Годы в белом халате

Напоминаю, Иванов был парень из деревни, поэтому просьба, скорее всего, прозвучала чуть попроще и грубее. Боец сослуживцу в просьбе не отказал. Но, забежав в казарму, достал из кармана мобильный телефон и позвонил МАМЕ. Мол, меня тут деды прессуют. Мама оказалась женщиной деятельной, начала обрывать телефоны и электронную почту Министерству обороны и лично президенту.

Иванов стакана воды не дождался, достоял свой караул, мучаясь от жажды, а инцидент с мимо пробегавшим бойцом по простоте душевной забыл. Каково же было его удивление, когда через два дня в часть прибыла высокая комиссия в составе полковников и подполковников для расследования «случая неуставных взаимоотношений» со стороны сержанта Иванова.

Месяц вся часть стояла на ушах. Иванова таскали на допросы, грозили дисбатом, лишили звания сержанта. Ему ещё повезло, что офицеры его подразделения как один встали на защиту бойца, которого они всё время службы знали как дисциплинированного солдата, и в мыслях не допускавшего неуставных взаимоотношений. В итоге оправдали Иванова, но о дальнейшей службе, о карьере прапорщика ему пришлось забыть.

Что же молодой боец, позвонивший маме? В течение всего года службы этот тип отравлял жизнь окружающим. Несамостоятельный, неаккуратный, слабый физически и морально. Он вечно кляузничал офицерам и звонил маме. Мама, к слову, приезжала каждые выходные и подкармливала дитятко.

Сталкер поневоле

С 1986 года прошло более тридцати лет, и мы стали как-то забывать об опасности малых доз радиации. Причём забыли не только граждане, далёкие от физики и медицины, но и специалисты. В своих постоянных командировках по стране я бываю на территориях с ограниченным допуском после аварии и вижу, как туда возвращается жизнь. Как колхозные стада пасутся на полях прямо под столбами с предупреждением о радиационном заражении. Как в эвакуированных деревнях появляются люди.

Может быть, это выбор переселенцев. Кто-то не устроился на новом месте, кто-то захотел вернуться к могилам предков. Но есть определённый контингент, который никто не спрашивает. Это военные. Особенно пограничники. Вот про одну пограничную часть, точнее про её врача, с которым мы когда-то учились, и пойдёт сегодняшний рассказ.

Облаку радиоактивных газов, которое ласковый весенний ветерок нёс в сторону Гомельской области, никто не объяснил, что всего через пять лет в этом месте будет проходить Государственная граница между двумя независимыми республиками. Фонящие пыль и пепел вольготно расположились в полесских лесах, разнеслись грунтовыми и паводковыми водами, включились в жизненные циклы растений и животных.

Н-ская воинская часть оказалась не в самом центре этого безобразия, но в черте отселения. В 1986-м туда, конечно, приехали команды ликвидаторов. Они мыли здания и асфальт плаца, пичкали солдат какими-то лекарствами. Сняли верхний слой земли с газонов, закатали в рулоны и увезли на могильники. Летом 1987 года в часть приехала комиссия с дозиметрами. Комиссия походила между казарм, помахала истерично пищащими приборами, наконец вынесла вердикт: «Часть пригодна для временного пребывания личного состава».

Заброшенной оказалась одна из казарм, внутри которой превышались все мыслимые нормы, забили досками вход и окна солдатского клуба. В некоторых местах на асфальте были нарисованы белой краской неровные круги, в которые солдаты старались не наступать. Увезли в неизвестном направлении технику, оружие, форму. Вместо этого выдали всё новое, ещё блестящее и пахнущее смазкой. И зажили по-прежнему.

Военнослужащие получали спецпаёк, наблюдались у врачебных комиссий, отдыхали в санаториях. А потом Союз развалился, и всем стало пофиг. А через полтора десятка лет всё окончательно забылось. Стёрлась белая краска на асфальте, ушёл в прошлое спецпаёк и санатории. Но люди остались.

Однажды летом командир вышел на крыльцо штаба и заметил, что шиферная крыша медпункта неприлично весёленького зелёного цвета. Вместе с начмедпункта командир подставил лестницу и обнаружил, что крыша плотно заросла целым ковром изо мха и какой-то травки. Часть-то посреди леса. На крышу заносило семена, споры. Вот и разросся целый огород.

– Безобразие! – сказал командир. – Что за непотребство творится у вас в хозяйстве, товарищ доктор? Немедленно устранить и привести крышу в надлежащее состояние.

– Ять, ять! – привычно отозвалось лесное эхо.

Командир сказал – подчинённые сделали. Начмедпункта нашёл двух сержантов, выдал им инструмент и отправил устранять огород на крыше. Час проходит, два. Сержанты скоблят шифер лопатами и скребками, весело переговариваются. Солнышко припекает, сержанты разделись по пояс, загорают, курят, планируют, что в увольнительной делать будут. А ещё через час мимо окон медпункта пролетело первое тело. Доктор выскочил на крыльцо. В голове одна мысль: «Поскользнулся, сучёныш! Ноги переломает!»

Сержант лежит на газоне, глаза закрыты, но в сознании. Доктор зовёт второго – тишина. Солдаты лезут на крышу: второй сержант лежит, вцепившись в мох обеими руками, на губах – пена, глаза закатываются, вся крыша в следах рвоты. Доктор обоих в машину – и в ближайший город! Сержанты сидят бледные, дышат с трудом.

И тут до врача начинает медленно доходить. В 1986 году молодой доктор только родился. Поэтому весь этот страх перед радиацией прошёл как-то мимо него. Когда отправляли по распределению в часть, намекнули, конечно, что находится она на самом краю зоны. И в лес без нужды ходить не надо, а местные грибы-ягоды лучше внутрь не употреблять.

Привезли сержантов в больницу, а там уже люди поопытнее да постарше начмеда. Поставили солдатам целый ворох диагнозов. Тут и солнечный удар, и воздействие неизвестного пока отравляющего химического вещества, ну а через некоторое время и острую лучевую болезнь. Оказывается, за годы своего роста мох накопил в себе радиоактивную пыль. Лежала она, нетронутая, в толще зелени, и никакие дожди её не смывали. А тут сержанты с лопатами. Мох срывали, пыль столбом, попадала в дыхательные пути, желудок, глаза. Какую дозу успели схватить сержанты, пока сознания не лишились, – это только через неделю спецкомиссия определила.

Врачу, конечно, вставили по самое не балуй. Мол, он должен был знать и предвидеть. Командиру тоже неслабо досталось. Сержантов вылечили, но проблемы со здоровьем у них будут. Через месяц приехала группа в оранжевых комбинезонах и весь мох с крыши соскоблила, упаковала в мешки и на могильник увезла. Краску на асфальте обновили, новый дозиметр доктору выдали.

А вскоре наступила зима. А с ней – режим экономии. Кому-то в правительстве пришла чудесная мысль, мол, давайте будем экономить российские газ и нефть, а топить вместо этого будем отечественным топливом – то есть торфом и дровами. Что ж, правительство сказало – военные сделали. Часть, о которой я рассказываю, отапливалась собственной котельной. Её переоборудовали на твёрдое топливо, и пошли в лес дрова искать. Умудрённый опытом доктор за дровяным нарядом отправился с дозиметром.

Лесхоз выдал разрешение на добычу твёрдого топлива в ближайшей дубраве. Прошёлся доктор по дубраве – вроде всё в норме. Дозиметр показывает нехорошие цифры, но только в определённых местах. Мы туда ходить не будем. Оградил зону порубки и пошёл себе в часть обратно.

Солдаты поработали хорошо. Сложили на хоздворе целую кучу отличных дубовых дров. Доктор опять к куче с дозиметром. Цифры скачут, но в пределах нормы. Ну, отлично.

А через три дня свалился солдат, который выгребал золу из котельной. Доктор – к куче золы. А дозиметр с ума сходит. Деревья сгорели, а радиоактивная пыль осталась. И в золе образовался концентрат. Солдата – в больницу. Снова комиссия, снова пинки от начальства.

Доктор служит в зоне и поныне. Так испугался, что стал чуть ли не лучшим медицинским специалистом по радиации в округе. С дозиметром не расстаётся, и, видно, всё правильно делает, потому что солдат с диагнозом «острая лучевая болезнь» от него больше не привозили.

Если узнает себя в главном герое рассказа, то пусть сильно не ругается – я ведь всю правду написал.

Пришелец и ушелец

После окончания университета волна распределения унесла меня далеко от столицы – в областной центр Беларуси. И там я затосковал. Молодой жене ещё три года учиться. Видимся с ней раз в две недели. Жилье – угол в чужой двухкомнатной квартире, зарплата – жалкие гроши, подработки никакой. Один плюс – коллектив хороший. Но я последние шесть лет жил самостоятельно, зарабатывал неплохо, а тут под тридцатник пришлось опять родителям на шею залезть. А главное – никакой перспективы. И как-то сама собой созрела у меня мысль – податься доктором в какую-нибудь силовую структуру. Что я, зря тёмными осенними вечерами на военной кафедре просиживал? Там и зарплата получше. И с жильём что-нибудь нарисуется.

Сунулся в МВД – все места заняты, в МЧС – та же история. Осталась армия. Опытные люди подсказали мне адрес головной медицинской организации при Министерстве обороны, я набрался наглости и пошёл.

Этап первый: собеседование

Поднимаюсь на верхний этаж типичного советского здания на окраине города, открываю дверь и вижу длинный коридор со множеством дверей и строгого прапорщика, который эти двери охраняет.

– Извините, а мне нужен полковник Иванов – начальник…

И тут по коридору раскатывается басовитое:

– Вашу мать!!! Дибелунги!!! Какой идиот тут напортачил?

Прапор молча тыкает пальцем вдоль коридора.

Ага, это я правильно зашёл. Иду на голос.

В кабинете сидит седой полковник с иконостасом афганских наград на груди и терзает двух бледных подполковников. Завидев меня, отпускает добычу и грозно вопрошает:

– Тебе чего?

Голос меня подвёл. От страха горло издало только мышиный писк.

– Товарищ полковник, я бы хотел послужить Родине.

– Выпускник, что ли? Военная кафедра есть?

– Есть!

– Документы сдашь в третий кабинет! Свободен.

Это было самое короткое собеседование в моей жизни.

Этап второй: медкомиссия

Примерно через месяц на моё имя пришла повестка, и меня отправили на прохождение медкомиссии. Естественно, никто ради меня врачей собирать не стал, и новоявленного доктора засунули в толпу очередных призывников.

Забава ещё та, я вам доложу. В небольшом замкнутом пространстве коридора районного подросткового диспансера носятся с выпученными глазами три сотни семнадцатилетних школьников в трусах, а то и без них. И я среди них. Двадцать восемь мне уже, а я в армию собрался!

Хирург долго изучает мои документы. Потом внимательно смотрит на меня из-под очков.

– Коллега, вы в своём уме?

– А чего? – удивляюсь я.

– Первый раз вижу человека, который добровольно кладёт голову в пасть полковника Иванова.