Открытие отцовства: когда и как люди поняли связь зачатия с сексом?

Открытие отцовства: когда и как люди поняли связь зачатия с сексом?
Павел Соболев

Представления об отцовстве (связи между сексом и зачатием) сегодня кажутся нам очевидными. Но нет более ошибочного представления, чем это. И если задуматься, как древний человек мог установить связь между сексом и последующей лишь через несколько месяцев беременностью, картина перестаёт быть такой ясной. Так когда и как было открыто отцовство?

Павел Соболев

Открытие отцовства: когда и как люди поняли связь зачатия с сексом?

Отцовство – феномен, на удивление обделённый вниманием науки. Да, в последние годы стали чаще изучать психологию отцовства, роль отца в жизни ребёнка и т.д., но странным оказывается факт молчания об отце в антропологии – науке, которая, по выражению Бронислава Малиновского, изучает, "как мужчины обнимают женщин" (Мур, 2001, с. 582). А с чего начинается отец, как не с "обнимания женщины"? Но нет, антропологи редко направляют свой исследовательский интерес именно на роль отца в той или иной культуре. Обычно изучается роль мужчины как такового, мужчины самого по себе, но не именно в его отцовской функции. Поэтому не удивительно, что без ответа остаётся главный вопрос (и при этом самый интригующий): когда и как люди открыли отцовство?

Некоторые антропологи строят гипотезы происхождения человека, уверенно исходя из того, что людям ещё в глубокой древности было известно отцовство, почему мужчины и пытались монополизировать конкретную женщину, чтобы она не родила ни от кого другого (якобы так и возник моногамный брак). Но нюанс в том, что обезьянам отцовство вообще неизвестно, потому что у них царят неупорядоченные сексуальные отношения (промискуитет) – каждая самка спаривается со множеством самцов, и происходит это регулярно (у некоторых самок доходит до 50 спариваний за день). В таких условиях невозможно не только открыть отцовство конкретного самца, но и отцовство вообще, как феномен. Учёные первой половины XX века были уверены, что все обезьяны, точь-в-точь как люди, образуют пары и вместе растят своё потомство, но основательное изучение обезьян началось лишь в 1960-е, и очень скоро позволило понять, что у обезьян не только нет никакой моногамии (даже у гиббонов), но им и неизвестен феномен отцовства. И человек в этом плане выглядит уникальной обезьяной, знающей, что секс ведёт к зачатию.

В итоге вопрос должен звучать именно так: когда и как было открыто отцовство? Именно открыто, потому что представления о связи между сексом и зачатием не являются такими очевидными, как можно по наивности думать. В нашей культуре мы знаем о том, что к беременности женщины причастен мужчина, потому что в определённом возрасте нам об этом просто кто-то рассказывает. Так банально. До этого же мы верим в байки об аисте или капусте.

Так ли очевидна связь между зачатием и сексом?

Дело в том, что искусно поставленные эксперименты показывают, что люди с трудом выявляют причинно-следственную связь между явлениями, если их разделяет всего 10 секунд (нажатие кнопки, а звуковой сигнал раздаётся с большим запозданием). Что же говорить о сексе и последующей беременности, когда первые её признаки проявляются вовсе через 3-4 месяца? Как при этом древний человек мог установить связь между сексом и зачатием? И при этом, не забывайте, это был человек, веривший, что удар в священный бубен вызывает дождь, – в общем, у него были крайне своеобразные представления о причинных связях.

Представьте древних мужчину и женщину. Допустим, они занимаются сексом раз в неделю (хотя наверняка было чаще). Допустим, зачатие случается с первого же раза (что в реальности маловероятно). В последующие недели они продолжают заниматься сексом. И лишь примерно через 3-4 месяца становится заметным первое увеличение живота. То есть до этого мужчина и женщина успели заняться сексом примерно 12-16 раз. Но живот стал расти только сейчас. Придёт ли им в голову мысль, что к округлению живота привёл секс?

А теперь представьте, что зачатие случилось не с первого же раза, а, как в реальности, существенно позже. Скажем, только на десятый раз. В итоге от первого секса до круглого живота пройдёт вовсе 22-26 сексуальных актов. А если представить, что секс случался не раз в неделю, а, к примеру, дважды или трижды, тогда число актов до заметной беременности вовсе возрастает до 40-60.

Представьте, раз в неделю вы приходите в какое-нибудь учреждение и сдаёте, скажем отчётность. И вот в 16-е ваше посещение там рушится стена. Подумаете ли вы, что именно сдача отчётности стала причиной разрушения стены?

Кто-то может с лёгкостью предположить, будто открыть феномен отцовства в древности было несложно, так как дети похожи на своих родителей. Но достаточно посмотреть на групповой снимок каких-нибудь бушменов или папуасов, чтобы понять всю сложность определения, кому какой ребёнок может принадлежать. Это в современной западной цивилизации мужчины бывают брюнетами, шатенами, блондинами и рыжими, к тому же имеющими довольно разнообразные черты лица, а в маленьких же обществах охотников-собирателей генетическое разнообразие не было столь богатым, и потому там все мужчины в целом темнокожие, широконосые, полногубые, черноволосые и курчавые.

Усложняет картину то, что у многих охотников-собирателей молодёжь начинает жить сексуальной жизнью в довольно раннем возрасте – часто даже в таком, когда девичий организм ещё не достиг половозрелости, даже ещё до наступления первых месячных (менархе). В таких условиях зачатие просто невозможно. Среди жителей Соломоновых островов принята добрачная сексуальная свобода – девушки без проблем занимаются сексом с любым понравившимся юношей. Но при этом, что интересно, "почти все замужние женщины уже через год становятся матерями, а потом ежегодно или через каждые два года рожают детей, хотя до брака вступали в любовные связи и никогда не беременели" (Гижицкий, 1974). Такая же картина и у африканских пигмеев бамбути, которые верят, что дети начинают рождаться только в браке. Разгадка в том, что для вступления в брак требуется достижение определённого возраста.

Сейчас учёным хорошо известно, что возраст достижения половозрелости существенно снижается в условиях городской цивилизации и сильно замедлен при традиционном укладе (даже в русской деревне XIX века девушки становились фертильными примерно на два года позже горожанок – это могло быть обусловлено разницей в питании, физической активности или в других средовых факторах, определяющих уровень стресса). Если в современном городе первые месячные наступают примерно в 12 лет, то ещё сто лет назад у девочек сибирских деревень это случалось лишь в 16 лет, а в нередких случаях даже в 22 года (Зверев, 1993). Одна из причин раннего полового созревания – недостаток физической активности (Хрисанфова, 2005, с. 144), что и характерно для городских условий, тогда как при традиционном образе жизни (земледельческого или же охотничье-собирательского) уровень физической активности вынужденно оказывается гораздо выше, что также ведёт к тому, что половозрелости девочки достигают лишь к 20 годам (Райан, Жета, с. 222). И вот теперь представим, что как в сибирских деревнях, так и в разных культурах охотников-собирателей молодёжь начинала жить сексуальной жизнью существенно раньше достижения половозрелости. Это могло длиться годы, а зачатия всё не происходило. В этом плане неудивительно, когда в конце XIX века с меланезийским племенем тробрианцев начали работать христианские миссионеры и попытались объяснить им связь между сексом и зачатием, те отказывались верить – ведь секс молодёжь практикует с раннего возраста, а женщины начинают рожать гораздо позже.

Здесь мы подходим к важному моменту: существование народов, где связь между сексом и зачатием не осознаётся. Либо же осознаётся, но несколько своеобразно. Такие народы действительно есть, и тробрианцы лишь одни из них.

Десятилетия спустя, видимо, под влиянием тех же миссионеров, тробрианцы всё же стали прослеживать связь между сексом и беременностью, но понимали её очень своеобразно. Считали, что секс способствует "запечатыванию" менструальной крови в женской утробе, которая, скапливаясь и больше не выходя наружу, в итоге превращается в ребёнка. При этом тробрианцы всё ещё никак не могли поверить, что для беременности достаточно лишь единичного спаривания – они убеждены, что для качественного "запечатывания" менструальной крови нужно много сексуальных актов (Mosko, 2005).

В одних регионах считается, что души младенцев живут в морской пене, и если женщина съест какое-нибудь морское животное, водившееся там, то маленькая душа переходит в неё (Рафси, 1978); по представлениям других народов, души предков живут в плодах каких-либо растений, и женщина беременеет, съев такое. У многих народов существуют представления, что девушка, достигшая определённого возраста, может зачать под действием солнца (Фрэзер, 2001, с. 304), а потому, когда у неё происходит первая менструация (менархе), её заточают в тесную хижину, где в полной темноте ей придётся сидеть от нескольких дней до нескольких лет (надо отметить, что у этих народов хотя бы уже есть представление, что зачатие возможно только после менархе).

У других племён считается, что женщина содержит в себе плод ребёнка изначально, от рождения, просто в какой-то момент её зрелости он начинает расти, и вот для этого уже требуются совокупления с мужчиной – якобы сперма, попадая в женское лоно, питает ребёнка и позволяет расти дальше. В некоторых племенах женщины, живот которых начал расти, стараются заниматься сексом с разными мужчинами, так как принято считать, что тогда ребёнок, питаясь семенем разных мужчин, возьмёт от каждого лучшие качества. То есть и в этом случае мужчина воспринимается не как причина беременности, а как помощник в уже начавшемся процессе. К тому же, родившись, такой ребёнок становится обладателем сразу нескольких отцов, что даёт ему преимущества. В антропологии это явление называется частичным отцовством или же разделённым (partible paternity, shared paternity) и поначалу только в Южной Америке было известно минимум у 20 культур охотников-собирателей, но позже было обнаружено ещё у 33 (Walker et al., 2010).

"Конечно, не так легко представить себе, чтобы Homo sapiens после 100 000 лет развития мог в начале неолитической революции ещё не догадываться о некоторых биологических законах. Однако даже в XX веке сохранились племена, пребывающие в глубоком невежестве относительно биологической роли мужчины. В племени беллонцев на Соломоновых островах до тех пор, пока в конце 1930-х годов его не просветили христианские миссионеры, считалось, что дети посылаются людям по милости предков, а единственная цель полового сношения – удовольствие. В 1960-х годах люди из племени тулли Ривер-Блэке на севере Квинсленда верили, что женщина становится беременной, если она посидит у костра, на котором она изжарила рыбу, подаренную ей будущим отцом ребенка. В другом австралийском племени считалось, что женщина может забеременеть, если поест человеческого мяса. Одна женщина из племени австралийских аборигенов, когда ей объяснили подлинный смысл отцовства, в ответ просто презрительно заявила: "Он – ничто!". И даже в тех племенах, где известна биологическая роль отца, люди часто неверно толкуют детали процесса деторождения. В Индии в XX веке один из вождей племени сема скасема сказал гостю из Европы, что "было бы смешно предполагать, что беременность может наступить только от одного случайного совокупления" (Тэннэхилл, 1995, с. 37).

Надо заметить, что даже в нашей современной культуре, где о феномене отцовства, казалось бы, известно всем и каждому, не всё так просто, и можно сказать, что у какой-то части людей сохраняются весьма специфические представления о роли мужчины в зачатии. К примеру, у некоторых по-прежнему очень популярен миф о телегонии, согласно которому, самый первый сексуальный партнёр самки (женщины) вносит свой вклад в потомство, которое будет зачато впоследствии уже от других партнёров. Это говорит о том, что представления об отцовстве в действительности куда сложнее, чем можно подумать, и потому очень легко заполняются фантазиями.

Другим косвенным свидетельством неизвестности отцовства в древности служат мифы о непорочном зачатии. Ошибочно думать, что этот миф связан только с христианской Девой Марией, – в действительности эта тема распространена по всему миру, даже в первобытных верованиях. Всемирно известный фольклорист Владимир Яковлевич Пропп составил список всех возможных способов зачатия, которыми изобилуют мифы и сказки разных народов, и выделил самые популярные.

1. Зачатие от плодов растений

2. Зачатие от съеденной рыбы

3. Зачатие от выпитой воды

Связь воды с зачатием особенно широка по миру. "Древние карелы, мордва, эстонцы, черемисы и другие финно-угорские народы знали "Мать-Воду", к которой обращались за помощью женщины, желавшие иметь детей. Бесплодные татарки на коленях молились у пруда" (Элиаде, 1999, с. 186).

"Не оставляет никакого сомнения", писал Пропп, "в том, что в возможность зачатия без участия мужчин некогда широко верили, а частично верят кое-где и сейчас. Ряд соображений и материалов приводит к заключению, что человек не всегда понимал роль мужчины при зачатии" (2001, с. 65). Можно лишь добавить, что древние не просто верили в возможность зачатия без мужчины, но и мыслили себе его именно таковым изначально.

Поскольку культуры, где неизвестен феномен отцовства (связь между сексом и зачатием) или же причастность мужчины определяется очень специфическим образом, имеются на разных континентах, то это говорит о том, что феномен этот был открыт уже после выхода Человека разумного за пределы Африки 100-60 тысяч лет назад. Вопрос лишь, когда и как это могло случится? Когда и как люди открыли отцовство?

Язык – первая зацепка

В книге "Миф моногамии, семьи и мужчины", обращаясь к разным источником, я делаю предположение, что в действительности причастность мужчины к зачатию по историческим меркам была открыта довольно недавно – не более 10 тысяч лет назад, а вероятно, и ещё позже. Почву таким мыслям даёт лингвистика, откуда следует, что в древних индоевропейских языках слово "отец" указывало на социальное положение, на статус, а не на кровную связь с кем-то. В праиндоевропейском языке слово "ph2tеr" (прообраз будущего "pater"/"father") обозначало лишь "находящийся при хозяйстве" (Миланова, 2018). В более позднем латинском языке биологическое отцовство, видимо, хоть и было уже известно, но выражалось терминами "parens" и "genitor", тогда как "отец" ("pater") всё ещё обозначал именно социальный статус – это глава дома, хозяйства ("pater familias"). Это может указывать, что 3,5 тысячи лет назад (время возникновения латыни) причастность мужчины к зачатию уже была известна, но обозначали такого мужчину по-прежнему социально-статусным термином "отец" ("pater"), который ничего не говорил о его отцовстве в современном нам понимании. Только позже, уже в нашу эру, латинское "pater" преобразуется во французское "pere", где заодно происходит коренной сдвиг значения, и к отец-хозяин добавляется отец-родитель, то есть наконец-то эти значения сливаются.

Данные лингвистики указывают, что многие известные нам сейчас термины родства ("отец", "мать", "дочь", "брат") развились из древних терминов, исходно означавших совсем не биологические (кровнородственные) отношения, а особые половозрастные группы, куда люди попадали после обрядов инициации или обретения требуемых свойств (Кулланда, 1998). К примеру, "братья" – это молодые юноши, подтвердившие свои воинские навыки и получившие право взять себе кого-нибудь в жёны. Термином же "отцы" обозначали группу зрелых мужчин, не только достигших брачно¬го возраста (как "братья"), но и 1) обязательно уже состоящих в браке и 2) имеющих детей на своём попечении, 3) но не просто детей, а уже достаточно взрослых и прошедших свою первичную инициацию (то есть подростки). Причём дети эти были их социальными детьми, то есть названными, теми, над кем они установили своё покровительство. То есть биологические связи между людьми в те времена не имели особого значения, главным же выступала именно принадлежность к той или иной половозрастной группе, которая и имела своё название. Лишь позже, с развалом той культуры и с открытием отцовства, древние названия тех социальных групп постепенно трансформировались в термины кровного родства. Проще говоря, в древности слова, которыми мы сейчас описываем родство, говорили о сугубо властно-управленческих отношениях.

Таким образом, "отец" и "родитель" (то есть причастный к рождению) в представлениях людей не совпадали очень долгое время. Изначально, в древности, "отец" – это было о власти, о покровительстве, а не о биологическом отцовстве.

Другой интересный момент, что в праиндоевропейском языке (то есть около 6 тысяч лет назад) для обозначения сына существовал термин "сунус", и был он связан с материнской функцией и по смыслу оказывался близок к "рождённый матерью". И лишь позже (около 4-3,5 тысяч лет назад) в некоторых регионах возникает второе название для сына – "путра", и этот термин уже демонстрировал какую-то связь с отцом и был близок по смыслу с "зачатый отцом". То есть косвенно это может намекать, что к этому времени связь между сексом и зачатием уже была известна людям Евразии.

Зачем ты, дядя по матери?

Другим косвенным свидетельством неизвестности отцовства всего несколько тысячелетий назад может быть феномен авункулата. За этим термином кроется социальная норма крепкой связи между дядей по матери и её детьми (лат. avunculus "дядя по матери"): дядя вмешивался в проблемы своих племянников, он разделял добычу с ними, племянники наследовали его имущество, они его слушались и подчинялись. Как замечают антропологи, фактически когда-то брат по матери выполнял все отцовские функции перед её детьми. Очень важен тот факт, что феномен авункулата был распространён фактически по всем континентам, его следы обнаружены даже в средневековой Европе и на Руси всего тысячу лет назад. У некоторых народов он существует и по сей день, и ещё более распространены его остатки (к примеру, на Кавказе).

Фольклор многих народов говорит, как правило, об отношениях между дядей и племянником, но не об отце и сыне. "Отец не появляется ни в какой другой роли. Он вообще никогда не упоминается и не присутствует ни в одной части мифологического мира", писал антрополог Бронислав Малиновский (2011). То есть отец, а точнее, феномен отцовства как таковой, стал известен гораздо позже, – первоначально у женщины был только брат: он был до мужа и до отца её детей.

Учёные XX века долго бились над загадкой авункулата, но так и не пришли к одному решению. Вместе с тем авункулату есть простейшее объяснение: в древности феномен отцовства не был известен, женщина однажды просто рожала (это выглядело неким естественным порядком), но зато у неё был брат. По причине уже установившегося мужского господства (подробно эту схему я также раскрываю в "Мифе моногамии, семьи и мужчины") именно брат становится господином своей сестры, и все рождённые ею дети – это его дети, он ими распоряжается. Даже в XX веке на примере разных племён было описано, что когда женщина в браке рожает, её подросшие дети всё равно возвращаются к дяде, к её брату. Всё дело просто в неизвестности отцовства – хоть муж уже и существует, но его роль в зачатии неясна, а потому господином детей остаётся их дядя.

В пользу отсутствия понимания связи между сексом и зачатием говорит и древняя мифология. "Первые люди, чьё появление описывается в мифе, – это всегда женщина, иногда в сопровождении брата, иногда – тотемного животного, но никогда – мужа. В некоторых мифах ясно описывается, как забеременела первая прародительница. Она начинает свой род, когда по неосторожности оказывается под дождем, или купается и её кусает рыба, или в пещере на неё падают капли воды со сталактита. Таким образом, она "открывается", в её лоно попадает дух ребёнка, и она беременеет" (Малиновский, с. 93).

Такое видение причин беременности в мифе может отражать оригинальность древних представлений о зачатии. Поскольку отцовство в древности было загадкой, дети родившей автоматически получали покровительство её брата. Нельзя не обратить внимание, что при такой схеме отец становится и совершенно не нужен – ему достаточно выступить лишь осеменителем матери и исчезнуть.

Другим косвенным свидетельством довольно недавнего открытия феномена отцовства может служить широко распространённый в самых разных мифологиях мира мотив непорочного зачатия. Учёные прямо пишут, что "в основе мифологических представлений о зачатии и рождении ребёнка женщиной (девушкой) без участия мужчины, прямо или косвенно связанных с религиозными верованиями, лежало непонимание физиологического механизма зачатия и рождения" (Токарев, 1987, с. 361).

Если от диковинных племён, разбросанных по островам, вернуться в Евразию, то китайские источники IV в. до н. э. также сообщают, что в ещё более древние времена "дети знали только своих матерей, но не отцов". Но всё же как давно? В насколько "более древние времена"?

В "Мифе моногамии, семьи и мужчины" я не углубляюсь в догадки о том, как именно было открыто отцовство, а лишь замечаю: "Если мы говорим о времени не более 10 тысяч лет назад, то эта эпоха известна рождением земледелия и скотоводства". И, как оказалось в дальнейшем, в догадке этой было сильное рациональное зерно. Уже после завершения книги посетила мысль, что действительно всё дело могло быть в скотоводстве.

Спасибо быку?

Почему именно скотоводство? Да потому, что одомашнивание и разведение скота было не чем иным, как контролем за размножением животных. Именно контролируя поведение первейшего домашнего скота, человек однажды мог проследить связь, что если к самке не подпускать самца, она никогда и не родит.

Оказывается, ещё в 1980-м данную гипотезу уже высказывала историк Рэй Тэннэхилл (Reay Tannahill) в своей работе "Секс в истории" (переведена на русский в 1995-м), где она исходила из того, что древние люди долгое время сохраняли неупорядоченные сексуальные связи (промискуитет), а потому отцовство в таких условиях открыть было крайне трудно. Тэннэхилл писала: "Во времена палеолита беременность была естественным состоянием женщины, поэтому не возникало поводов интересоваться тем, как она возникает. В этом отношении женщины были очень похожи на самок животных. Роль мужчины в процессе произведения потомства было нелегко осознать в эпоху палеолита, когда половые связи были достаточно беспорядочными, а беременность являлась обычным состоянием женщины" (с. 38).

"Если открытие было ускорено какими-то внешними стимулами, то, скорее всего, это связано с развитием скотоводства. Люди одомашнили коз и овец, и первые скотоводы вскоре обнаружили, что овцы, отделенные от баранов, не ягнятся и нс дают молока. А если в стадо добавляли одного-двух баранов, происходили разительные изменения. Впервые за всю историю человек получил возможность наблюдать конкретных, одних и тех же животных изо дня в день, круглый год, и он вряд ли мог не заметить, что время от сношения овцы с бараном до рождения ягненка всегда приблизительно одинаковое" (с. 42).

Переход к скотоводству как основание для открытия отцовства – очень интересная гипотеза. Но есть ли ещё какие-то свидетельства или намёки в её пользу? Есть, и немало. В частности, именно на заре скотоводства возникает неожиданный символ плодородия – бык.

На Кавказе по древней традиции во время свадебного обряда жених вступал в сексуальную связь с невестой на шкуре быка, и даже в конце XX века ввод невесты в дом жениха также проходил по шкуре быка, положенной перед входом (Чеснов, 1998, с. 302). Для древних мифов Европы и Ближнего Востока характерны сюжеты о соединении быка с женщиной – достаточно вспомнить Зевса, превратившегося в быка, и похитившего Европу, или царицу Пасифаю, зачавшую от быка и родившую Минотавра, или шумерскую богиню Нингаль с её мужем богом луны Сином (Нанна), которого изображали в виде быка. "Бык сопровождает женщину в языческих верованиях, в том числе и у восточных славян. У последних бык служит воплощением божества плодородия Рода" (Чеснов, с. 303).

"Обычно бык в мифе олицетворяет собой – так было и в Египте, и в Месопотамии – всепобеждающее мужское начало" (Вардиман, 1990, с. 33).

Причём важно сделать одно наблюдение. Очень похоже, что бык как символ плодородия изначально никак не связывался с мужской способностью к зачатию. Во всех названных символах бык предстаёт самодостаточным героем: он не заменяет мужчину – он просто как бы сам по себе. Кавказец, взаимодействующий с невестой посредством бычьей шкуры, особенно ярко наводит на мысль, что мужчина лишь хотел приобщиться к таинственной порождающей силе быка, которой у него самого не было. То есть весьма вероятно, что бык в какой-то момент был осмыслен как уникальное в природе явление – не самки рожали сами по себе, но именно при его участии. Тогда как у всех других животных самки единолично отвечали за этот процесс. В этом плане бык действительно имел все основания мыслиться божеством плодородия. При этом мужчине эти "плодородные" свойства ещё не были приписаны, они просто ещё не были поняты, перенесены на него. Созвучна кавказскому взаимодействию со шкурой быка и древняя традиция поедания бычьих яиц: "полагали, что данный сакральный акт обеспечивал обильный приток жизненных сил и плодородия людей" (Бурнаков, 2017). Поедание бычьих (а потом и бараньих) тестикул также могло родиться из поверья, что "плодотворная сила" быка перейдёт мужчине.