Однако Андрей Николаевич никуда не ушел и даже не сел. Он подошел к Евгению Васильевичу, и начал говорить…
Через полчаса в кабинет Главы на срочное совещание вызвали всех его заместителей, начальника городской полиции и даже вечно занятого главного бухгалтера администрации.
А на следующее утро весь город был завален экстренным выпуском газеты «Заря коммунизма», напечатанным этой ночью тиражом тридцать тысяч экземпляров (такой огромный объем пришлось срочно заказывать аж в Новосибирске, подключив все мыслимые и немыслимые связи Соловьева). Газету вместе с картошкой отдавали бабки на рынках, она лежала на прилавках всех местных магазинов, инспекторы ГИБДД, задержав очередного нарушителя правил, отпускали его с миром, вручив несколько экземпляров Зари, а полиция, получив указание своего начальника, полковника Котова, объехала все злачные места, распространив там не менее тысячи газет. И даже сумрачные уроженцы юга, продавая подгнившие персики, чуть ли не каждый фрукт заворачивали в отдельную газету. Так выходило дешевле, чем в течение сорока восьми часов депортироваться на родину, как им пообещали в управлении миграции, если они не распространят полученный тираж.
На первой полосе Зари коммунизма восемнадцатым кеглем была напечатана передовица Андрея Николаевича. Называлась статья «ДОКОЛЕ?!!!». Живым народным языком Бабушкин ловко объявил виновными в пришедшей Пандемии американцев с англичанами, жидомасонов, мировое правительство и сторонников плоской земли. Любому человеку, прочитавшему статью (написанную весьма талантливо), сразу все становилось ясно, словно солнце взошло из-за туч. Андрей Николаевич умело надавил на целевую аудиторию, до сих пор слепо верящую печатному слову, и в то же время самую активную – на пенсионеров.
Подавляющее большинство людей старшего поколения, увидевших новый выпуск Зари, ощутили шок прежде всего от того, что она вообще до сих пор существует. А после принятия этого факта, все напечатанное в газете уже не могло восприниматься ими иначе как непреложная правда.
А заключалась Правда в том, что у настоящего Патриота было лишь два пути – либо вакцинироваться и тем самым выстоять в смертельной борьбе с врагами, либо вступить в ряды презренных антиваксеров и продать свою Родину всем этим подлым американцам, мировому правительству и прочим сторонникам полетов на Луну. То есть выбора никакого просто не было!
И началась Война! Заря коммунизма, ведомая умелой рукой Бабушкина, ежедневно выпускала как программные статьи, призывающие к вакцинации, так и истории из жизни жителей Шахтинска, которые бесстрашно привились, а после нашли клад, выплатили ипотеку за две недели и стали успешными бизнесменами. Тут же публиковались заметки о людях, поверивших во вред прививок. Обычно они после страшных мучений (уволили с работы, поднялся процент по ипотеке, сдохла любимая крыса и пр.) умирали. Андрей Николаевич писал без устали. Он даже не сразу заметил свое значительно улучшившееся материальное положение. Тираж рос, газета успешно продавалась, и как-то вечером Бабушкин, открыв на телефоне Сбер, минут десять в шоке смотрел на цифру своего зарплатного счета, не веря глазам. До него вдруг дошло, что через полгода его голубая несбыточная мечта – квартира в неоновом Центре – станет реальностью. И он впервые за много лет напился.
Газета вместе с главным редактором процветала. А штат редакции, для которой пришлось арендовать приличное офисное здание в центре города, наполнился молодыми расторопными людьми, так как в одиночку такой объем работ Бабушкин уже не вывозил. Но тут совсем некстати у Андрея Николаевича произошла эта дурацкая размолвка с Главой по поводу Дня вакцинации. И очень скоро молодые расторопные люди взяли всю работу по выпуску газеты на себя, оттеснив Бабушкина от руководства. В итоге, хоть формально он и оставался Главным редактором, но фактически больше ничего теперь не решал, не писал и не делал.
Впрочем, мавр уже сделал свое дело. Почти все пенсионеры Шахтинска, кроме особо упертых, активно прививались сами и заставили вакцинироваться своих младших родственников. В ход шло все – угрозы, обещания лишить наследства, выписать с занимаемой площади, потерять коляску с внуком по дороге в детсад, купить огород в тридцать соток… В итоге, через три месяца после начала кампании в городе были привиты уже восемьдесят шесть процентов жителей. А партия антиваксеров, до недавнего времени владеющая умами горожан и успешно противостоящая поголовной вакцинации, потерпела сокрушительное поражение.
И вот теперь Андрей Николаевич, вдруг предавшийся воспоминаниям, зачаровано смотрел из окна на манящие неоновые огни Центра и совсем не обращал внимания на двух мужчин, стоявших внизу на улице возле соседнего дома. А между тем, эти люди пришли для того, чтобы его убить.
Глава 4. Проверка на дорогах
(вторник, 22:00, четверо суток до Дня вакцинации)
В полумраке подъезда было тихо, только откуда-то сверху доносились пьяные крики. Домофон не работал, поэтому два человека беспрепятственно вошли в подъезд и стояли сейчас на площадке первого этажа. Кузнецова била мелкая дрожь, его спутник держался абсолютно спокойно.
Олег снова и снова прокручивал в голове разговор с Иваном Ивановичем, состоявшийся вчера после партийного суда и счастливого освобождения.
– А ты умнее, чем кажешься, Олежек, – сказал тогда секретарь партии, благодушно улыбаясь, когда все судьи разошлись и в подвале кроме них двоих остался только безмолвный человек, так и стоящий у Кузнецова за спиной.
– Поэтому пришло время поручить тебе более серьезную работу, чем проповедовать с памятника, – Иван Иванович снова улыбнулся, – как ты считаешь?
Олег мужественно кивнул. Другого варианта у него и не было. А собеседник его очень обрадовался.
– Молодец! Я всегда в тебя верил Олежек! Но ты же сам должен понимать, прежде чем доверить человеку серьезную работу, мы должны быть абсолютно в нем уверены.
Иван Иванович расплылся в улыбке.
– Поэтому сначала ты пройдешь небольшую проверку. Но не волнуйся, это ведь простая формальность, я же верю тебе, как самому себе, – тут секретарь даже захихикал, довольный своей шуткой.
Человек за спиной не издавал ни звука. Еще бы проклятая вода под потолком не капала…
– Ты знаешь Андрея Николаевича Бабушкина? – спросил секретарь.
Внутри Олега все оборвалось… «Только не это, Господи, только не это!», – подумал он, но свои чувства сумел удержать при себе, хоть и далось ему это очень нелегко. Ведь Иван Иванович пристально смотрел на освобожденного пленника, и любая неверная эмоция могла выдать и погубить Кузнецова.
– Знаю шапочно, – Олег словно со стороны услышал свой безразличный голос, – он в газете работает, живет недалеко от меня, на Весенней.
– Отлично! – обрадовался секретарь и добавил, – завтра тебе надо будет его убить.
– Зачем? – невольно вырвалось у Кузнецова.
Иван Иванович закинул ногу за ногу, сцепил руки на груди, но не ответил собеседнику, а задал встречный вопрос.
– Как ты думаешь, Олежек, в чем сила и мощь любой организации?
– В идее? – Олег крепко задумался, пытаясь сообразить, – в деньгах, в людях?
– Нет, в слепом повиновении, – сам себе ответил секретарь и моментально задал новый вопрос, – вот ответь мне Олежек, ты умный человек?
– Да ну, скажете тоже, – отмахнулся Кузнецов, который всегда довольно-таки трезво оценивал себя, – Вы же меня знаете.
– Знаю, и достаточно хорошо. Но тогда объясни мне, почему, получив приказ, ты спрашиваешь, зачем его надо выполнять? Можешь ли ты понять причину отдачи такого приказа, хватит ли у тебя на это ума?
– Но разве можно просто так пойти и убить человека? – удивился Олег.
– Конечно, просто так нельзя, – согласился Иван Иванович, – но спрошу еще раз, а надо ли тебе знать причину его убийства?
– Ну да, – замялся несколько сбитый с толку Кузнецов, хотя уже и сам начал в этом сомневаться.
– Хорошо, – равнодушно сказал собеседник, – рассказываю причину. Я педофил, убил шесть детей, а Бабушкин случайно узнал об этом и теперь хочет вывести меня на чистую воду. Вот мне и нужно его ликвидировать.
Олег выпучил глаза, попытался что-то сказать, но язык его совсем не слушался. Иван Иванович пристально смотрел на Кузнецова и некоторое время молча ждал ответа. А не дождавшись, продолжал.
– Ведь есть же у меня причина его убить? – и тут секретарь расхохотался, глядя на онемевшего Олега, – да не дрейфь ты, какой я педофил. Просто привел пример, что порой исполнителю лучше вообще не знать причину. Ведь сила организации в том, дорогой мой Олег Спиридонович, что ее члены не задают вопросов, а слепо выполняют приказы. И смысл этих приказов рядовых бойцов вообще не должен волновать, не их это собачье дело! А если все начнут рефлексировать и думать о том, о чем думать не следует, то любая организация рассыплется в прах за очень короткое время.
В голосе Ивана Ивановича прорезался металл, он заговорил страстно и убежденно.
– Против нас власть, против нас государство с его долбанными памятниками и днями вакцинации, а что на нашей стороне? Только повиновение, Олег Спиридонович, причем слепое и беспощадное! Твое дело не размышлять или спрашивать, твое дело тупо исполнять мои приказы! Думать же буду я! И за тебя, и за себя, и за него! – Иван Иванович махнул головой на истукана за спиной Кузнецова.
– Итак, завтра ты убьешь Бабушкина. И заодно пройдешь проверку. Познакомься, это Штык. Он расскажет тебе все детали. А теперь идите.
Штык, здоровый парень лет двадцати пяти, с абсолютно неподвижным лицом робота, стоял сейчас рядом с Кузнецовым в подъезде дома Бабушкина. Олег, до сих пор уверенный, что андроидов еще не изобрели, после десяти минут в компании с напарником начал в этом сильно сомневаться. Встретив Олега в условленном месте, Штык сунул ему пару перчаток, махнул рукой, и быстро пошел вглубь темных улиц, не оборачиваясь. Кузнецов засеменил следом. Одному здесь было очень страшно. Хотя не факт, что со Штыком стало безопаснее. Тот шел уверенно и неотвратимо, как терминатор, не обращая внимания на периодически встречающиеся компании не совсем трезвых людей. У Олега замирало сердце, когда они проходили мимо, но никто не пытался остановить их. Похоже, местная шпана подсознательно понимала, с кем можно связываться, а на кого лучше не обращать внимания.
Только в подъезде Штык впервые заговорил, достав из кармана две маски, и протянув одну напарнику, в дополнение к уже надетым перчаткам. Голос его оказался таким же бесцветным, как и он сам.
– Бабушкин живет на третьем этаже, в седьмой квартире. Я позвоню, он откроет, я его оглушу, привяжу к стулу. Когда он очнется, ты прочитаешь приговор, я дам тебе пистолет, ты его убьешь.
Напарник повернулся и пошел вверх по лестнице, не дожидаясь реакции Олега. Палачи поднялись на третий этаж, Штык позвонил в квартиру №7. Секунду спустя дверь открылась, и в проеме показалось знакомое лицо Андрея Николаевича. Штык выбросил вперед руку и лицо провалилось куда-то вглубь коридора. Напарник Кузнецова зашел внутрь, поднял Бабушкина и легко потащил за собой. Олег заскочил следом и прикрыл входную дверь. В зале Штык усадил жертву на стул, крепко связал бельевой веревкой, найденной в ванной, и заткнул рот взятой со стола салфеткой.
Тут Андрей Николаевич очнулся. Он что-то нечленораздельно замычал, выпучив глаза на незваных гостей. Штык, стоящий у редактора за спиной, кивнул Олегу. Тот достал из кармана приговор и торжественным шепотом, чтобы его не узнали по голосу, начал читать.
– Бабушкин Андрей Николаевич, предатель Русского народа, пособник жидомасонов, продавший душу вакцинаторам, подлый трусливый отщепенец, ты приговорен решением Верховного совета партии антиваксеров к смертной казни через расстрел! Приговор окончательный, обжалованию не подлежит, и будет приведен в исполнение немедленно!!!
Штык из-за спины жертвы протянул напарнику пистолет и снова кивнул. Олег трясущейся от страха рукой прицелился в Бабушкина и нажал на спуск.
Глава 5. Исчезнувший редактор
(среда, 15:00, трое суток до Дня вакцинации)