Хенемет-Амон

– Не думаю, госпожа, что он станет есть сам. Пен-Нехбет последнее время часто жалуется на плохой аппетит. Старость. Он и хлебной крошки в рот не берет до самого вечера.

– Хм, – она вновь отвела взор, – тогда… это звучит хорошо. Пусть мне и не нравится, что приходится делать.

– У тебя нет выбора, о, богиня, – проворковал зодчий, – ты достойна быть Херу.

Царица посмотрела ему в глаза, затем поставила кубок на крышку сундука с драгоценностями и обхватила шею Сененмута руками.

– Мудрые слова, – прошептала она.

– Я доставил тебе удовольствие, моя госпожа? – он подался вперед.

– Хмм, – Хатшепсут приоткрыла уста, – ты можешь его продлить прямо сейчас.

– Твое желание для меня закон.

***

Саргон проснулся на рассвете, когда первые лучи солнца стали проникать в комнату для гостей. Меч с серебряной гравировкой переливался в пучках света, нежно лаская взор. Рядом стояла пустая чаша из-под пива, которую он осушил перед отходом ко сну. На глиняной тарелке виднелась половинка смоквы. Другую половинку они съели вместе с воробьем. Остатки вчерашнего пиршества валялись между прутьями окна в виде засохших крошек.

Потянувшись, мулат встал и расправил плечи. Руки ниже локтей ныли, но уже не так сильно, как вечером.

«Надеюсь, не придется опять тащить на своем горбу тюки до рынка. Этого еще не хватало».

Он забрал меч и пристегнул к поясу. Раздался стук в дверь.

– Да?

– Это Саптах.

– Входи.

Саргон провел ладонями по лицу, прогоняя остатки сна.

Тростниковая дверь бесшумно отворилась, и на пороге появился Саптах. На нем были все те же непослушный черный парик и белый схенти, на котором мулат приметил пару новых сальных пятен. Судя по жиру, блестевшему у торговца на губах, тот уже успел плотно позавтракать.

– Мог и меня позвать, – укоризненно подметил Саргон, указывая пальцем на лоснящийся подбородок торговца.

– А-а-а, – отмахнулся тот, утирая рот тыльной стороной ладони, – то был всего лишь небесный барашек[6]. Так, что ничего ты не пропустил.

– Ну-ну. Надеюсь, хоть дашь еды в дорогу?

– Обидеть меня хочешь что ли? – насупился Саптах. – Я уже велел Сатхекет насолить парочку перепелок. Сейчас она хлопочет на кухне за салатом и луком.

– Если бы ты не заставил меня тащить тюки через полгорода, то поводов ворчать у меня стало меньше, – напомнил Саргон.

Саптах развел руками и виновато заулыбался:

– Ну не мог же я гнать моего Хепа ради мелочи какой-то!

Глаза мулата округились:

– Мелочи?! И что еще за Хеп?

– Это мой бык, – гордо приосанившись, заявил торговец.

– Ты назвал быка Хепом[7]?

– А что тут такого?

– Ничего, – хмыкнул мулат, – а еще удивлялся, почему моего верблюда кличут Минхотепом.

– То верблюд, а то священное животное, – подметил Саптах.

– Надеюсь, сегодня твое священное животное подбросит меня до рынка?

– Ну, конечно! – воскликнул караванщик. – Сегодня ведь за дебенами поедем! Телега уже запряжена. Дай мне только чуток минут, чтобы собраться.

– Я подожду внизу.

– Как скажешь, дружище, – Саптах вышел в коридор и скрылся за углом, напевая себе под нос поучения Птаххотепа[8].

Саргон еще раз проверил крепление, а затем окинул взглядом комнату. Его взор остановился на глиняной тарелке. Секунду поразмышляв, он взял вторую половину смоквы и положил ее между прутьями окна.

«Воробей будет доволен».

Улыбнувшись, он вышел и прикрыл за собой дверь. Саптах уже скрылся в своей комнате.

Спустившись, Саргон увидел, как раб-нубиец, пыхтя как вьючный мул, волочит тюки в сторону выхода.

Хмыкнув, мулат огляделся.

Впереди находился внутренний дворик с небольшим фонтаном чистой воды. На колоннах вокруг вилась виноградная лоза. Справа от входа был проход в другое помещение. Оттуда доносились аппетитные запахи свежей зелени, соленой птицы и рыбы. Видимо, кухня. Чуть помедлив, мулат направился туда и остановился в проеме, скрестив руки на мощной груди. Сатхекет хлопотала за готовкой. Прислонившись к косяку, Саргон стал наблюдать за девушкой. Та продолжала нарезать листья салата и жемчужный лук[9] в глиняную тарелку. На ней было все то же облегающее и грубое одеяние. Мулат подметил, что сзади Сатхекет очень хороша собой.

– Тебе досталось за пиво? – внезапно спросил он.

Девушка вздрогнула, выронив нож. Тот с гулким стуком брякнул о глиняный пол. Сатхекет развернулась и уставилась на мулата широко распахнутыми глазами. В них застыл испуг.

– Что? – прошептала она.

– Ты разлила пиво у входа.

– Я… я… не сильно, господин… – от волнения девушка стала заикаться.

– Точно? – вскинул бровь мулат.

Сатхекет быстро замотала головой:

– В-все х-хорошо, господин… н-ничего не было.