многом и принудительный. Об этом надо помнить.

Глава 10. Чем спасается моногамия?

Неработоспособность моногамной идеологии в рамках нуклеарной семьи косвенно и даже курьёзно подтверждается распространённой манерой людей заводить домашних животных. Стереотипно считается, что именно одинокие люди склонны обзаводиться питомцами, но это миф, и в семьях (с детьми или без) домашние животные встречаются куда чаще (Кляйненберг, 2014, с. 86). Возможно, таким способом супружеская пара демонстрирует, что отношения их «выработаны», исчерпаны, и начинается то самое "одиночество вдвоём"? Паре нужен третий – в качестве буфера, для разрядки?

Исследования действительно показывают, что домашние питомцы могут появляться в семьях для понижения тревоги, связанной с кризисами самой семейной системы (Варга, Федорович, 2009; Федорович, Емельянова, 2014). Начиная с середины XX века рост числа домашних животных по всему миру был просто взрывным и главным образом происходил именно в городах, которые и являются оплотом нуклеарных семей, эмоционально изолированных от остального общества. Удивительно, но животные в доме позволяют людям выражать глубокие чувства, которые выразить в самой семей не всегда оказывается возможным. И эта возможность наиболее значима для женщин, которые на вопрос о гипотетической ситуации катастрофы отвечают, что первыми будут спасать именно своих зверушек, а не членов семьи (Cohen, 2002).

В первой главе говорилось, что в реальности отношения между братьями и сёстрами не являются такими тёплыми, как транслирует культурный миф (лучше друзей здесь никто ничего не придумал). И это подтверждается признаниями подростков, что к домашним питомцам они чувствуют бо?льшую привязанность, чем к своим братьям и сёстрам. Они даже секретами больше делятся с первыми (Cassels et al., 2017).

Тот факт, что люди, вынужденные долгое время находиться в сильно ограниченном кругу лиц, стремятся найти какую-то возможность раскрыть свои эмоции "на стороне", говорит о многом. Вспомните это, когда кто-то снова будет убеждать вас в "естественности" моногамии и семьи. Но, конечно, домашние животные – не единственное спасение.

Для всякого думающего человека всегда было загадкой: вот любят мужчина и женщина друг друга, живут парой, всё у них хорошо, но с чего вдруг им тогда в голову приходит завести ребёнка? Ведь всё и так хорошо, они счастливы – но откуда вдруг тогда желание внести некоторые изменения? Разве всякое новшество не рискует поставить под угрозу сложный баланс между счастьем и бытием? Чтобы найти ответ, надо обратить внимание на тот любопытный факт, что именно на пике «нуклеаризации» семьи в середине XX века зарождается культ детоцентризма – концепция усиленного родительствования, выраженная в гипертрофированном внимании к детям и их потребностям, которые ставятся во главу угла всей семьи (Шадрина, 2017, с. 10); в прежние же века, как было показано, к детям относились куда проще, чем сейчас. Вряд ли можно считать совпадением переплетение двух этих явлений по времени, но здесь можно усмотреть прямую причинную связь: детоцентризм был вызван к жизни самой дисфункциональностью моногамных отношений в нуклеарной семье. Данное предположение находит поддержку со стороны теории семейных систем Мюррея Боуэна, в которой одним из ключевых понятий является «триангуляция» – вовлечение в дисфункциональные отношения супругов третьего лица (Боуэн, 2005, с. 310). Диада (парная супружеская связь) не является устойчивой, и рано или поздно супругов захлёстывает волна недовольства, уровень тревоги возрастает. Триада же представляет собой более устойчивую систему, так как в ней между конфликтующими двумя возможна разрядка напряжения с помощью переключения внимания на третьего. Конечно же, чаще всего этим третьим становится ребёнок. Именно ребёнок на определённом этапе и призван спасти нуклеарную семью от разъедающих внутренних противоречий.

Но вместе с тем, дети – плохие стабилизаторы семьи, потому что "они растут, меняются, поэтому функциональным стабилизатором быть не могут" (Варга, Драбкина, 2001). Поэтому, если уже в триаде уровень тревоги становится чрезмерным, в систему вовлекается следующий, уже четвёртый член, потом пятый и т. д. Косвенно этот механизм подтверждается и статистикой, которая показывает, что рождение первого ребёнка снижает вероятность развода, а рождение второго и третьего снижает ещё больше, в некоторых случаях число разводов при наличии трёх детей достигает всего лишь 5,6 % от всех разводов (Игебаева, 2017).

При этом не надо думать, что дети спасают отношения супругов: они спасают брак – а это не одно и то же. Уровень счастья супругов в любом случае снижается – его ценой спасается брак. Как иронизирует в своей книге профессор психологии Мэттью Д. Джонсон, после рождения детей вы станете несчастнее, но зато несчастными вы будете вместе (Johnson, 2016, p. 121). Исследователи подчёркивают, что хотя удовлетворённость браком и его стабильность и кажутся нам чем-то очень сходным, в действительности это не так (Карни, Бредбури, 2016, с. 68): как говорилось выше, большой массив исследований показывает, что дети снижают удовлетворённость браком, но при этом они и снижают вероятность его распада (Heaton, 1990). Кстати, помимо детей, эту же функцию выполняет совместная ипотека.

Таким образом, и дети, и домашние животные в известной степени могут быть индикаторами неудовлетворённости отношениями в паре. Они выступают буфером внутри нуклеарной семьи, создают спасительную дистанцию между супругами, оказываясь теми, на кого можно отвлечься. Всё это вскрывает миф современной моногамии во всей красоте. Будучи искусственной концепцией, моногамия создаёт искусственные же условия, в рамках которых человеческая психика нормально существовать не может.

Занятно, но ещё одним стабилизатором семьи, согласно положениям системной семейной психотерапии, считается… супружеская измена (Варга, Драбкина, 2001; см. Перель, 2015, 2018). И это тоже есть не что иное, как вовлечение в диаду третьего. Потому что диада попросту не работает. Моногамия не работает. Ей нужны сторонние лекари.

В этом же ключе нужно смотреть и на феномен проституции, который исторически сопровождает моногамию, что отмечал ещё Шопенгауэр. "В одном Лондоне проституток насчитывается 80 тысяч", писал он. "Что же представляют они собою, как не […] истинные жертвы, принесённые на алтарь моногамии?" Аналогичные наблюдения содержатся и в остротах Энгельса, который подмечал, что "по пятам моногамии следуют гетеризм и проституция" (Энгельс, 1961, с. 167). В начале XX века в своей "Истории проституции" немецкий венеролог Иван Блох (Iwan Bloch) также указывал, что проституция порождена "ригоризмом принудительного брака", который ограничивал и подавлял свободу половых отношений (Блох, 1994).

Чтобы понять суть этих замечаний, надо знать, что, вопреки расхожим стереотипам, главный клиент современной проститутки – не холостяк, не прыщавый студент-неудачник, а как раз мужчина женатый, ближе к 40 годам, часто имеющий детей. "Эти мужчины пользуются услугами проституток в обеденный перерыв или сразу же после окончания работы, рассчитывая время таким образом, чтобы семейная жизнь и близкие отношения оставались неприкосновенными" (Келли, 2000, с. 596). Мало кто задумывается, но своим существованием проституция обязана именно моногамии: когда уставший от супружеских отношений семейный мужчина не может позволить себе полноценного романа "на стороне", вследствие чего вынужден ограничиваться лишь короткими визитами к жрицам любви.

Немного иной, но в целом схожий взгляд бытовал в Древнем Риме, где проституция считалась средством защиты благочестивых замужних женщин от посягательств посторонних мужчин (Montalban Lopez, 2016). Катон Старший (234–149 до н. э.) говорил о проституции как о полезном явлении, позволявшим молодёжи предаваться своим низменным устремлениям, "не приставая к жёнам других мужчин". С этой точки зрения, проституция рождается в условиях нехватки женщин, так как многие из них уже распределены и попадают под строгий надзор общественной морали, становясь неприкосновенными для всякого другого мужчины, кроме мужа. Так возникает потребность в публичных женщинах, которые доступны всем, включая тех, у кого нет своей жены.

Какой бы подход ни был верным – современный, «психологический», или древний, «популяционный», – так и так проституция оказывается побочным продуктом моногамии, который к тому же призван поддержать её существование.

Домашние животные, дети, проститутки и измены – вот четыре кита моногамии, её спасательные круги.

Глава 11. Будущее, которое будет?

Во времена седой древности охота на мегафауну привела к рождению гендера. Обслуживание мужского гендера потребовало женщину для всей непрестижной работы, так родился брак – подчинение женщины конкретному мужчине. На базе брака стали складываться «семьи» самых разных типов и развиваться многочисленные системы родства. С дальнейшим развитием цивилизации и промышленности «семья» становилась всё меньше и достигла численного минимума в городах XIX–XX вв. При этом благодаря всё той же развитой промышленности и растущему рынку женщина оказалась вовлечена в работу вне дома, где стала составлять конкуренцию мужчине. Начав самостоятельно добывать средства для существования, женщина стала свободнее, что и повлекло за собой вал разводов, не прекращающийся по сей день. Осознают это женщины или нет, но брак им не по душе, и их поведение это показывает. Рост разводов и вообще отказ вступать в брак трансформирует институт семьи, который несколько десятилетий всё хуже описывается одним определением. Варианты семей становятся разнообразными.

Вместе с браком всё громче трещат и швы самой моногамии, которая и лежит в основе нуклеарной семьи. Многие современные люди смотрят на брак уже не как на вечный союз, а именно как на временный. Всё отчётливее слышны призывы и вообще к отказу от моногамии – активное шествие полиамории по планете возникло не на пустом месте и вряд ли пройдёт бесследно. Некоторые психотерапевты полагают, что именно за полиаморией будущее: "Фактически она представляет собой новый тип организации общества. Её гибкая сеть привязанностей, в которой есть несколько родительских фигур, создается в попытке компенсировать изоляцию, ощущаемую многими современными парами, оказавшимися в ловушке нуклеарной модели. Эти разносторонние любовники ищут новый смысл коллективизма, общности и идентичности" (Перель, 2018). И с такой оценкой трудно не согласиться. В условиях тотальной изоляции, которой достигло человечество сегодня, непременно должен последовать «отскок» от этого холодного дна, и признание за индивидом права испытывать эмоциональную привязанность не к одному исключительному объекту, а ко многим другим, сыграет в этом деле важную роль. Потому полиамория действительно выглядит авангардом данного движения.

В работах социологов уже показано, что в полиаморных семьях дети получают больше внимания и заботы, поскольку имеют сразу нескольких отцов и матерей (Sheff, 2014). К тому же женщины в таких союзах считают сексуальное разнообразие особенно полезным компонентом (Sheff, 2005). Всё это очень похоже на возвращение к доисторическим формам объединения людей. В этом же ключе Белла ДеПауло задаётся вопросом: раз принято считать, что два родителя – лучше, чем один, то почему трое родителей не лучше, чем два, и т. д.? (DePaulo, Morris, 2005. p. 74). Результаты исследования в 39 странах, показывают, что в случае распада брака как сами разведённые взрослые, так и их дети, ощущают себя более благополучно в коллективистских культурах, а не в индивидуалистических, поскольку там сильнее развиты родственные связи (Gohm et al., 1998).

Другим важным следствием таких расширенных союзов может оказаться всё большее исчезновение гендерных норм, поскольку они воспроизводятся именно внутри моногамной культуры и с трудом «втискиваются» в полиаморные отношения (Ziegler et al., 2014, p. 10). Это вполне логично, если учесть, что моногамия была создана именно для поддержания гендерного неравенства: если так, то разрушение моногамии приведёт к разрушению гендера.

Но полиамория – не единственно возможная форма организации общества в будущем. Возможна и другая форма, которая, честно говоря, кажется даже более вероятной. При такой форме сексуальность вообще будет исключена из числа оснований для создания союза людей. В полиамории сексуальность не оказывается тотально свободной, а в некотором роде продолжает моногамную линию, только расширяя её до нескольких чётко обозначенных человек.