Годы в белом халате

Бабушка наклоняется ко мне и доверительным шёпотом сообщает:

– Я тут живу недалеко. Ты бы отпустил меня, внучок. Я уж сама дойду.

В двух шагах белугой орёт здоровенный мужик с переломанным мизинцем, рыдает студентка с разбитой скулой. Поэтому колебался я недолго.

– Если ничего не беспокоит – утром придёте! Имя, адрес я записал. Нам тут немного разобраться надо.

– Да неужто я не понимаю? Приду утром, обязательно приду. Вы уж тут постарайтесь.

И старушка скрылась в вечерних сумерках.

Каюсь, про своё должностное преступление я до утра забыл. Гипсовали, носили, накладывали швы и повязки. И всё в крике, в воплях.

Светало, когда я на дрожащих ногах выбрался из приёмного и стрельнул сигарету у полусонного от усталости хирурга. Пациентов рассортировали. Кого положили в травматологию, кого отправили домой. Водитель покоился в морге, в реанимации под аппаратами лежал старик с разрывом селезёнки.

Тишина. И тут в конце улицы появляется неспешно ковыляющая фигурка. Приближается – и я узнаю давешнюю старушку, которую я отпустил домой. Она подходит к нам с хирургом, улыбается.

– Намаялись, соколики? Вы уж простите, что я так рано.

– Голова беспокоит? – с тревогой спрашиваю я.

– Да нет, с головой всё хорошо. Нога у меня чего-то распухла. Вот я и пришла.

Нога в самом деле распухла. Делаем рентген. На снимке – перелом большой берцовой кости. Бабушка вечером УШЛА на своих ногах, а утром опять же на НОГАХ пришла. А молодые и здоровые с синяками и ушибами ползали по полу и звали санитаров.

Всё-таки послевоенное поколение крепче нас. Гвозди бы делать из этих людей.

Ванька-встанька

Летняя ночная смена в приёмном отделении городской больницы выдалась на редкость тихой. На своих двоих приковылял нетрезвый мужичок, вздумавший окунуться в реку в черте города. В результате наступил на стекло, распорол стопу, но спиртное обезболивающее работало хорошо. Так и топал в больницу по городу босиком, оставляя на асфальте кровавые следы.

Ближе к полуночи патруль привёз бомжеватого алкаша. После капельницы пациент пришёл в сознание и отреагировал на процедуру неожиданно благодушно. Даже традиционной драки с санитарами не затеял.

В полпервого мой напарник зевнул и сообщил, что пойдёт в подсобку спать.

– Если лежачего привезут – ты меня буди.

И ушёл. Стало совсем скучно.

И тут – скрип раздолбанных тормозов, и в приёмник вбегает женщина с выпученными глазами и с окровавленным кульком из одеяла в руках.

– Спасите!

Нам не привыкать. С такими криками в приёмную каждую неделю прибегают.

– Что у вас случилось?

– Да вот, Ванечка! – и женщина разворачивает кулёк.

Внутри мальчишка лет трёх-четырёх. Все лицо измазано кровью. Перепуган больше матери и, видимо от испуга, молчит. Медсестра вызывает в приёмную хирургов, врач осторожно расспрашивает мать.

Оказывается, в семье из поколения в поколение передаётся старая детская кровать. Такая, знаете, клетка на колё-сиках. Жуткое творение. Путь на свободу в этом устройстве преграждают железные прутья. Ванечка на волю очень хотел. А поэтому один из прутьев расшатал, выдернул из гнезда и по закону подлости на этот же прут открытым ртом и напоролся.

Мама увидела, что изо рта орущего ребёнка хлынула струя крови, схватила, что под руки попало, и помчалась в больницу.

Приходит хирург Николай Иванович. Такой типичный хирург – мрачный дядька большого роста, с огромными руками и толстыми пальцами.

– А ну-ка, Ванечка, открой ротик.

Ванечка смотрит на доктора, как Мальчиш-Кибальчиш на буржуинов. И крепко сжимает челюсти.

– Так, – вздыхает доктор. – Мама, уговаривайте ребёнка.

Минут десять сюсюканий и уговоров. Ванечка держится как Марат Казей.

– А вот смотри – Дед Мороз полетел, – хирург изображает удивлённое лицо и смотрит в окно.

– Где? – вскакивает наивный Ванечка. И тут коварный доктор жертвует указательным пальцем. Ваня с укором смотрит на врача и сжимает челюсти.

– Б…ь! – интеллигентно восклицает Николай Иванович, стряхивая с пальца малолетнего Щелкунчика.

Похоже, сейчас не только мальчику потребуется медицинская помощь.

На помощь «безруким мужикам» приходит второй хирург – Галина Валерьевна. Каким-то чудом ей удаётся уговорить Ваню открыть рот.

– Повреждение есть, но ничего страшного, – улыбается Галина Валерьевна. – Железка распорола мягкое нёбо. Выглядит страшно, но заживёт быстро. Можно для порядка пару швов наложить.

– Шейте, – всхлипывает мать пациента.

– Несите Ваню в перевязочную, – командует мне Галина Валерьевна. – А вы, Николай Иванович, помогать будете.

Хирург оторвался от созерцания своего повреждённого пальца и кивнул.

Не тут-то было. Ваня понял, что его уносят на казнь, и внезапно завопил. Ещё громче завопила его мамаша. От их сдвоенного крика я чуть не разжал руки. Ещё чуть-чуть – и одной травмой нёба Ваня бы не отделался.

– Мамаша, перестаньте нервировать ребёнка, – нахмурилась Галина Валерьевна. – Там возни на две минуты. Если так переживаете – надевайте бахилы, халат, рядом постоите.

Мама Вани торопливо переодевается. Ваня орёт.

Приношу пациента в перевязочную, укладываю на стол. Ваня орёт. Ну и хорошо. Хоть рот открывать не придётся. Николай Иванович наматывает на многострадальный палец полотенце и с отчаянным вздохом вкладывает его в капкан. Ваня захлопывает челюсть.

– Б…ь, – интеллигентно стонет хирург. – Галина Валерьевна, шейте быстрее.

– Ванечка! – в истерике всхлипывает мамаша. И падает в обморок.

Ловить падающих в обморок – обязанность санитаров. Каюсь, я не успел. Руки у меня были заняты Ваней. Поэтому его мама с размаху ударяет головой столик с инструментами и растягивается на кафельном полу.

Николай Иванович в третий раз повторяет свою немногословную интеллигентную фразу.