Мир, который не вернуть. Том 1: Начало

Так мы и просидели до темноты. Тишину нарушал лишь стук дождя, который шёл весь день, и восставших с другой стороны двери.

День 30.

Я стоял посреди небольшой круглой платформы, которая покоилась на земле.

Вокруг было много таких же «тарелок». На каждой из них тоже стояли люди, но, в отличие от меня, рядом были другие люди, которые просто стояли на земле.

Зелень травы здесь была какая-то ненастоящая, будто разрисованная маркером. Вокруг было много людей. Некоторых я узнал: мама, бабушка, Павлов, Максим – все они стояли на земле. Павлов стоял на небольшом холмике, как будто возвышаясь над остальными. На других железных платформах я так же смог кое-кого узнать: мою одноклассницу Кэт и брата. Они стояли совсем рядом.

Остальных я не узнал. Почему-то все вокруг смотрели лишь на меня, строго и внимательно, будто чего-то ждали. Я не мог двинуться или что-либо сделать. Тело отказывалось подчиняться.

Внезапно, неизвестно откуда, начала прибывать вода. Казалось, она просто выходит из-под земли. Уровень воды поднимался очень медленно, плавно, постепенно захватывая сантиметр за сантиметром у земли.

Через несколько минут вода коснулась моей платформы, и та начала взлетать. Всё выше и выше. Постепенно все платформы оторвались от земли, а люди на земле лишь взглядом провожали остальных, пока их заглатывал синяя толща воды.

Я смотрел, как маму и бабушку поглощала водная гладь. Видел, как их внимательный и строгий взгляд скрывается под ней.

К этому времени вода уже подобралась к одинокому холмику, на котором стоял Павлов. Я молча наблюдал, как вода его тоже поглощает. Напоследок, перед тем, как полностью сгинуть, он улыбнулся мне. Я захотел помочь, спасти его, но тело, будто связанное невидимыми цепями, всё ещё не слушалось.

Вокруг было много платформ, и все плавно поднимались вверх. Моя круглая плита, притягиваясь к облакам, быстро отдаляясь от спокойной водной глади, которая поглотила уже всю видимую землю.

«Ещё немного, и я достану облака. Совсем один…» – с небольшой грустью подумал я.

* * *

Я проснулся в поту.

Влажная липкая одежда тяжёлым бременем висела на моём тощем теле.

Павлов сильно ворочался и бормотал что-то невнятное:

– … тир… Номир… Катя… не иди, нет…

Я встал и подошёл к нему. Потрогал лицо – оно было очень горячее. А мои руки не были ледяные. Я аккуратно взял маленькую тряпочку возле его головы и, прополоскав в миске с холодной водой, положил ему на лоб.

Такое состояние продолжалось у него несколько дней. Помимо температуры, его тошнило, а синие пятна уже дошли до живота. Ещё немного, и дойдёт до головы…

На второй день Павлову стало хуже и мы никуда не пошли – он просто не мог встать. Зато я смог отвлечься от неприятных, сверлящих голову мыслей, и что-то делал, отвлекался.

Несмотря на его запрет, я пошёл искать аптечку – думал, что найду там обезболивающее. Я знал, что не смогу его вылечить, но и сидеть просто так тоже не мог. Я чувствовал отчаяние, собственное бессилие, и должен был что-то делать. Да и просто узнать где мы находимся не помешало бы.

К моему счастью, во всём здании не оказалось восставших и, пока снаружи и внутри бушевала буря, я, от скуки, хорошо изучил его. На верхнем этаже оказалась большая рабочая аптечка.

Я взял оттуда несколько бутылочек, которые сказал Павлов, и осторожно вколол. Руки судорожно тряслись при этом. Я не сразу смог вообще вставить иголку – руки как будто сами не хотели давить в плечо. В школе у нас были курсы под медподготовке, но в манекен было гораздо проще вставлять шприц. Я ещё случайно куда-то не туда попал, и теперь у него был огромный синяк.

Пару дней назад, когда на улице был день, послышался слабый стук в дверь, и больше ничего – восставшие ушли, оставив меня в одиночестве с умирающим другом.

Так и прошли эти несколько дней, ухаживая за ним – так я мог кое-как избегать неприятных мыслей об одиночестве.

До полудня Павлов не просыпался, сильно ворочался и всё так же бормотал что-то невнятное. Я успел задремать, сидя у стены.

Вдруг, он резко поднялся и сел. Он скинул рюкзак со стола, чем разбудил и меня. Лучи солнца едва касались окна, слабо озаряя комнату дневным светом. Посреди этой картины он сам выглядел, как восставший.

– Сколько я был в отключке? – тихо спросил он, устало посмотрев на меня.

– Не знаю, – ответил я, поднимаясь с пола. Тело замлело за несколько часов и полностью не поддавалось.

– Ты не знаешь сколько прошло времени что ли? – всё так же тихо спросил он.

– Да знаю я, знаю. Просто сразу не сообразил про что ты, – я потянулся и с болью вытянул руку. – Дня три где-то.

– Три дня? – возмутился Павлов, и повалился на спину, закрывая лицо руками. – Времени так мало…

– Для чего? – спросил я.

– Я слышал, что в одном лагере синтезировали лекарство, – Павлов попытался встать, но со стоном сел обратно, и тихо добавил: – Ещё до всего этого безумия.

– Так это же замечательно! – я подошёл к нему и потрогал лоб: жар уже падал. Последняя новость вызвала во мне нечто, что, разливаясь по телу, давала тепло. Тепло надежды, которая ещё не угасла.

Я подал ему руку.

– Да всё в порядке. Сейчас встану, и поедем, – Павлов, взявшись за мою руку, смог встать. – Но есть одна проблема.

– Какая же? – спросил я, предчувствуя что-то плохое.

– Лагерь этот находится в Кантере – без машины туда не добраться за пару дней.

– То есть там, куда мы собирались сначала?

– Да…

– А сколько у нас времени? – осторожно спросил я.

– Не знаю, – Павлов задрал кофту. – Дня семь-восемь, пока мне не станет хуже.

– А что потом?

Павлов не ответил, подхватил рюкзак и пошёл к двери.

– Павлов, что потом? – повторил я.

– Потом уже будет поздно, – тихо ответил он.

Мы стояли молча несколько секунд.

– Ну и что? Есть какие-то мысли? – спросил я с надеждой.

Павлов молчал и смотрел в окно под потолком. По его лицу было видно, что он активно что-то обдумывает. Спустя минуту он повернулся ко мне, и ответил: